Этим вечером Энн легла в постель в весьма пессимистическом настроении. Спала она урывками, а утром за завтраком была так печальна и бледна, что Марилла не на шутку встревожилась и настояла, чтобы Энн выпила чашку крепкого имбирного чая. Энн покорно выпила, хотя не представляла, какую пользу в ее случае может принести имбирный чай. Вот если б ей дали волшебный напиток, который прибавляет лет и опыта, она и кварту бы выпила, глазом не моргнув.
– А что, если я опозорюсь, Марилла?
– Даже если так, один день ни о чем не говорит. Впереди у тебя много дней, – сказала Марилла. – Твоя беда, Энн, в том, что ты хочешь научить детей всему и сразу, и если так не получится, будешь считать, что опозорилась.
Глава 5Настоящая учительница
Этим утром по дороге в школу Энн впервые шла по Березовой тропе глухая и слепая к ее красоте – все вокруг словно вымерло. Прежняя учительница приучила детей к ее появлению уже сидеть на своих местах, и, когда Энн вошла в класс, она увидела ровные ряды сияющих утренних мордашек и горящих, пытливых глаз. Повесив шляпку, она окинула взглядом учеников в надежде, что дети не догадываются о ее страхе и растерянности и не замечают, как дрожат ее руки.
Накануне Энн сидела почти до двенадцати ночи, сочиняя речь, которую намеревалась произнести перед классом в первый учебный день. Она несколько раз ее переписывала, стремясь довести до совершенства, а потом выучила наизусть. Речью Энн осталась довольна, особенно ее отдельными местами, где говорилось о взаимной выручке и неуклонном стремлении к знаниям. Но незадача заключалась в том, что сейчас она не помнила из нее ни слова.
После паузы, показавшейся Энн вечностью… хотя прошло всего десять секунд… она произнесла слабым голосом: «Откройте свои Молитвенники», – и почти бездыханная опустилась на стул. Захлопали крышки парт, зашелестели страницы. Пока дети читали стих, Энн привела в порядок мысли и внимательнее оглядела ряды юных пилигримов на пути к Знаниям. Многих из них она хорошо знала. Ее одноклассники покинули школу годом раньше, но остальные тоже учились вместе с ней. Исключение составляли первоклашки и десять новеньких, переехавших в Эйвонли. Энн особенно интересовали новички, возможности остальных она знала и особенных достижений от них не ждала. Новые ученики тоже могли оказаться заурядными личностями, но все-таки оставался шанс, что среди них отыщется гениальный ребенок. Эта мысль грела душу.
Парту в углу занимал Энтони Пай. Мальчик со смуглым, хмурым личиком и черными глазами враждебно уставился на Энн. Та приняла мгновенное решение непременно завоевать его расположение и тем самым привести в замешательство вредное семейство Паев.
В другом углу за партой с Арти Слоуном сидел еще один новый мальчик – веселый на вид парнишка, курносый, веснушчатый, с небесно-голубыми глазами и белесыми ресницами. Возможно, он был сыном Доннеллов, и, судя по внешнему сходству, через проход сидела с Мэри Белл его сестра. «Интересно, – подумала Энн, – что за мать у девочки, если она отправляет дочь в школу в такой одежде?» На девочке было выцветшее шелковое платье со множеством кружевных оборок, замызганные белые тапочки и шелковые чулки. Ее волосы песочного цвета были закручены в мелкие, неестественные завитки, а поверх громоздился огромный розовый бант чуть ли не больше самой головы. Если судить по выражению лица, девочка была вполне довольна своим внешним видом.
Маленькое создание с аккуратными волнами шелковистых каштановых волос, ниспадающих на плечи, должно быть, было Аннетой Белл, чьи родители раньше жили в районе школ Ньюбриджа, но потом перенесли дом на полсотни ярдов к северу и оказались в Эйвонли. Сбившиеся вместе на одной парте три бледные девочки были, несомненно, Коттоны. Не вызывало сомнений и то, что юная красотка с длинными локонами и карими глазами, бросающая кокетливые взгляды поверх Молитвенника на Джека Джиллиса, – Прилли Роджерсон, чей отец недавно женился второй раз и привез дочь домой от бабушки в Графтоне. Но Энн не представляла, кто такая долговязая, нескладная девочка на задней парте, явно не знающая, что делать со своими руками и ногами. Позже Энн узнала, что девочку зовут Барбара Шоу, и теперь она живет в Эйвонли у тетки. Барбара не могла пройти по проходу между рядами, не споткнувшись о чьи-то ноги или не запутавшись в собственных, и школьники шутили, что, если ей когда-нибудь удастся преодолеть проход без помех, они занесут ее имя на памятную доску у входа в школу.
Но когда Энн встретилась глазами с мальчиком, сидящим за первой партой напротив, ее охватила странная дрожь, словно она нашла своего гениального ребенка. Это, должно быть, был Пол Ирвинг, и миссис Рейчел Линд оказалась права, предсказывая, что он будет отличаться от детей Эйвонли. Более того, Энн не сомневалась, что он непохож и на других ребят, где бы те ни жили. Из глубины этих темно-синих глаз на нее изучающе взирала изящная, возвышенная душа, сродни ее собственной. Энн знала, что Полу десять, но выглядел он лет на восемь, не более. Таких красивых детских лиц она никогда не видела, каштановые кудри подчеркивали изысканно-утонченные черты. Изящная линия рта, полные, без намека на пухлость, алые губы, мягко заканчивающиеся уголками, за которыми могли таиться ямочки. Выражение лица мальчика было серьезным и вдумчивым, как будто его дух был старше тела, но, когда Энн слегка ему улыбнулась, он мгновенно ответил улыбкой, озарившей, казалось, все его существо с головы до пят, будто где-то внутри него вспыхнула лампа. Самым замечательным было то, что улыбка возникла непроизвольно, не вызванная никакими внешними мотивами, открыв скрытую личность – редкостную и очаровательную. И этот мгновенный обмен улыбками сделал Энн и Пола друзьями навек, хотя они еще и словом не перекинулись.
Этот день прошел как сон. Впоследствии Энн не могла его четко вспомнить. Казалось, не она вела урок, а кто-то другой. Энн слушала ответы детей, решала с ними арифметические задачи, давала задания по переписыванию текстов, но все делала на автомате. Дети вели себя сносно, лишь дважды дисциплина ненадолго сбивалась. Морли Эндрюса уличили в забавах с дрессированными кузнечиками, которых он выпустил в проход. Энн поставила Морли на час перед классом и вдобавок конфисковала кузнечиков, что особенно его расстроило. Энн положила кузнечиков в коробок и, когда возвращалась домой, выпустила их на волю в Фиалковой долине. Однако Морли остался при убеждении, что Энн взяла кузнечиков домой, чтобы в одиночестве с ними развлекаться.
Еще одним нарушителем дисциплины стал Энтони Пай, выплеснувший остатки воды из своей бутылочки на шею Аурелии Клей. Энн не отпустила Энтони на перемену, оставив в классе, и рассказала ему, как ведут себя джентльмены. То, что джентльмен никогда не стал бы лить воду даме на шею, очень удивило Энтони. «Хочется, чтобы у учеников были хорошие манеры», – сказала Энн. Она вела разговор в доброжелательном, спокойном ключе, но Энтони остался к этим внушениям полностью равнодушен. Он выслушал ее молча с хмурым видом и, выходя из класса, презрительно посвистывал. Энн вздохнула, но потом утешила себя мыслью, что Рим построили не за один день и у нее еще есть время, чтобы завоевать любовь Энтони. У Энн оставались сомнения, способны ли члены семейства Пай испытывать к кому-либо симпатию, но ей хотелось верить, что под хмурой маской Энтони скрывается милый мальчик.
Когда уроки закончились и ученики разошлись, Энн устало опустилась на стул. У нее раскалывалась голова, и еще – она испытывала разочарование. Поводов для этого не было – все прошло гладко, но уставшей Энн казалось, что от преподавания она никогда получит радости. А заниматься тем, что не приносит удовлетворения на протяжении… скажем, сорока лет, просто ужасно. Энн не могла решить, что лучше – расплакаться прямо сейчас на рабочем месте или выплакаться дома в своей беленькой комнатке. Она еще не успела как следует об этом подумать, как в коридоре послышалось цоканье каблуков, шуршание шелка, и почти сразу перед Энн возникла дама, внешний вид которой заставил ее вспомнить насмешливые слова мистера Харрисона о некой расфуфыренной женщине, которую он встретил в магазине Шарлоттауна. «Казалось, в ней лбом ко лбу столкнулись последний писк моды и ночной кошмар».
На посетительнице было пышное платье из голубого шелка, украшенное где только можно рюшами, воланами и оборками. Голову венчала огромная белая шифоновая шляпа с тремя слегка свалявшимися страусиными перьями. Розовая шифоновая вуаль с рассеянными по ней большими черными пятнами ниспадала каскадом с полей шляпы на плечи и развевалась за спиной. Украшений на даме было столько, сколько смогло поместиться на миниатюрной женщине. Сильный запах ее духов мог сбить с ног.
– Я миссис Доннелл… миссис Доннелл, – объявила гостья. – И я пришла поговорить с вами кое о чем. Кларис Алмира мне все рассказала за обедом. И это меня очень встревожило.
– Простите, – запинаясь, произнесла Энн, пытаясь вспомнить, не было ли какого инцидента, связанного с детьми Доннеллов.
– Кларис Алмира сказала, что вы произносите нашу фамилию, делая ударение на первом слоге. Однако, мисс Ширли, правильнее делать ударение на последнем – Донне́лл. Надеюсь, вы это запомните.
– Постараюсь, – проговорила Энн, с трудом сдерживая непреодолимое желание расхохотаться. – По собственному опыту знаю, как неприятно, когда неправильно пишут твое имя. И, наверное, совсем ужасно, когда неправильно произносят.
– Вот именно. Кроме того, Кларис Алмира проинформировала меня, что вы называете моего сына Джейкобом.
– Он сам себя так назвал, – удивилась Энн.
– Этого можно было ожидать, – сказала миссис Доннелл тоном, подразумевающим, что в такой развращенный век трудно ждать от детей чего-то хорошего. – У мальчика плебейский вкус, мисс Ширли. Когда он родился, я хотела назвать его Сент-Клэр… это звучит так аристократично, правда? Но его отец настоял на Джейкобе в честь дяди. Я уступила: дядя Джейкоб – богатый старый холостяк. И что вы думаете? Когда нашему невинному мальчику исполнилось пять лет, дядя Джейкоб всех удивил – взял и женился, и теперь у него самого трое сыновей. Вы когда-нибудь слышали про такое коварство? Получив приглашение на свадьбу – это какую надо иметь наглость, чтобы прислать нам после всего приглашение? – я сказала: «Никаких больше Джейкобов!» С того дня я зову сына Сент-Клэр и настаиваю, чтобы и остальные его так называли. Однако отец упрямо зовет его Джейкобом, и сам мальчик по непонятным причинам предпочитает это простецкое имя. Но он Сент-Клэр и останется им. Прошу вас помнить об этом, мисс Ширли, хорошо? Благодарю вас. Я так и сказала Кларис Алмире, что это всего лишь недоразумение и что после разговора с вами все уладится. Значит, Доннелл с ударением на последнем слоге… и Сент-Клэр… ни в коем случае не Джейкоб. Вы запомнили? Спасибо.