не Рыжий. Он стал камнем преткновения. Эмили терпеть не могла попугаев, а Рыжий к тому же и ругался, как старый боцман. А я привязался к птице – он был напоминанием о брате-матросе, который с детства был мне очень дорог. Находясь при смерти, он прислал мне Рыжего. Я не видел никакого смысла в борьбе с его сквернословием. В устах людей кощунственные ругательства терпеть невозможно, но попугай ведь просто повторяет, что слышит, не понимая смысла. Все равно, как если б я стал копировать китайскую речь. Но Эмили так не думала. Женщины не в ладах с логикой. Она старалась отучить Рыжего от тяги к ругательству, но успех был нулевой, как и в моем случае – ей так и не удалось отучить меня говорить «покуда» и «опосля». Казалось, от ее усилий ситуация только ухудшалась – и в моем случае, и в случае с Рыжим.
Так все и продолжалось; взаимное раздражение нарастало, а потом наступила КАТАСТРОФА! Эмили пригласила на чай нашего священника с женой и еще одного священника тоже с женой, которые гостили у них. Я обещал отнести Рыжего в какое-нибудь безопасное место, где его не слышно… Эмили ни за что не дотронулась бы до его клетки даже палкой длиной в десять футов, и я твердо намеревался это сделать. Мне тоже не хотелось, чтобы священники услышали что-то скабрезное в моем доме. Но в последний момент ее просьба выскочила у меня из головы. Эмили совсем замучила меня напоминаниями о белом воротничке и правильной грамматике, так что неудивительно, что я забыл о бедной птице. Когда мы сели за стол и священник номер один начал читать молитву на благословение пищи, находившийся на веранде Рыжий повысил голос. Во дворе появился индюк, а вид индюка всегда приводил Рыжего в ярость. Однако в этот раз он превзошел самого себя. Можешь улыбаться, Энн, сколько хочешь. Да, не отрицаю, с тех пор я не раз посмеивался, вспоминая этот случай, но тогда мне, право, было не до смеху, а Эмили – тем более. Я вышел из-за стола и отнес Рыжего в сарай. Кусок мне в горло уже не лез. По выражению лица Эмили я видел, что нас с Рыжим ничего хорошего не ждет. Когда гости ушли, я отправился на пастбище за коровами, а по пути обдумывал случившееся. Мне было жаль Эмили, и я винил себя за то, что так ее подвел. А еще беспокоился, не подумают ли священники, что Рыжий научился ругательствам у меня. Короче говоря, я решил, что с Рыжим придется по-хорошему расстаться, и, пригнав коров домой, пошел объявить Эмили об этом. Но Эмили нигде не было, а на столе лежало письмо… совсем как в романах. Эмили писала, что я должен выбирать между ней и Рыжим и что она возвращается в свой дом, где будет жить, пока я не приду и не скажу, что выбрал ее.
Я так и взвился. Да пусть живет там одна хоть до судного дня, решил я, собрал все ее тряпье и отправил с нарочным. И больше ничего не предпринимал. Но тут поползли слухи… Скотсфорд в этом отношении не лучше Эйвонли… И все сочувствовали Эмили. Я совсем рассвирепел. Было ясно, что надо уезжать, покоя здесь не будет. Я решил перебраться на остров, здешние места полюбились мне с детства. А Эмили всегда говорила, что ни за что не согласится жить в краях, где люди боятся в темноте выйти из дома из-за страха свалиться в море. Можно сказать, я переехал сюда ей назло. Вот и конец истории. С тех пор я не получал о ней никаких известий, пока в субботу, вернувшись с дальнего пастбища, не застал ее здесь за мытьем полов. А на столе меня дожидался первый приличный обед с тех пор, как она ушла. Эмили велела мне сначала поесть, сказав, что поговорить можно после… Из чего я заключил, что за это время до нее дошло, как надо обращаться с мужчиной. Так что Эмили здесь намерена остаться… Рыжего больше нет, а остров оказался больше, чем она предполагала… Вот и сама Эмили с миссис Линд. Нет, не уходи, Энн. Останься и познакомься с Эмили. Ты заинтересовала ее в субботу. Она спрашивала, кто эта красивая рыжеволосая девушка, что живет в соседнем доме.
Миссис Харрисон радушно приветствовала Энн и настояла, чтобы та осталась на чай.
– Джеймс рассказал, как вы были добры к нему, угощали пирогами и оказывали разного рода помощь, – сказала она. – Я хочу как можно скорее наладить контакты с моими новыми соседями. Миссис Линд – прекрасная женщина, не правда ли? Такая отзывчивая.
Когда стали сгущаться нежные и душистые июньские сумерки, Энн засобиралась домой, и миссис Харрисон вызвалась ее проводить. Светлячки уже зажгли в траве свои фонарики-звездочки.
– Полагаю, – доверительно проговорила миссис Харрисон, – Джеймс посвятил вас в нашу историю?
– Да.
– Тогда не буду повторяться. Джеймс – честный человек, он не стал бы лукавить. Теперь я вижу, что не один он виноват в случившемся. Не прошло и часа после моего бегства, как я уже пожалела о своем поступке, но на попятный пойти не решилась. Я слишком многого ждала от мужчины, теперь мне это ясно. А какой глупостью был акцент на его языковых промахах. Какое значение имеют эти ошибки, если мужчина – хороший хозяин и не сует нос в кладовую, чтобы посмотреть, сколько сахара жена израсходовала за неделю. Я чувствую, что отныне мы с Джеймсом будем по-настоящему счастливы. Хотела бы я знать, кто этот «Обозреватель», хотелось бы его от души поблагодарить.
Миссис Харрисон так никогда и не узнала, что ее благодарность дошла по адресу. Энн молчала, смущенная тем, что их легкомысленная шалость привела к таким значительным последствиям. В результате примирились муж с женой, а незадачливый пророк обрел прочную репутацию.
В Зеленых Крышах сидела на кухне миссис Линд и рассказывала Марилле историю супругов.
– Ну как, понравилась тебе миссис Харрисон? – спросила Марилла.
– Очень понравилась. Мне кажется, она славная женщина.
– Так оно и есть, – горячо поддержала ее миссис Рейчел, – и я как раз говорила Марилле, что всем нам надо закрывать глаза на странности мистера Харрисона ради нее, чтобы она почувствовала себя как дома. А сейчас мне пора. Томас, наверно, заждался. Приехала Элиза, и я теперь могу ненадолго отлучаться. Да и Томас последние дни чувствует себя лучше. Но я не люблю надолго его оставлять. По слухам, Гилберт Блайт уволился из школы в Уайт-Сэндз. Думаю, собрался в университет.
Миссис Рейчел испытующее посмотрела на Энн, но та склонилась над сонным Дэви, который клевал носом, сидя на диване, и ее лица не было видно. Энн понесла Дэви наверх, прижав кудрявую головку к своей округлой девичьей щеке. Когда они поднимались по лестнице, Дэви в полусне обнял ее за шею отяжелевшей ручкой и горячо поцеловал.
– Ты ужасно милая, Энн. Вот что сегодня Милти Булдер написал на своей грифельной дощечке и передал Дженни Слоун: «Роза красная, фиалка голубая, сахар сладкий – и ты такая». Я бы тебе тоже так написал, Энн.
Глава 26За поворотом
Томас Линд ушел из жизни так же тихо и незаметно, как жил. Жена до конца терпеливо, нежно и неутомимо заботилась о нем. Когда Томас был здоров, Рейчел частенько шпыняла его за медлительность и бесхарактерность, но, когда он заболел, ни у одной сиделки не нашлось бы голоса нежнее, а рук ласковее. Рейчел безропотно дежурила у его постели по ночам.
– Ты была мне хорошей женой, Рейчел, – просто сказал он однажды, когда она сидела рядом с ним в сумерках, держа в своей натруженной руке худую, бледную руку мужа. – Хорошей женой. Прости, что оставляю тебя без сбережений – надеюсь, дети помогут тебе. Они у нас умные и работящие – все в тебя. Хорошая мать… Хорошая жена…
И он уснул. А на следующее утро, когда нежный рассвет понемногу окутывал верхушки елей в лощине, Марилла тихо вошла в комнату Энн и осторожно ее разбудила.
– Энн, скончался Томас Линд… Наемный работник привез это известие. Я прямо сейчас иду к Рейчел.
На следующий день после похорон Марилла ходила по дому с озабоченным видом. Иногда она устремляла на Энн глаза, словно силясь что-то сказать, но потом опускала голову и сжимала губы. После чая она пошла к миссис Рейчел, а вернувшись, поднялась к Энн, где та сидела за столом и проверяла тетради.
– Как себя чувствует миссис Линд? – спросила Энн.
– Понемногу успокаивается и приходит в себя, – ответила Марилла, присаживаясь на кровать, что было для нее необычно и говорило о сильном эмоциональном возбуждении. Согласно установленному Мариллой домашнему уставу, садиться на застеленную кровать – непростительное правонарушение. – Но ей очень одиноко. Элизе пришлось сегодня уехать домой, заболел сынок, и она не могла больше задерживаться.
– Сейчас закончу проверять тетради и сбегаю к миссис Линд, – сказала Энн. – Правда, я собиралась заняться латынью, но это подождет.
– Говорят, Гилберт Блайт осенью поступает в университет, – отрывисто произнесла Марилла. – А ты хотела бы поехать?
– Конечно, хотела бы, Марилла, но это невозможно.
– А я думаю, возможно. Я всегда считала, что тебе надо продолжать учебу. Мне невыносима мысль, что ты отказываешься от своей мечты из-за меня.
– Поверьте, Марилла, я ни разу не пожалела, что осталась дома. Я была счастлива… Эти два года прошли замечательно.
– Да, я знаю. У тебя все шло хорошо, и ты была довольна. Но вопрос в другом. Тебе нужно продолжить обучение. Ты скопила достаточно денег на оплату года в Редмонде, от продажи скота мы выручим деньги и на второй год. А там пойдут стипендии и премии, как у тебя бывает.
– Вы описываете прекрасные перспективы. Но, Марилла, я не могу ехать. С глазами у вас лучше, это правда, но остаются близнецы. Они требуют много хлопот.
– Я буду не одна. Вот об этом я хочу с тобой поговорить. У меня сегодня был долгий разговор с Рейчел. В финансовом отношении она, можно сказать, на мели. Восемь лет назад они заложили ферму, чтобы помочь младшему сыну, собравшемуся на запад, открыть свое дело. Выкупить так и не смогли – денег хватало только на оплату процентов по закладной. Лечение Томаса тоже влетело в копеечку. Ферму придется продать, и после уплаты всех долгов у Рейчел мало чего останется. Придется переезжать к Элизе, и у Рейчел сердце разрывается при мысли о расставании с Эйвонли. Женщине в ее возрасте трудно заводить новых друзей и находить новые занятия. Когда она это рассказывала, мне пришла в голову мысль предложить ей поселиться тут, тогда ты могла бы поехать в университет. Как ты на это смотришь?