– Нет… только то, что она была красивая.
– Я даже рада, что теперь могу создавать ее мысленный портрет, не ограничивая себя определенными рамками. Я представляю ее небольшого роста, изящную, с темными, слегка вьющимися волосами, бледным, мечтательным лицом и большими карими глазами, смотрящими нежным и кротким взглядом.
Оставив корзинки в саду, девушки провели остаток дня, с удовольствием блуждая по окрестным лесам и открывая для себя множество прелестных тропинок и укромных уголков. Проголодавшись, они расположились в прекраснейшем месте – на крутом склоне звонко бурлящего ручья, где из высокой пушистой травы поднимались белые березки. Девушки отдали должное приготовленному Энн угощению и с аппетитом поедали даже непоэтичные бутерброды, которые казались еще вкуснее из-за свежего воздуха и продолжительной прогулки. Для подруг Энн принесла стаканы и заготовила лимонад, а сама пила холодную родниковую воду, смастерив чашку из березовой коры. Чашка протекала, у воды ощущался земляной привкус, как бывает обычно весной, но Энн считала, что такое питье больше подходит к ситуации, чем лимонад.
– Как вам это стихотворение? – задала она неожиданный вопрос.
– Где? – Джейн и Диана закрутили головами, словно силились разглядеть рунические надписи на березовой коре.
– Вон там, в ручье… старое, замшелое бревно, с которого тонкими струйками стекает вода – гладкая, словно кто-то расчесывает ей кудри, а сверху падает сноп солнечного света и тонет в ручье. О, такого прекрасного стихотворения я еще не видела.
– Скорее, это можно назвать картиной, – сказала Джейн. – Стихотворение – строки и рифмы.
– Нет, дорогая, – убежденно покачала Энн головой, увенчанной пышным венком из дикой вишни. – Строки и рифмы – это только внешний наряд стихотворения, вроде твоих рюшей и оборок, которые тобой не являются. Настоящее стихотворение – это скрытая за ними душа… и сейчас мы видим ее перед собой – душу ненаписанного стихотворения. А ведь душу – даже стихотворения – видишь не каждый день.
– Интересно, как выглядит душа… человеческая душа… Какая она? – мечтательно произнесла Присцилла.
– Думаю, похоже на это, – и Энн указала на рассеянный солнечный свет, льющийся сквозь крону березы. – Но у нее есть, конечно, форма. Мне нравится представлять души сплетенными из света. Одни – в переливах розового… Другие мягко мерцают, как лунный свет на морской воде… а есть – нежные и прозрачные, как утренняя дымка.
– Я где-то читала, что души похожи на цветы, – сказала Присцилла.
– Тогда твоя душа – золотистый нарцисс, а Дианы – ярко-красная роза, – подхватила Энн. – Душа Джейн – яблоневый цвет – розовый, сильный и ароматный.
– А твоя душа – белая фиалка с пурпурными искорками в середине, – закончила Присцилла.
Джейн прошептала Диане, что не совсем понимает, о чем говорят подруги. А она понимает?
Девушки возвращались домой при свете спокойного, золотого заката, их корзинки были полны нарциссов. (На следующий день Энн отнесла букет цветов на кладбище и положила на могилу Эстер.) В ельнике посвистывали малиновки, на болоте распелись лягушки. От всех лужиц у подножья холма исходило золотисто-желтое и изумрудное сияние.
– Как все-таки замечательно мы провели время, – задумчиво сказала Диана, словно поначалу такого не ожидала.
– Это был поистине золотой денек, – подтвердила Присцилла.
– На самом деле я ужасно люблю лес, – призналась Джейн.
Энн молчала. Она смотрела на закатное небо и думала о нежной Эстер Грей.
Глава 14Предотвращенная беда
В одну из пятниц к возвращавшейся с почты Энн присоединилась миссис Линд, которая, как обычно, изнемогала под тяжестью церковных и государственных забот.
– Я только что от Коттонов – хотела узнать, не отпустят ли они ко мне на несколько дней Элис Луизу помочь по хозяйству, – сказала она. – Элис работала у меня на прошлой неделе и, хотя ее не назовешь проворной, но лучше она, чем вообще никого. Однако Элис заболела и прийти не сможет. Тимоти Коттон тоже сидит дома, кашляет и постоянно жалуется. Он уже лет десять умирает и будет умирать еще столько же. Тимоти из тех людей, которые и умереть толком не могут, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Такие люди ничего не доводят до конца, да и болеют как-то странно – нет чтобы заболеть серьезно и отмучиться наконец. В этой семье все беспомощные. Уж не знаю, что с ними будет – может, хоть Провидению это известно.
Миссис Линд тяжело вздохнула, как бы сомневаясь в возможностях Провидения в данном случае.
– Кажется, Марилла во вторник снова ездила к окулисту? И что он думает? – продолжала она.
– Он удовлетворен ходом лечения, – радостно ответила Энн. – Говорит, что есть улучшения, и ей больше не грозит слепота. И все же доктор настаивает, чтобы она много не читала и не занималась кропотливой ручной работой. Кстати, как у вас идут приготовления к ярмарке?
Женское благотворительное общество устраивало ярмарку и обед, и миссис Линд была вдохновителем и организатором этого предприятия.
– Неплохо… Кстати, миссис Аллен предлагает одну из палаток отвести под кухню в духе старых времен и угощать гостей печеными бобами, пончиками, пирогами и прочей подобной снедью. Теперь мы повсюду собираем старинные вещи. Миссис Саймон Флетчер принесет нам плетеные коврики своей матери, миссис Леви Булдер – несколько старинных стульев, а тетушка Мери Шоу – буфет с застекленными дверцами. Думаю, Марилла не откажется дать нам свои медные подсвечники? Еще нужна старинная посуда. Миссис Аллен особенно хочет найти настоящее блюдо с необычным узором – веточкой голубой ивы. Но, похоже, ни у кого это блюдо не сохранилось. Не знаешь, где бы его достать?
– Такое блюдо есть у мисс Жозефины Барри. Я напишу ей с просьбой одолжить его на время, – сказала Энн.
– Было бы хорошо. Обед будет недели через две. Дядюшка Эб Эндрюс предсказывает, что примерно в это время пройдут дожди и бури, а это верный знак, что погода будет превосходная.
Упомянутый дядюшка Эб походил на других предсказателей в одном отношении – он тоже не был «пророком в своем отечестве». Над ним постоянно подшучивали, ибо его прогнозы редко сбывались. Мистер Илайша Райт, прилагавший большие усилия, чтобы прослыть местным острословом, говорил, что жителям Эйвонли нет нужды заглядывать в газеты Шарлоттауна, чтобы узнать, какая их ждет погода. Достаточно спросить об этом у дядюшки Эба и ожидать прямо противоположного. Но дядюшка Эб, нимало не смущаясь, продолжал гнуть свою линию.
– Мы хотим устроить ярмарку прямо перед выборами, – продолжала миссис Линд. – Тогда кандидаты непременно придут и оставят здесь много денег. Консерваторы суют взятки направо и налево – пусть хоть раз пустят средства на благое дело.
В память о Мэтью Энн была ревностной сторонницей консерваторов, но тут благоразумно промолчала. Спорить с миссис Линд о политике – себе дороже. С почты Энн несла адресованное Марилле письмо из небольшого городка в Британской Колумбии.
– Наверное, это письмо от дяди близнецов, – еще с порога возбужденно проговорила Энн. – О, Марилла, я в нетерпении – что он пишет?
– Чтобы это узнать, думаю, лучше всего открыть письмо и прочитать, – сказала чуть резко Марилла. Со стороны могло показаться, что Марилла тоже взволнованна, но она скорее бы умерла, чем в этом призналась.
Энн вскрыла конверт и быстро пробежала глазами довольно безграмотно и неряшливо написанное послание.
– Он пишет, что не сможет забрать детей этой весной… он почти всю зиму проболел, и свадьбу пришлось отложить. И под конец спрашивает, не возражаем ли мы подержать детей у себя до осени. Тогда уж он приложит все силы и их заберет. Мы ведь согласны, Марилла?
– А что нам остается делать? – довольно мрачно проговорила Марилла, хотя на душе у нее полегчало. – Теперь они не доставляют столько хлопот, как было раньше… а может, мы просто привыкли к ним. Дэви ведет себя гораздо пристойнее.
– Его манеры стали намного лучше, – осторожно произнесла Энн, как будто не могла сказать то же самое о его моральных качествах.
Прошлым вечером, когда Энн вернулась из школы, Мариллы дома не было – она ушла на собрание благотворительного общества. Дора спала на кухонном диванчике, а Дэви в гостиной с аппетитом поглощал прямо из банки знаменитое варенье Мариллы из желтых слив, к которому ему строго-настрого запретили прикасаться. Дэви сам называл его «вареньем для гостей». Когда Энн застукала его за этим неблаговидным занятием и оттащила за уши от буфета, вид у мальчика был очень виноватый.
– Ответь мне, Дэви Кит, разве ты не знаешь, что поступаешь плохо? Тебе ведь велели ничего не трогать в буфете!
– Да знаю я, – смущенно признался Дэви, – но это сливовое варенье так и притягивает меня. Я только заглянул в буфет, но оно было на вид таким аппетитным, что я решил съесть чуточку. Я запустил туда палец… – Энн при этих словах застонала, – и облизнул его. И оно оказалось еще вкуснее, чем я думал. Тогда я взял ложку, и понеслось…
Суровое наставление Энн о страшном грехе воровства сливового варенья было таким впечатляющим, что пристыженный Дэви слезно обещал никогда так впредь не поступать.
– Одно утешение – на небе уж точно будет полно сливового варенья, – удовлетворенно произнес он.
Энн с трудом подавила улыбку.
– Все возможно, если мы этого очень хотим, – сказала она. – А почему ты так думаешь?
– Так написано в катехизисе, – ответил Дэви.
– В катехизисе нет ничего подобного.
– Нет, есть, – настаивал Дэви. – Мы проходили с Мариллой в прошлое воскресенье. Там вопрос: «За что мы должны любить Бога?» И ответ: «Потому что Он создал хранения и спасает нас». «Хранения» – так по-святому называется «варенье».
– Мне надо глотнуть воды, – поспешно произнесла Энн. Когда она вернулась, ей потребовалось немало времени, чтобы объяснить Дэви, как меняется смысл, если пропустить одну запятую: «Он создал, хранит и спасает нас».
– Я так и думал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – сказал наконец Дэви, разочарованно вздохнув. – И еще в гимне поется, что у Него бесконечный день отдохновения, когда же тут варить варенье? Я вообще не уверен, что хочу на небеса. Есть ли там другие дни, кроме «отдохновения», Энн?