«Это, должно быть, мистер Ширер, – подумала Энн. – Сейчас я не в лучшем виде, но мешкать нельзя – он всегда торопится».
И Энн бросилась к входной двери. Ох, если б милосердный пол провалился и проглотил в этот момент несчастную, в пухе и перьях, девушку, он сделал бы благое дело! На пороге стояла Присцилла Грант в обворожительном шелковом платье и рядом с ней две дамы. Одна – невысокая и полная седовласая женщина в твидовом костюме, другая – стройная и высокая, прекрасно одетая, с красивым утонченным лицом и фиалковыми глазами в обрамлении длинных черных ресниц. И Энн «инстинктивно почувствовала» (как она сказала бы раньше), что перед ней миссис Шарлотта Морган.
Момент был ужасный, но тут в смятенном сознании Энн всплыла одна мысль, за которую она уцепилась, как за пресловутую соломинку. Всем героиням миссис Морган было присуще одно свойство – «не ударять в грязь лицом» ни при каких обстоятельствах. В самые неблагоприятные моменты – во времени или пространстве – они всегда царственно держались, оставаясь «героинями». Энн почувствовала, что обязана им соответствовать, собрать всю волю в кулак и держаться на высоте. Присцилла впоследствии призналась, что никогда так не восхищалась подругой, как в тот момент. Энн никак не выказала своего смущения. Она поздоровалась с Присциллой и была представлена ее спутницам, держась при этом так спокойно и уверенно, словно на ней была роскошная парадная одежда. Она пережила легкий шок, узнав, что дама, которую она «инстинктивно» приняла за миссис Морган, была вовсе не ею, а какой-то неизвестной миссис Пендекстер. А полная, невысокая, седовласая дама оказалась как раз знаменитой писательницей. Но после первоначального большого потрясения последние новости Энн пережила легче. Она провела гостий в дом и оставила в гостиной, сама же поспешила помочь Присцилле распрячь лошадь.
– Прости, что мы так неожиданно нагрянули, – извинялась Присцилла, – но я до вчерашнего вечера не знала, что мы поедем. Тетя Шарлотта уезжает в понедельник, и сегодняшний день она обещала подруге провести с ней. Но поздно вечером подруга позвонила и отменила встречу – семью посадили на карантин по скарлатине. И тогда я, зная, как ты мечтаешь с ней познакомиться, предложила поехать в Эйвонли. Мы позвонили в Уайт-Сэндз и пригласили миссис Пендекстер сопровождать нас. Она тетина подруга, живет в Нью-Йорке, а муж у нее миллионер. К тебе мы заехали ненадолго, потому что миссис Пендекстер надо вернуться в отель к пяти часам.
За время, что подруги управлялись с лошадью, Энн несколько раз ловила на себе озадаченные взгляды Присциллы.
«Чего это она на меня так пялится? – с легкой обидой подумала Энн. – Будто не знает, каково это менять пух в перине. А если не знает – могла бы хоть представить».
Когда Присцилла присоединилась к дамам в гостиной, а Энн еще не успела скрыться в своей комнате, в кухню вошла Диана. Энн схватила изумленную подругу за руку.
– Диана, ты даже вообразить не можешь, кто сейчас находится в гостиной! Миссис Шарлотта Морган… и еще жена миллионера… а я в таком виде, и в кухне хоть шаром покати – ничего, кроме куска холодной ветчины!
Энн обратила внимание, что Диана смотрит на нее с тем же недоумением, что и Присцилла. Это было уж слишком!
– Диана, не смотри на меня так, – с мольбой обратилась Энн к подруге. – Уж тебе ли не знать, что даже самый аккуратный человек не может выглядеть опрятно после возни с перинами.
– Но дело… не в этом, – нерешительно проговорила Диана. – Твой нос, Энн… что с ним?
– Мой нос? С ним все в порядке!
Энн торопливо заглянула в маленькое зеркальце над мойкой. Одного взгляда было достаточно, чтобы уяснить масштаб катастрофы. Нос был ярко-красного цвета.
Энн в отчаянии опустилась на диван – ее твердое намерение держаться на высоте дало трещину.
– А что это с ним? – спросила Диана, у которой любопытство взяло верх над тактичностью.
– Я считала, что протираю нос лосьоном от веснушек, но, должно быть, случайно взяла красную краску, которой Марилла метит коврики. Что мне делать?
– Смой ее, – предложила практичная Диана.
– А если не смоется? Я уже красила волосы, теперь – нос. Тогда Марилла обкорнала меня полностью, но с носом такое не пройдет. Это очередное наказание за тщеславие, и я его заслуживаю… Слабое, однако, утешение. Приходится верить в хроническое невезение, хотя миссис Линд считает, что такого понятия нет, и все на свете предопределено.
К счастью, краска легко смылась, и Энн, несколько утешившись, пошла к себе в комнату, а Диана побежала домой. Наконец Энн, опрятно одетая и вновь обретшая мужество, спустилась на кухню. Муслиновое платье, которое она мечтала надеть при встрече с миссис Морган, весело болталось на веревке у дома, и Энн пришлось смириться с платьем из черного батиста. Она развела огонь, и чай был уже почти готов, когда вернулась Диана. Эта счастливица была в нарядном муслиновом платье! В руках она несла накрытое блюдо.
– Это мама тебе прислала, – сказала она, снимая крышку с блюда. Перед благодарным взором Энн предстала нарезанная и красиво уложенная курица.
Дополнением к курице стал мягкий, свежий хлеб, превосходное масло и сыр, а также испеченный Мариллой фруктовый пирог и варенье из желтых слив, плавающих в золотистом сиропе, словно в загустевшем солнечном свете. Украшением комнаты служила большая ваза бело-розовых астр. И все же накрытый стол выглядел намного скромнее того, что ожидал миссис Морган в прошлый раз.
Проголодавшимся гостьям, похоже, не приходило в голову, что на столе чего-то не хватает. Они с удовольствием поглощали простую еду. А скоро и Энн перестала сокрушаться о том, насколько скромным было ее «меню». Внешность миссис Морган несколько разочаровала преданных читательниц, зато собеседницей она была восхитительной. Она много путешествовала, и девушки внимали ее рассказам, затаив дыхание. Много разных мужчин и женщин встречалось на ее пути, и свои наблюдения она передавала в точных, подчас афористичных выражениях, словно сошедших со страниц лучших книг. Но за блестящим остроумием ее речей чувствовались неподдельный и доброжелательный интерес к людям и доброта, вызывавшие не меньшее восхищение, чем ее ум. Она не монополизировала разговор, умело вовлекая в него остальных, и вскоре Энн и Диана даже не заметили, как сами легко и непринужденно влились в общую беседу. Правда, миссис Пендекстер говорила мало, а больше очаровательно улыбалась и ела курицу, фруктовый пирог и варенье с таким изяществом, словно то были нектар и амброзия. Как потом Энн сказала Диане, такому очаровательному созданию нет нужды говорить, достаточно просто украшать собой мир.
После обеда все отправились гулять по Тропе Влюбленных, Фиалковой долине и Березовой тропе, а обратно вернулись через Зачарованный Лес. У Ключа Дриады они присели отдохнуть и последние полчаса провели в приятной беседе. Миссис Морган поинтересовалась, откуда взялось название – Зачарованный Лес, и до слез смеялась, когда услышала историю его происхождения, а также драматичный рассказ Энн о ее незабываемой прогулке через лес почти в полной темноте.
– Это был настоящий праздник для ума и души, – сказала Энн, когда гостьи уехали, и они с Дианой остались одни. – Даже не знаю, что мне доставило большее удовольствие – слушать миссис Морган или смотреть на миссис Пендекстер. Думаю, если б мы знали заранее об их приезде и суетились, приготовляя множество блюд, и тогда не смогли бы провести время лучше. Останься на чай, Диана, и мы обо всем подробно поговорим.
– По словам Присциллы, золовка миссис Пендекстер замужем за английским графом, однако миссис Пендекстер попросила подложить ей сливового варенья, – сказала Диана, словно эти два факта были не совместимы.
– Уверена, что и сам граф не воротил бы свой аристократический нос от сливового варенья Мариллы, – произнесла Энн с гордостью.
Вечером, пересказывая Марилле события этого удивительного дня, Энн ни словом не упомянула о злополучной истории с носом. А сама вылила потихоньку содержимое бутылочки с лосьоном за окно.
«Никогда больше не буду пользоваться разными косметическими средствами, – решительно сказала она себе. – Они для внимательных, основательных людей, а не для безалаберных, вроде меня, которые то и дело попадают впросак».
Глава 21Милая мисс Лаванда
Школьные занятия возобновились, и Энн приступила к работе; теории у нее теперь было меньше, а вот опыта больше. В класс пришло несколько новых учеников шести и семи лет от роду, отправившихся с широко раскрытыми глазами в новый загадочный мир. Среди них были и Дэви с Дорой. Дэви сел рядом с Милти Булдером, который уже год как ходил в школу и был здесь своим человеком. Дора на последнем занятии в воскресной школе условилась сидеть за одной партой с Лили Слоун, но Лили в первый день не пришла, и Дору временно посадили к Мирабел Коттон, которая, будучи на десять лет старше, в глазах Доры была «взрослой».
– Школа – неплохое место, – сказал Дэви Марилле в тот же вечер. – Вы сказали, что мне будет трудно усидеть на одном месте, и это правда… То, что вы говорите, обычно сбывается, я заметил… Однако можно болтать ногами под партой, это помогает. А то, что вокруг много мальчишек, и есть с кем поиграть, – просто здорово! Я сижу с Милти Булдером, он парень что надо. Он выше меня, но я шире в плечах. Лучше всего сидеть на последней парте, но там сидят только те, у кого ноги достают до пола. На своей грифельной доске Милти нарисовал Энн, но она получилась у него такой уродиной, что я обещал хорошенько его отдубасить, если еще раз увижу такое. Я тоже хотел нарисовать его с рогами и хвостом, но побоялся ранить его чувства, ведь Энн говорит, что этого делать никак нельзя. Похоже, ранить чужие чувства – сама страшная вещь на свете. Лучше уж отлупить мальчишку по первое число, если без этого не обойтись, чем ранить его чувства. Милти сказал, что ничуть меня не боится, но, чтобы доставить мне удовольствие, подпишет рисунок иначе, и он стер имя Энн и на его месте написал: Барбара Шоу. Милти не любит Барбару, потому что она зовет его «милашкой» и однажды погладила по голове.