– Как сказать… Словно кто-то снял для меня… Луну с неба… И я не знаю… что с ней делать, – изумленно проговорила Энн. – А насчет приглашения миссис Линд поселиться здесь – это вам решать, Марилла. Вы думаете… уверены… что вам этого хочется? Миссис Линд – хорошая женщина и добрая соседка, но… но…
– Ты хочешь сказать, что у нее есть свои недостатки? Конечно, есть, но я, скорее, смирюсь с еще большими недостатками, чем увижу, как Рейчел покидает Эйвонли. Мне будет ее не хватать. Ближе друга у меня здесь нет. За сорок пять лет нашего соседства мы ни разу с ней не разругались… хотя один раз были близки к ссоре. Помнишь, как ты яростно набросилась на миссис Линд, когда она назвала тебя некрасивой и рыжей?
– Такое не забудешь, – печально произнесла Энн. – Как же я ненавидела миссис Рейчел в тот момент.
– А потом это твое якобы «извинение». Ну и штучка ты была, Энн, по правде говоря. Я иногда просто терялась, не зная, с какого боку к тебе подойти. Мэтью понимал тебя лучше.
– Мэтью понимал все, – произнесла Энн с нежностью в голосе, как всегда, когда о нем говорила.
– Думаю, можно все устроить так, что мы с Рейчел не будем мешать друг другу. Мне кажется, причина, по которой две женщины не могут ужиться в одном доме, заключается в том, что им тесно на одной кухне. Они мешают друг другу. Если б Рейчел сюда перебралась, можно было бы устроить ей спальню на северной стороне, а гостевую отвести ей под кухню, эта комната особенно и не нужна. Она поставила бы там свою плиту и перевезла мебель, какую захочет оставить. Так ей было бы комфортно, и независимость осталась бы при ней. Дети помогут материально – на жизнь ей хватит, а я просто предоставлю крышу над головой. Мне эта идея нравится.
– Тогда поговорите с ней, – живо воскликнула Энн. – Мне тоже будет не по себе, если миссис Линд уедет!
– И если она согласится, – продолжала Марилла, – ты вполне можешь поехать в университет. Я буду не одна, и Рейчел поможет с близнецами там, где не справлюсь сама. Так что, видишь, нет никаких причин тебе не ехать.
Этой ночью Энн долго размышляла, стоя у окна. Радость и грусть боролись в ее сердце. Она наконец оказалась… внезапно и неожиданно… у поворота дороги. За поворотом был университет, радужные мечты и надежды, но Энн знала, что, сделав решающий шаг, она оставит позади много милых и любимых вещей… Простые обязанности и интересы, которые за последние два года стали так дороги ее сердцу. В свою работу Энн вносила неподдельный энтузиазм, и тем самым придала ей величие и красоту. Теперь придется уйти из школы, а ведь она полюбила всех своих учеников, даже самых глупых и непослушных. При мысли о Поле Ирвинге она задавалась вопросом, так ли уж нужна ей учеба в Редмонде.
– За два года я пустила здесь много маленьких корней, – рассказывала Энн луне, – и рвать их разом больно. Но все же надо ехать. Как говорит Марилла, нет никаких причин этого не делать. Надо извлечь на свет божий свои надежды и планы и стряхнуть с них пыль.
На следующий день Энн подала в школе заявление об уходе, а миссис Линд после задушевного разговора с Мариллой приняла с благодарностью предложение поселиться в Зеленых Крышах. Лето Рейчел решила провести в своем доме – продажа фермы откладывалась на осень, да и на приготовления требовалось время.
– Никогда не думала, что буду жить так далеко от дороги, – вздохнула, обращаясь к себе, миссис Рейчел. – Правда, в Зеленых Крышах многое изменилось, и теперь оторванность от жизни у них не так заметна. У Энн много друзей, да и с близнецами не соскучишься. Впрочем, я и на дне колодца готова жить, только бы не покидать Эйвонли.
События в Зеленых Крышах быстро отодвинули на второй план приезд миссис Харрисон. Местные мудрецы только качали головами, узнав об опрометчивом поступке Мариллы Катберт, предложившей миссис Рейчел приют в своем доме. Люди считали, что этим двоим не ужиться: у каждой свои привычки, с которыми так просто не расстанешься. Делались мрачные предсказания, но заинтересованные стороны на них никак не реагировали. Они достигли четкого и ясного соглашения по правам и обязанностям каждой и готовились безукоризненно его соблюдать.
– Я не буду вмешиваться в твои дела, и ты в мои, – решительно заявила миссис Рейчел. – А что до близнецов, я с радостью буду делать для них все, что смогу, только прошу избавить меня от необходимости давать ответы на вопросы Дэви. Я не ходячая энциклопедия и не такая изворотливая, как адвокат из Филадельфии[11]. Тут нам будет не хватать Энн.
– Ответы Энн подчас не уступают по странности вопросам Дэви, – сухо заметила Марилла. – Конечно, близнецы будут по ней скучать, но ее будущее нельзя приносить в жертву информационным запросам Дэви. Когда он задает вопросы, на которые я не могу ответить, то просто говорю, что детей лучше видеть, чем слышать. Именно так воспитывали меня, и я не понимаю, чем наше воспитание хуже этих новомодных теорий.
– Однако методы Энн приносят хорошие плоды, – отметила с улыбкой миссис Линд. – Дэви изменился к лучшему, вот что я скажу.
– Да, он неплохой мальчик, – согласилась Марилла. – Вот уж не думала, что так полюблю этих детей. Сопротивляться обаянию Дэви невозможно… Да и Дора милый ребенок… Только она… Как бы это сказать…
– Всегда одинаковая? Так и есть, – подобрала слово миссис Рейчел. – Как книга, где ничего не меняется от страницы к странице. Дора вырастет в хорошую, надежную женщину, но она с неба звезд не хватает. Однако с такими людьми удобно иметь дело, хотя они не так интересны, как другие.
Возможно, Гилберт Блайт был единственным человеком в Эйвонли, которому известие об уходе Энн из школы однозначно доставило радость. Для школьников это была катастрофа. Аннета всю дорогу домой не переставая лила слезы. Энтони Пай ради разрядки затеял две драки с мальчишками на пустом месте. Барбара Шоу прорыдала всю ночь. А Пол Ирвинг решительно объявил бабушке, что неделю не прикоснется к каше.
– Я просто не смогу, бабушка, – сказал он. – Даже не знаю, смогу ли вообще что-то есть. В моем горле словно застрял большой комок. Если б Джейк Доннелл не пялился на меня, я проплакал бы всю дорогу. Я в постели поплачу. Завтра ведь глаза не будут красными? Слезы принесли бы облегчение. Но овсянку я есть не стану в любом случае. Чтоб перенести это несчастье, мне нужно собрать все силы, и я не могу их тратить на борьбу с овсянкой. Не представляю, что со мной будет, когда уедет моя прекрасная учительница. Милти Булдер уверяет, что ее место займет Джейн Эндрюс. Наверное, мисс Эндрюс очень хорошая, но она не будет меня понимать, как мисс Ширли.
Диана тоже впала в пессимизм.
– Как уныло будет здесь этой зимой, – печалилась она в сумерках, сидя с Энн в ее комнате под крышей. Лунный свет струился серебром сквозь ветви вишен, наполняя комнату мягким, воздушным сиянием. Энн расположилась в низком кресле-качалке у окна, а Диана уселась по-турецки на кровати. – Вы с Гилбертом уедете… И мистер и миссис Аллен тоже. Они переезжают в Шарлоттаун, куда пригласили мистера Аллена, и он, естественно, согласился. Это ужасно! Думаю, место священника будет пустовать всю зиму, нам придется слушать проповеди длинной вереницы кандидатов… Добрая половина из которых оставляет желать лучшего.
– Надеюсь, мистера Бакстера из Восточного Графтона не пригласят, – решительно заявила Энн. – Он жаждет приглашения, но его проповеди невыносимо мрачные. Это оттого, что мистер Бакстер представитель «старой школы», считает мистер Белл, но миссис Линд утверждает, что все дело в плохом пищеварении. Похоже, его жена неважная кухарка, а если мужчину две недели из трех кормить непропеченным хлебом, теология может серьезно пострадать. Миссис Аллен покидает Эйвонли с грустью. Она говорит, что с того дня, как они с мужем приехали сюда после свадьбы, все были к ней исключительно добры, и у нее такое чувство, что она расстается с близкими друзьями. И еще здесь остается крошечная могилка. Миссис Аллен не представляет, как уедет от нее… Малышке было всего три месяца – вдруг она заскучает по маме. Но миссис Аллен держит это в себе и не тревожит мужа. А сама почти каждый вечер украдкой ходит через березовую рощу за домом на кладбище и поет колыбельную песню умершему ребенку. Это все миссис Аллен рассказала мне вчера вечером, когда я принесла на могилу Мэтью первые дикие розы. Я обещала ей, что, пока остаюсь в Эйвонли, буду приносить цветы и на могилку ее ребенка, а когда уеду, не сомневаюсь, что…
– …это буду делать я, – искренно произнесла Диана. – Обязательно буду. И к Мэтью тоже не раз приду.
– Спасибо. Я как раз хотела тебя попросить. И к Эстер Грей… Прошу, не забывай ее. Знаешь, я так много думала и фантазировала о ней, что она стала для меня почти реальной. Я воображала маленький садик, мирный, уютный уголок, и Эстер в нем. Казалось, что, если б мне удалось пробраться туда весенним вечером в волшебное время между светом и тьмой и, крадучись, чтоб ненароком не разбудить хозяйку, подняться на поросший буками холм, я увидела бы сад таким, каким он был прежде. Маленький дом, увитый плющом, в окружении нарциссов и диких роз, и гуляющую по саду нежную Эстер. Ветер шевелит ее волосы, она легко касается пальцами лепестков нарциссов и перешептывается с розами. Я пошла бы навстречу – о, совсем бесшумно! – простерла бы к ней руки и сказала: «Милая Эстер Грей, не согласитесь ли вы стать моей подругой, потому что я тоже люблю розы?» И мы сели бы на старую скамью, немного поговорили и помечтали или просто молча сидели рядом – это может быть так приятно. А когда б взошла луна, и я огляделась вокруг, то не увидела бы ни Эстер Грей, ни маленького, увитого плющом домика, ни розовых кустов… Только старый, заброшенный сад, звездочки июньских лилий, рассеянные в траве, и печально вздыхающий в ветвях вишневых деревьев ветер. И откуда мне знать, что это было? Реальность или плод моего воображения?»
Диана инстинктивно подвинулась и привалилась спиной к изголовью кровати. Когда твоя подруга рассказывает в сумерки такие мистические истории, лучше знать, что у тебя за спиной.