С брошью в руке Марилла направилась в комнату под крышей. Вдоволь наплакавшись, Энн безучастно сидела у окна.
– Энн Ширли, – торжественно начала Марилла, – я только что обнаружила брошь, запутавшуюся в моей черной кружевной шали. И теперь хочу знать, что за вздор ты несла мне сегодня утром?
– Вы сказали, что будете держать меня взаперти, пока я не признаюсь, – устало проговорила Энн. – Мне очень хотелось пойти на пикник, поэтому я решила выдумать признание. Я сочинила его вчера вечером, перед сном, и постаралась, чтобы оно звучало как можно интереснее. Я повторяла его снова и снова, стараясь не забыть. Но все мои усилия оказались тщетными – на пикник меня все равно не отпустили.
Марилла невольно рассмеялась и тут же почувствовала укол совести.
– Энн, ты превзошла себя! Я была неправа – теперь это ясно. Если б я тебе сразу поверила – не пришлось бы придумывать эту историю. Хотя тебе тоже не стоило признаваться в том, чего ты не делала, – это было неправильно. Впрочем, я сама тебя к этому подтолкнула. Прости меня, Энн, а я прощу тебя, и мы все начнем с нуля. А сейчас готовься к пикнику.
Энн мигом вскочила на ноги.
– А разве не поздно?
– Нет, сейчас только два. Гости только собираются, чаепитие начнется примерно через час. Умойся, причешись и надень платье в клетку. Я соберу тебе корзину. У меня много разной выпечки. Я велю Джерри запрячь гнедую кобылу, и он отвезет тебя на место.
– О, Марилла! – радостно воскликнула Энн, подбегая к умывальнику. – Пять минут назад я была так несчастна, что мне жить не хотелось, а теперь я бы и с ангелом не поменялась местами.
Вечером уставшая, но совершенно счастливая Энн вернулась в Зеленые Крыши, радость ее не поддавалась описанию.
– Я провела сногсшибательный день, Марилла. Слово «сногсшибательный» я выучила сегодня. Я услышала его у Мэри Элис Белл. Очень выразительное, правда? Все прошло чудесно. Чай был замечательный, а потом мистер Хармон Эндрюс катал нас на лодке по Озеру Мерцающих Вод – шестерых за раз. Джейн Эндрюс чуть не свалилась за борт. Она наклонилась, чтобы сорвать водяную лилию, и, если б мистер Эндрюс в последний момент на поймал ее за пояс, могла бы и утонуть. Жаль, что на ее месте не оказалась я. Это так романтично – чуть не утонуть. А каким увлекательным мог быть об этом рассказ! Потом мы ели мороженое. У меня нет слов, чтобы описать мои ощущения. Поверьте, Марилла, ничего вкуснее мороженого нет на свете!
Вечером, склонившись над корзиной для чулок, Марилла рассказала обо всем Мэтью.
– Признаю, я совершила ошибку, – откровенно заключила она в конце, – но я извлекла урок. Когда я вспоминаю о «признании» Энн, мне хочется смеяться, хотя на самом деле это неправильно – все-таки она солгала. И все же это лучше, чем то, что я предполагала, хоть я и сама приложила к этому руку. Иногда Энн бывает трудно понять. Но я верю, что в результате все будет хорошо. И уж точно – с ней не соскучишься.
Глава 15Буря в стакане воды
– Какой прекрасный день! – воскликнула Энн, глубоко вдыхая свежий воздух. – Как хорошо всем, кто живет в этот день. Мне жаль тех, кто еще не родился. Конечно, у них тоже будут свои прекрасные дни, но этот день они никогда не увидят. А эта красивая дорога, по которой мы идем в школу, еще больше прибавляет радости, согласна?
– Да, это намного лучше, чем идти кружным путем, умирая от жары и пыли, – разумно подтвердила Диана, поглядывая в свою корзинку с обедом и подсчитывая в уме, сколько кусочков достанется каждой из десяти девочек от трех малиновых мягких и вкусных пирогов, которые она несла с собой.
Девочки из младших классов всегда делили между собой те вкусности, что приносили из дома, и съесть три пирога одной или с ближайшей подругой означало остаться навсегда с прозвищем «жадина-говядина». Однако, когда пироги мгновенно исчезали в десяти ртах, у хозяйки оставалось легкое чувство несправедливости.
Дорога в школу была очень красивая. Энн считала, что их маршрут с Дианой туда-обратно даже не нуждается в привлечении воображения. А вот ходить в школу по главной дороге было совершенно неромантично, не то что – Тропой Влюбленных, Ивняком, Фиалковой долиной или Березовой рощей.
Тропа Влюбленных начиналась сразу за садом у Зеленых Крыш и шла по лесу до границы фермы Катбертов. По ней отводили коров на дальнее пастбище и привозили зимой дрова. В первый же месяц своего пребывания в Зеленых Крышах Энн назвала ее Тропой Влюбленных.
– Не то чтоб по ней гуляли влюбленные, – объясняла Энн, – просто мы с Дианой читали одну занимательную книгу, и нам захотелось, чтобы у нас тоже была такая тропа, как в книге. Очень уж красивое название, правда? Необыкновенно романтическое. Можно даже представить, что по ней прогуливаются влюбленные. А тропу я люблю еще и потому, что на ней можно произносить мысли вслух, не боясь, что тебя услышат и сочтут сумасшедшей.
Энн вышла утром из дома и одна по Тропе Влюбленных дошла до ручья, где ее уже поджидала Диана. Дальше девочки пошли вместе (над ними аркой сплелись ветви кленов – «Какие все-таки клены общительные деревья, – сказала Энн, – все время шелестят и что-то шепчут тебе»), пока не достигли бревенчатого моста. Там они вступили во владения мистера Барри, миновали задний луг и ивняк и вошли в Фиалковую долину – зеленую ложбинку, за которой начинались темные леса мистера Эндрю Белла. «Конечно, сейчас фиалок нет, – сказала Энн Марилле, – но Диана уверяет, что весной их там тьма-тьмущая. Вообразите, Марилла, это зрелище! У меня даже дух захватывает. Я назвала это место Фиалковой долиной. Диана говорит, что занятные названия мест у меня прямо с языка соскакивают. Хорошо, когда что-то получается, вы согласны? Диана тоже придумала название – Березовая тропа. Я не спорила, хотя могла придумать что-то поинтереснее Березовой тропы. Такое название каждый может придумать. Но сама Тропа – одно из прекраснейших мест на свете, Марилла».
Так оно и было. Не только Энн, но и другие люди, набредшие на тропу, разделяли это мнение. Узкая, извилистая тропа вилась по длинному взгорью у леса мистера Белла, где свет, пройдя сквозь множество изумрудных сетей, становился чистым, как бриллиант. С обеих сторон тропы росли юные березки, с белыми стволами и гибкими ветвями, а также папоротники, звездные цветы, дикие ландыши и густо растущие алые кустики голубиной ягоды; здесь воздух был всегда пропитан пряным благоуханием, в ветвях пели птицы и веял ветерок. Изредка, если вы передвигались достаточно тихо, можно было увидеть перебегавшего тропу кролика, но Энн и Диане, по понятным причинам, этого видеть практически не приходилось. Выходя из долины, тропа сливалась с главной дорогой, а там, через ельник – рукой подать до школы.
У свежепобеленной школы в Эйвонли была низкая крыша и широкие окна. Внутри находились удобные и прочные старомодные парты, которые могли открываться и закрываться, их крышки были исписаны вдоль и поперек инициалами и иероглифами представителей трех поколений школьников. Школа стояла в отдалении от дороги, позади нее рос тенистый ельник и бежал ручей, в который школьники ставили бутылки с молоком, чтобы сохранить его прохладным и свежим до обеда.
Первого сентября, провожая Энн в школу, Марилла не могла избавиться от дурных предчувствий. Энн – такая необычная девочка. Как она поладит с другими детьми? И сможет ли удержаться от лишней болтовни на уроках?
Но все прошло лучше, чем ожидала Марилла. Энн вернулась домой в прекрасном настроении.
– Думаю, в школе мне понравится, – объявила она. – Хотя от самого учителя я не в восторге. Он все время подкручивает усы и посматривает на Присси Эндрюс. Ты ведь знаешь, Присси старше нас. Ей шестнадцать, и она готовится на следующий год поступать в Королевскую академию в Шарлоттауне. Тилли Боултер говорит, что учитель запал на нее. У нее прекрасный цвет лица, кудрявые каштановые волосы, и она их со вкусом укладывает. Присси сидит сзади на длинной скамье, и учитель часто подсаживается к ней – чтобы, по его словам, помочь с уроками. Однако Руби Джиллис утверждает, что видела, как он что-то написал на ее грифельной доске, после чего Присси покраснела как рак и глупо захихикала. Руби Джиллис уверена, что все это не имело никакого отношения к урокам.
– Энн Ширли, я больше не хочу слышать, как ты в таком тоне говоришь об учителе, – строго сказала Марилла. – Не для того ты ходишь в школу, чтобы его критиковать. Учитель учит тебя важным вещам, а твое дело – хорошо учиться. И я хочу, чтобы ты зарубила себе на носу – никогда в доме не говори о нем ничего плохого. Здесь ты не найдешь поддержки. Надеюсь, что ты была хорошей девочкой.
– Само собой, – спокойно произнесла Энн. – Это совсем не так трудно, как ты думаешь. Я сижу с Дианой. Наша парта у окна, и оттуда видно Озеро Мерцающих Вод. В классе много славных девочек, и после обеда мы сногсшибательно проводим время, играя в разные игры. Как хорошо, что девочек много – есть, с кем играть. Но лучше Дианы никого нет. Я ее обожаю.
Конечно, материал я знаю хуже остальных. Все девочки уже на пятом уровне, а я пока на четвертом. Для меня это позор. Ни у одной из них не развито воображение так сильно, как у меня, – я это быстро поняла. Сегодня мы читали, потом занимались географией и историей Канады и еще писали диктант. Мистер Филлипс сказал, что правописание у меня хромает, и показал мой исчерканный диктант всему классу. Я была готова под землю провалиться! Неужели, Марилла, он не мог быть повежливей с новенькой? Руби Джиллис угостила меня яблоком. А София Слоун одолжила мне прелестную розовую открытку с надписью: «Можно проводить тебя домой?» Завтра мне нужно ее вернуть. А Тилли Боултер позволила днем носить ее колечко из бисера. Можно мне тоже сделать колечко из жемчужин старой подушечки для булавок, что хранится на чердаке? А еще, Марилла, не поверите – по словам Джейн Эндрюс, Минни Макферсон сказала ей, будто слышала, как Присси Эндрюс говорила Саре Джиллис, что у меня хорошенький носик. Это первый комплимент в моей жизни, Марилла, и вы представить не можете, какие странные чувства он во мне пробудил. Неужели у меня действительно хорошенький носик, Марилла? Я знаю, что вы скажете правду.