Мальчики и кое-кто из девочек отправились как обычно в ельник мистера Белла, решив по-быстрому набрать «жвачки» и тотчас свалить. Но ельник – обольстительное место, а желтые смоляные подтеки такие притягательные; школьники собирали смолу, болтали, слонялись без дела и вспомнили об опасности, только услышав крик забравшегося на старую ель Джимми Гловера: «Учитель идет!»
Девочки, которые стояли на земле, бросились бежать первыми, и им удалось попасть в школу вовремя, хотя еще минута – и они б опоздали. Мальчики, поспешно слезавшие и спрыгивающие с деревьев, прибежали позже. Хуже всего дела обстояли у Энн. Она не собирала смолу, но бродила, счастливая, в дальнем конце ельника, утопая по пояс в зарослях папоротника и что-то тихо напевая. С венком из рисовых лилий на голове она казалась лесной богиней. Покинув ельник последней, она помчалась к школе со скоростью лани, и несмотря на то что ей удалось догнать мальчишек, тем самым их посрамив, она влетела в школу вместе с ними. Мистер Филлипс в тот момент как раз пристраивал на вешалку свою шляпу.
К этому времени приток энергии у мистера Филлипса иссяк, и у него пропало желание наказывать всех подряд, однако надо было спасти лицо. Он оглядел школьников, ища козла отпущения, и его взгляд остановился на Энн, которая, запыхавшись, плюхнулась на свое место, позабыв о венке из лилий, который сполз ей на ухо, придавая облику дерзкий и разболтанный вид.
– Я вижу, что Энн Ширли предпочитает общество мальчиков. Что ж, пойдем ей навстречу, – сказал учитель язвительно. – Убери эти цветы с головы и сядь рядом с Гилбертом Блайтом.
Мальчики захихикали. Побледневшая Диана сняла с подруги венок и сочувственно сжала ей руку. Энн словно окаменела и не сводила глаз с учителя.
– Ты слышала, что я сказал, Энн? – строго спросил мистер Филлипс.
– Да, сэр, – медленно произнесла Энн, – но я подумала, что вы говорите не всерьез.
– Так вот, знай теперь – это всерьез, – проговорил учитель с саркастической интонацией, которую ученики ненавидели, а Энн – особенно. Это был удар ниже пояса. – Так что – вперед.
На мгновение показалось, что Энн не собирается выполнять этот приказ. Затем, осознав, что помощи ждать неоткуда, она поднялась с высокомерным видом, ступила через проход, села рядом с Гилбертом Блайтом и, положив руки на парту, зарыла в них лицо. Руби Джиллис, возвращаясь с подругами домой, сказала, что, увидев мельком лицо Энн, была потрясена: «Ничего подобного я раньше не видела – оно было белее бумаги, и эти “ужасные красных крапинки” были особенно заметны».
Для Энн это был конец всему. Плохо было уже и то, что ее единственную наказали из десятка столь же виновных, еще хуже – что ее отправили на сторону мальчиков, но хуже всего было то, что ее заставили сесть рядом с Гилбертом Блайтом. Словом, оскорбительные наказания накладывались одно на другое – и это уже становилось непереносимым. Энн понимала, что такая ноша выше ее сил и нечего пытаться с ней справиться. Ей казалось, что вся она состоит из стыда, гнева и унижения.
В первые минуты остальные ученики глазели на нее, перешептывались, посмеивались и подталкивали друг друга локтями, но Энн не поднимала головы. Гилберт же погрузился в математику – казалось, что его интересуют только дроби и ничего больше. Вскоре все занялись своими делами и об Энн забыли. Когда мистер Филлипс вызвал тех, кто изучает историю, Энн даже не пошевелилась. Мистер Филлипс, находившийся в процессе сочинения стихотворения «К Присцилле», как раз подыскивал никак не дающуюся рифму и не обратил внимания на поведение Энн. Когда никто не смотрел в их сторону, Гилберт вытащил из парты розовое конфетное сердечко с золотой надписью «Самой милой» и подсунул Энн под руку. Та мгновенно поднялась, брезгливо взяла сердечко кончиками пальцев, швырнула его на пол, раздавила ногой в крошки и заняла прежнее положение, не удостоив Гилберта взглядом.
Когда уроки закончились, Энн решительно подошла к своей парте, подчеркнуто, на глазах у класса, собрала все свои вещи – учебники, дощечки для письма, ручку, чернила, молитвослов, учебник арифметики и аккуратно все сложила на надтреснутую грифельную доску.
– Зачем ты несешь все это домой? – поинтересовалась Диана, как только они вышли на дорогу. Раньше она не осмеливалась задать этот вопрос.
– Я не вернусь больше в школу, – отрезала Энн. У Дианы перехватило дыхание. Она внимательно посмотрела на подругу, желая понять, правильно ли ее поняла.
– А разве Марилла позволит тебе не пойти? – спросила Диана.
– Ей придется, – сказала Энн. – К этому учителю я никогда не вернусь.
– О, Энн! – Глаза Дианы налились слезами. – Похоже, ты уже все решила. А что мне делать? Мистер Филлипс заставит меня сидеть с этой ужасной Джерти Пай. А он точно заставит – ведь она сидит одна. Не уходи, Энн!
– Я бы все сделала для тебя, Диана! – печально произнесла Энн. – Отдала бы себя на растерзание, только чтобы тебе было хорошо. Но того, что ты просишь, сделать не могу. Даже не проси. Ты разрываешь мне душу.
– Только подумай, скольких удовольствий ты лишишься, – печально произнесла Диана. – Мы собираемся построить красивый новый домик у ручья, на следующей неделе будем играть в мяч, а ты ведь никогда не играла в мяч. Это потрясающая игра. А еще будем разучивать новую песню – Джейн Эндрюс ее сейчас готовит. Алиса Эндрюс принесет на следующей неделе новую книгу про Пэнси, и мы будем по очереди читать ее вслух у ручья. А ты ведь так любишь читать вслух, Энн.
Но Энн была непреклонна. Все было решено. Она никогда больше не пойдет в школу к мистеру Филлипсу, о чем она сразу по приходе домой объявила Марилле.
– Ерунда, – отмахнулась Марилла.
– Вовсе не ерунда, – сказала Энн с укоризной. – Как вы не поймете, Марилла? Меня оскорбили.
– Оскорбили! Вот еще глупости! Пойдешь завтра в школу – как обычно.
– Нет, – Энн спокойно, но твердо покачала головой. – Я туда не вернусь, Марилла. Буду учить уроки дома. И вести себя буду хорошо, и не болтать попусту, насколько смогу. Но в школу я не вернусь, поверьте.
В выражении маленького личика Марилла увидела несокрушимое упорство. Было понятно, что переубедить девочку трудно, если вообще возможно, и потому Марилла решила, что лучше отложить этот разговор. «Пойду-ка я вечером к Рейчел и посоветуюсь об этом деле, – подумала она. – Нет смысла сейчас спорить с Энн. Она слишком взвинчена. Может заупрямиться, если что-то вобьет себе в голову. Насколько я поняла из ее рассказа, мистер Филлипс перегнул палку. Но ей я этого говорить не буду. Сначала посоветуюсь с Рейчел. У нее десять детей ходили в школу, и она все знает о местных порядках. Думаю, ей уже и так рассказали об этом случае».
Марилла застала миссис Линд в хорошем настроении, та сидела у окна и как обычно вязала одеяла.
– Вы, наверное, догадываетесь о цели моего визита? – несколько смущенно спросила Марилла.
Миссис Рейчел кивнула.
– Скорее всего, дело касается Энн, – сказала она. – Тилли Боултер по дороге из школы все мне рассказала.
– Я ума не приложу, что мне делать, – растерянно проговорила Марилла. – Энн объявила, что в школу больше не пойдет. Я никогда не видела, чтобы ребенок был настолько взвинчен. С тех пор, как Энн стала ходить в школу, я все время жду неприятностей. Я чувствовала, что долго тишь да гладь продолжаться не могут. Девочка слишком возбудимая. Что вы посоветуете, Рейчел?
– Раз уж вы спрашиваете моего совета, Марилла, – дружелюбно сказала миссис Линд, которая обожала давать советы, – я бы сначала пошла ей навстречу. Я убеждена, что мистер Филлипс тут неправ. Конечно, ребенку говорить это необязательно. Вчера он воздал ей по заслугам – нельзя давать волю гневу. Но сегодня – другой случай. Если уж наказывать – то надо было наказать всех, кто опоздал. И наказание он выбрал неправильное. Сажать девочку к мальчику – нескромно. Тилли Боултер была в негодовании. Она целиком на стороне Энн, и все остальные, по ее словам, тоже. Похоже, Энн пользуется популярностью. Вот уж не думала, что она поладит с детьми.
– Выходит, вы советуете оставить Энн дома? – удивленно спросила Марилла.
– Да. И не заговаривать с ней о школе, пока она сама не начнет. Поверьте, Марилла, через неделю-другую девочка остынет, и ей самой захочется вернуться. А вот если вы будете настаивать на ее возвращении в школу прямо сейчас – неизвестно, что она еще выкинет. Положение может усугубиться. Так что – тише едешь, дальше будешь. При нынешнем положении вещей учебу она не запустит. Мистер Филлипс – из рук вон плохой учитель. Он завел отвратительный порядок, и все это знают: малышам он практически внимания не уделяет, а все время отдает старшим школьникам, готовя их в Королевскую академию. С ним никогда не продлили бы договор, если б его дядя не был попечителем – причем главным, остальными двумя он вертит, как хочет. Такие вот дела. Куда катится образование на острове?
Миссис Рейчел покачала головой, словно говоря – возглавляй она комитет образования, дела шли бы намного лучше.
Последовав совету миссис Рейчел, Марилла даже не заикнулась о возвращении Энн в школу. Та делала уроки дома, помогала по хозяйству и играла с Дианой в прохладных осенних пурпурных сумерках. Но, встречая Гилберта Блайта на занятиях в воскресной школе или просто на улице, Энн отводила от него взгляд, полный ледяного презрения, и даже очевидное желание Гилберта задобрить ее не находило у нее отклика. Миротворческие акции Дианы тоже не приносили результата. Не было сомнений – Энн приняла решение навсегда исключить Гилберта из своей жизни.
Энн ненавидела Гилберта с той же силой, с какой любила Диану – всем своим пылким сердечком, которое не могло любить или ненавидеть наполовину. Однажды вечером Марилла, возвращаясь из сада с корзиной яблок, застала Энн горько плачущей в сумерках у выходящего на восток окна.
– Что случилось, Энн? – спросила она.
– Я думаю о Диане. – Энн рыдала, не в силах остановиться. – Я ее очень люблю, Марилла. Не могу представить себе жизнь без нее. Но я точно знаю, что, когда мы вырастем, Диана выйдет замуж и уедет отсюда, а я останусь одна. Что мне тогда делать? Я ненавижу ее будущего мужа. Ненавижу всем сердцем. Я так и вижу свадьбу и все такое – Диана в ослепительно-белом наряде, под вуалью, прекрасная и величественная, как королева, и рядом я, тоже в прелестном платье с пышными рукавами, но под моей улыбкой скрывается кровоточащее сердце. А потом расставание – прощай, Диана-а-а… – И Энн, полностью потеряв над собой контроль, разрыдалась еще горше.