– У нас нет цели перевоспитывать людей… Мы собираемся улучшить наш поселок – место, где мы живем, – произнесла Энн с достоинством. У нее зародилось подозрение, что для мистера Харрисона их инициатива – просто веселая затея.
Мистер Харрисон, глядя из окна, проводил взглядом стройную девичью фигурку, которая легкой походкой шла по полю в мягком закатном свете солнца.
– Ах ты, старый одинокий ворчливый хрыч, – произнес он вслух, – однако в этой девочке есть нечто такое, что заставляет чувствовать себя вновь молодым – очень приятное ощущение. Хотелось бы иногда переживать такое состояние.
– Рыженькая малявка, – презрительно проскрипел попугай.
Мистер Харрисон погрозил Рыжему кулаком.
– Ах ты, гадкая птица, – пробормотал он. – Лучше б я свернул тебе шею, когда брат-матрос прислал тебя. Вечно приносишь неприятности.
Энн радостно влетела в дом и чуть ли не с порога начала делиться новостями с Мариллой, которая изрядно переволновалась и была готова идти на ее поиски.
– Все-таки мир прекрасен, правда, Марилла? – закончила свой рассказ Энн, сияя от радости. – Миссис Линд на днях жаловалась, что мир уже не тот. Если ждешь чего-то хорошего, говорит она, то в результате получишь разочарование… Что ж, может, и так. Но бывает и по-другому. Ты ожидаешь плохого, даже скверного, а твои опасения оказываются надуманными, и все оборачивается наилучшим образом. Сегодня я шла к мистеру Харрисону как на казнь, а он встретил меня по-доброму, и я прекрасно провела у него время. Думаю, мы подружимся при условии, что будем снисходительны к недостаткам друг друга. Так что все хорошо, что хорошо кончается. И все же, Марилла, теперь я никогда не продам корову, не удостоверившись прежде, кому она принадлежит. И я точно знаю, что не люблю попугаев.
Глава 4Разные мнения
Однажды вечером на закате Джейн Эндрюс, Гилберт Блайт и Энн Ширли стояли у ограды в тени легко покачивающихся ветвей ели в том месте, где узкая тропа, называемая ими Березовой, вливалась в главную дорогу. Джейн собиралась провести вечер с Энн, и они уже прошли часть пути, когда встретили Гилберта. И как-то само собой заговорили о завтрашнем сложном дне – первом дне сентября, когда дети возвращаются после каникул в школу. Джейн отправится в Ньюбридж, а Гилберт – в Уайт-Сэндз.
– У вас обоих есть преимущество передо мной, – вздохнула Энн. – Вы будете учить детей, которые вас не знают. А мне придется учить тех, с кем я сидела на соседних партах. Миссис Линд говорит, что они не смогут испытывать ко мне то же уважение, какое проявили бы к учителю, пришедшему со стороны. Единственное, что тут может помочь, считает она, это сразу установить дистанцию. Но я не думаю, что учитель должен быть очень строгим. И все же, какая это ответственность!
– Да все у нас будет хорошо, – уверенно произнесла Джейн. У нее не было стремления научить детей добру. Она собиралась честно отрабатывать свое жалование, удовлетворять все пожелания попечителей и видеть свое имя на памятной доске у входа в школу. – Главное – сохранять порядок, а для этого учитель должен проявлять строгость. Если ученики не будут меня слушать, я прибегну к наказанию.
– Какому?
– Ты забыла про порку.
– Джейн, ты шутишь! – воскликнула Энн в ужасе. – Ты этого не сделаешь!
– Это еще почему? Могу и сделаю, если будет нужно, – решительно объявила Джейн.
– Я никогда не смогла бы ударить ребенка, – столь же решительно заявила Энн. – Я считаю такие методы вредными и не верю в них. У мисс Стейси всегда был на уроках порядок, хотя она никогда не поднимала на нас руку. Мистер Филипс практиковал телесные наказания, но какой гомон стоял у него в классе! Нет, если учителю нельзя обойтись без порки, я лучше уйду из школы. Но уверена, что есть и другие методы. Я постараюсь завоевать любовь учеников, и тогда они захотят следовать моим указаниям.
– А если не захотят? – спросила прагматичная Джейн.
– Все равно не стану никого пороть. Ничего хорошего это не принесет. О, Джейн, прошу тебя, не наказывай жестоко учеников. Не бей их ни за какие провинности.
– А ты, Гилберт, что об этом думаешь? – потребовала ответа Джейн. – Ведь некоторым детям порка пойдет на пользу – только так до них можно хоть что-то донести.
– Разве ты не считаешь, что пороть детей – сущее варварство? Любого ребенка! Любого! – воскликнула Энн с пылающим от волнения лицом.
– Ну, – медленно начал Гилберт. Ему хотелось соответствовать идеалу Энн, однако он понимал, что в жизни бывают разные обстоятельства. – Вы обе, по существу, правы. Не думаю, что стоит часто прибегать к физическому наказанию. Я согласен с Энн, что есть лучшие способы уладить сложные ситуации, и порка – крайнее средство. Но, с другой стороны, как говорит Джейн, встречаются, пусть редко, дети, которые не понимают другого обращения. Такие заслуживают порку, и она приносит результаты. Мое правило: телесное наказание – это последнее средство.
Стараясь угодить обеим, Гилберт, как обычно бывает, не удовлетворил ни одну сторону.
Джейн встряхнула головой.
– Если ученик выведет меня из себя, я его выпорю. Это самый короткий и простой путь поставить его на место.
Энн бросила на Гилберта разочарованный взгляд.
– Я никогда не буду сечь детей, – решительно повторила она.
– А что ты сделаешь, если в ответ на твою просьбу, школьник просто огрызнется? – спросила Джейн.
– Оставлю его после уроков, поговорю с ним твердо, но по-доброму, – сказала Энн. – В каждом человеке есть что-то хорошее, если поискать. В этом и заключается долг учителя – найти эту крупицу добра и развить ее. Так нас учил профессор в Королевской Академии, вы помните? А что можно развить с помощью плетки? Профессор говорил, что привить ребенку тягу к добру важнее, чем научить его письму, чтению и арифметике.
– Однако инспекторы ждут от учащихся именно знаний, и если подготовка учеников не соответствует определенным требованиям, повинен в этом будет учитель, – возразила Джейн.
– Мне важнее, чтобы ученики любили меня и спустя годы вспоминали как человека, который помог им на первых порах в жизни, чем оказаться в почетном инспекторском списке, – не сдавала позиции Энн.
– Выходит, ты вообще не собираешься наказывать учеников за плохое поведение? – спросил Гилберт.
– Придется, конечно, хотя я буду делать это с большой неохотой. Однако можно просто не выпускать ребенка на перемену, или поставить его у доски на уроке, или заставить написать лишние предложения.
– И девочек ты не будешь в наказание сажать к мальчикам? – спросила Джейн не без лукавства.
Гилберт и Энн переглянулись и смущенно улыбнулись. В прошлом провинившуюся Энн посадили к Гилберту, и последствия такого наказания были печальными.
– Что ж, время покажет, кто из нас прав, – философски произнесла Джейн при расставании.
Энн пошла к Зеленым Крышам тенистой, шелестящей листвой, источающей аромат папоротников Березовой тропой, миновала Фиалковую долину и Ивняк, где перемежались свет и тень, и ступила на Тропу Влюбленных – так много лет назад они с Дианой окрестили это место. Она шла неторопливо, наслаждаясь красотой леса и полей, мерцанием звезд на сумеречном небосклоне, и в то же время трезво размышляла о новых обязанностях, к которым приступит с завтрашнего утра. Когда она подошла к Зеленым Крышам, из открытого окна кухни до нее донесся зычный, властный голос миссис Линд.
«Выходит, пришла миссис Линд, чтобы дать мне очередные советы и наставления, как вести себя завтра, – подумала Энн с гримасой на лице. – Не доставлю я ей этого удовольствия и не войду сейчас в дом. Ее советы сродни перцу: в небольшом количестве – то, что надо, но от больших доз начинается изжога. Пойду-ка лучше к мистеру Харрисону».
После незабываемой истории с продажей джерсейской коровы Энн не раз забегала к мистеру Харрисону поболтать. За несколько вечеров они крепко сдружились, хотя временами Энн коробило от его прямолинейности, которой сам он гордился. Рыжий встречал Энн по-прежнему подозрительно и никогда не упускал возможности назвать ее «рыженькой малявкой». Мистер Харрисон тщетно пытался отучить его от этой отвратительной привычки и каждый раз, завидев в окно Энн, вскакивал и радостно восклицал: «Только посмотри! Эта милая девушка опять к нам идет!» – или еще что-нибудь столь же лестное. Но Рыжий чувствовал подвох и не поддавался этой уловке. Энн и представить не могла, сколько комплиментов в ее адрес произносятся у нее за спиной. В лицо ей мистер Харрисон ничего подобного не говорил.
– Полагаю, вы ходили в лес за очередной порцией прутьев для завтрашнего дня? – Этими словами мистер Харрисон приветствовал Энн, когда она поднялась на веранду.
– Что вы такое говорите?! – возмутилась Энн, которая была идеальной мишенью для шуток, ибо относилась ко всему серьезно. – Розги – не мой метод, мистер Харрисон. Конечно, указка у меня будет, но использовать ее я буду только по прямому назначению.
– Ах, так вы предпочитаете ремень? Может, это и правильно. Розги бьют больнее, но ремень долго не забывается. Поверьте мне.
– Ни розги, ни ремень. Я не собираюсь пороть своих учеников.
– Вот те на! – воскликнул искренне удивленный мистер Харрисон. – А как собираетесь поддерживать порядок?
– Взаимным уважением и любовью, мистер Харрисон.
– Это не сработает, – уверенно произнес мистер Харрисон. – «Розги пожалеешь – ребенка испортишь». В школе учитель порол меня каждый день, приговаривая: «Если плохих дел не натворил, значит, надумал».
– С тех пор методы изменились, мистер Харрисон.
– Но не изменилась человеческая природа. Запомните мои слова – вам никогда не урезонить этих сорванцов, если не запасетесь розгами.
– Но я поначалу испробую другие методы, – сказала Энн, крепко верившая в правоту своей позиции.
– Вижу, вы очень упрямы, – признал мистер Харрисон. – Что ж, поглядим. В один прекрасный день, когда ученики доведут вас до ручки – а надо сказать, что люди с вашим цветом волос весьма раздражительны, – вы позабудете ваши прекрасные теории и всыплете им по первое число. Для учителя вы слишком молоды… Вы еще сами ребенок.