и помчалась в кладовую. И вообрази, Диана, мой ужас, когда я увидела в соусе дохлую мышь! Я подцепила мышь ложкой, бросила ее во двор и вымыла ложку в трех водах. Марилла в это время доила коров, и я твердо решила по ее возвращении спросить, можно ли отдать соус свиньям. Но когда она вернулась, я уже вообразила себя Феей Мороза, проносящейся над лесами и окрашивающей деревья в багряные и желтые цвета – какой кому нравится. Я совсем позабыла и о пудинге, и о соусе, а тут еще Марилла послала меня собирать яблоки.
Днем к нам приехали мистер и миссис Честер Росс из Спенсервейла. Ты ведь знаешь, они очень чопорные люди, особенно миссис Честер Росс. Когда Марилла позвала меня к обеду, стол был уже накрыт, и все за ним сидели. Я старалась вести себя достойно и вежливо – мне хотелось, чтобы миссис Росс сочла меня воспитанной девочкой, пусть и не очень красивой. Все шло хорошо до тех пор, пока Марилла не вошла в комнату, держа в одной руке пудинг, а в другой – разогретый соус. Это было ужасно! Я все вспомнила и вскочила на ноги с криком: «Марилла, этот соус нельзя подавать! В нем утопилась мышь. Я забыла вам об этом сказать». О, Диана, этот страшный момент мне никогда не забыть – даже по прошествии ста лет. Миссис Честер Росс внимательно посмотрела на меня, и я от унижения была готова провалиться под землю. Миссис Честер Росс – потрясающая хозяйка, и бог знает что она о нас подумала. Марилла покраснела как рак, но ничего не сказала – тогда. Она просто унесла пудинг и соус, а взамен принесла клубничное варенье. Она и мне его предложила, но мне ничего в горло не лезло. Я прямо сгорала от стыда. Ну и дала мне взбучку Марилла после того, как ушла миссис Честер Росс… Диана, что это с тобой?
Диана встала, пошатываясь, потом снова села, обхватив руками голову.
– Меня… сильно тошнит, – проговорила она хрипловатым голосом. – Я лучше пойду домой.
– Нет, даже не думай идти домой, не выпив чаю! – воскликнула Энн в отчаянии. – Я мигом все сделаю, сию минуту поставлю чайник.
– Я должна идти, – повторила Диана с глупой решимостью.
– Но позволь угостить тебя, – взмолилась Энн. – Съешь хоть кусочек фруктового пирога, попробуй вишневого варенья. Полежи на диване, и тебе станет лучше. Где у тебя болит?
– Я должна идти домой, – только и могла сказать Диана на все мольбы Энн.
– Никогда не слышала, чтобы гости уходили домой, не выпив чаю, – сетовала Энн. – О, Диана, а вдруг ты на самом деле заболела оспой? Если это так, знай, я тебя не оставлю, можешь на меня положиться. Я никогда не брошу тебя. Но мне так хочется, чтобы ты дождалась чая. Что у тебя болит?
– У меня страшно кружится голова, – сказала Диана.
Она и правда шаталась при ходьбе. Разочарованная Энн со слезами на глазах принесла Диане шляпку и проводила ее до самой усадьбы. Всю обратную дорогу до Зеленых Крыш она проплакала, а, придя домой, унесла в кладовую остатки малинового сиропа и приготовила чай для Мэтью и Джерри, но теперь все утратило для нее интерес.
На следующий день, в воскресенье, с утра до вечера лил дождь. Энн и шагу не ступила из Зеленых Крыш. Днем в понедельник Марилла послала Энн с каким-то поручением к миссис Линд. Но очень скоро Энн уже бежала обратно по тропе к дому с глазами, полными слез. Влетев в кухню, она бросилась лицом вниз на диван, тело ее сотрясали рыдания.
– Что еще случилось, Энн? – в предчувствии чего-то недоброго тревожно спросила ее Марилла. – Надеюсь, на сей раз обошлось без конфликта с миссис Линд?
Ответом был очередной поток слез и отчаянные рыдания.
– Когда я задаю тебе вопрос, Энн Ширли, то жду ответа. Сию минуту сядь и расскажи, почему ты плачешь.
Энн села – воплощенная трагедия.
– Миссис Линд заходила сегодня к миссис Барри и застала ту в ужасном состоянии, – прорыдала Энн. – Она утверждает, что я в субботу допьяна напоила Диану и отправила ее домой в безобразном состоянии. Меня она назвала насквозь порочной девчонкой и сказала, что никогда… никогда… не позволит Диане играть со мной. Марилла, я охвачена горем.
Марилла только хлопала глазами, ничего не понимая.
– Напоила Диану! – сказала она, с трудом обретя дар речи. – Энн, либо ты, либо миссис Барри сошла с ума? Что ты ей такого дала?
– Только малиновый сироп, – проговорила Энн сквозь рыдания. – Я не предполагала, что от него можно опьянеть, даже если выпиваешь три больших стакана, как это сделала Диана. У меня такое ощущение, будто мы говорим о муже миссис Томас… Я совсем не хотела, чтобы она опьянела.
– Опьянела! Что за чушь! – сказала Марилла, направляясь к кладовой на кухне. На полке стояла бутылка, в ней, как она вспомнила, хранилась смородиновая настойка, изготовленная ею еще три года назад, за которую она получила приз в Эйвонли. Но некоторые жители, особенно строгих правил – среди них и миссис Барри, настойку не одобрили. И Марилла вдруг спохватилась – ведь бутылку с малиновым сиропом она поставила в погреб, а не в кладовую, как сказала Энн.
Она вернулась на кухню с бутылкой настойки в руке. Лицо ее непроизвольно подергивалось.
– У тебя просто талант, Энн, влипать в разные неприятности. Вместо сиропа ты дала Энн смородиновую настойку. Разве ты не знаешь разницу между ними?
– Я никогда не пробовала настойку, – оправдывалась Энн. – Я думала, это сироп. Я просто хотела… хотела быть гостеприимной. Диану затошнило, и ей пришлось идти домой. Миссис Барри сказала миссис Линд, что Диана была вусмерть пьяная. Когда мать спросила, что с ней такое, она только глупо хихикала и тут же завалилась спать, и спала очень долго. Мать принюхалась, и по дыханию поняла, что дочь пьяная. Вчера весь день у Дианы раскалывалась голова. Миссис Барри полна негодования. Она никогда не поверит, что я не подстроила этот инцидент.
– Я бы на ее месте хорошенько наказала Диану за жадность, с какой она выпила три стакана чего бы то ни было, – сказала сухо Марилла. – Даже от сиропа после трех больших стаканов ее бы затошнило. Эта история сыграет на руку тем, кто напустился на меня за изготовление настойки, хотя я не делаю эту настойку с того времени, как ее не одобрил священник. Эту бутылку я держу на случай болезни. Ладно, ладно, дитя, не плачь. Тебя винить не за что, хотя сама история неприятная.
– Мне нельзя не плакать, – сказала Энн. – Мое сердце разбито. Все против меня. Мы с Дианой расстались навеки. Я даже вообразить такое не могла, когда мы клялись друг другу в верности.
– Не говори глупости, Энн. Миссис Барри, хорошенько подумав, поймет, что ты не виновата. Ей, наверное, кажется, что ты решила глупо пошутить или что-нибудь в этом роде. Тебе стоит пойти к ней под вечер и рассказать, как все было.
– Мне даже представить страшно, как я посмотрю ей в глаза, – призналась со вздохом Энн. – Может, лучше вам пойти, Марилла? Вы такой уважаемый человек – не то, что я. Вас она скорее послушает.
– Хорошо, – согласилась Марилла, подумав, что это и правда более мудрый ход. – Кончай лить слезы, Энн. Все будет хорошо.
Но вернувшись из Яблоневого Косогора, Марилла уже так не думала. Энн высматривала ее в окно, а завидев, бросилась на крыльцо, чтобы поскорей встретить.
– Я вижу по вашему лицу, Марилла, что радостных известий нет, – печально произнесла она. – Значит, миссис Барри не простит меня?
– Ох уж эта миссис Барри! – с раздражением произнесла Марилла. – Самая неразумная женщина из всех, кого я знаю. Я объяснила ей, что произошла ошибка, и ты ни в чем не виновата. Представь, она мне не поверила. И опять заговорила о моей настойке, вспомнила и мои слова, что смородиновая настойка не может принести вреда. Тогда пришлось прямо сказать, что настойку не принято пить стаканами – причем тремя – за раз, и если б ребенок, за которого я отвечаю, проявил такую жадность, я бы мигом привела его в трезвое состояние, всыпав по первое число.
Марилла в оскорбленных чувствах проследовала на кухню, оставив на крыльце страдающую в одиночестве детскую душу. Не задумываясь, Энн босиком спустилась в холодный осенний полумрак и решительно направилась по увядшему клеверу к бревенчатому мосту, а потом – вверх, через ельник, под бледными лучами луны, нависшей над западными лесами. Услышав робкий стук, миссис Барри открыла дверь и увидела на пороге маленького просителя с посиневшими губами и умоляющим взором.
Лицо миссис Барри посуровело. У нее были твердые предубеждения и неприязни, а переживаемый ею гнев был холодным и упрямым, и ему было трудно противостоять. Справедливости ради, добавим, что она действительно верила в злой умысел Энн, специально напоившей Диану, и стремилась уберечь дочь от пагубного влияния такой порочной особы.
– Что тебе надо? – строго спросила она.
Энн стиснула руки.
– Миссис Барри, простите меня, пожалуйста. У меня и в мыслях не было… напоить Диану. Как я могла? Только представьте себя на месте бедной сиротки, которую приютили добрые люди, и у нее появилась одна закадычная подруга на всем белом свете. Разве может она нарочно причинить этой подруге вред? Я думала, что она пьет малиновый сироп. Я была твердо уверена в этом. Прошу, не говорите, что вы запретили нам вместе играть. Иначе мою жизнь навсегда затянет пелена печали.
Эта речь, которая растопила бы сердце миссис Линд, оказала противоположное действие на миссис Барри и еще больше ее разозлила. Ей показалось, что Энн своими заумными словами и экзальтированными жестами просто издевается над ней. Поэтому она холодно и жестко сказала:
– Не думаю, что ты годишься в подруги Диане. Возвращайся домой и задумайся о своем поведении.
Губы Энн дрогнули.
– Может, вы хотя бы разрешите нам попрощаться?
– Диана уехала с отцом в Кармоди, – ответила миссис Барри и ушла в дом, закрыв за собой дверь.
Энн вернулась в Зеленые Крыши с чувством безысходности.
– Моя последняя надежда рухнула, – сказала она Марилле. – Я пошла, чтобы самой объясниться с миссис Барри, но она обошлась со мной оскорбительно. Знаете, Марилла, я не нахожу, что она хорошо воспитана. Теперь мне остается только молиться, но надежды мало на то, что это поможет – не верится, что даже Господь Всемогущий может вразумить такую упрямую женщину, как миссис Барри.