Вскоре на лестнице послышались легкие шаги, и кто-то вошел в комнату.
– О, Марилла, – рыдала Энн, не поднимая головы. – Я опозорена навеки. Мне этого не пережить. Все об этом узнают – в Эйвонли слухи распространяются быстро. Диана спросит, хороший ли получился пирог, и мне придется сказать ей правду. На меня будут указывать пальцами и говорить за спиной: вон девочка, которая добавила в тесто болеутоляющее средство. Гил… ну, мальчики в школе никогда не перестанут потешаться надо мной. Сжальтесь, Марилла, будьте милосердной, не заставляйте меня спускаться сейчас и мыть посуду. Я все перемою после ухода священника и его жены – теперь я никогда не посмею поднять глаза на миссис Аллен. Вдруг она подумает, что я хотела ее отравить. Миссис Линд говорила, что знает одну сиротку, которая пыталась отравить своего благодетеля. Но раз это средство принимают внутрь – не в пироге, конечно, – значит, оно не ядовитое. Скажите это миссис Аллен, Марилла.
– Ты можешь встать и сказать ей это сама, – послышался веселый голос.
Энн вскочила на ноги. У кровати стояла миссис Аллен, глаза ее смеялись.
– Моя дорогая девочка, не надо лить слезы, – сказала молодая женщина, встревоженная трагическим выражением лица Энн. – Это всего лишь забавная ошибка – такое с каждым может случиться.
– Нет, только со мной, – произнесла Энн жалобным голосом. – А я так хотела испечь для вас вкусный пирог, миссис Аллен.
– Я знаю, дорогая. И поверь, я ценю твою доброту и заботу, как если б пирог удался. А сейчас утри слезы, спустимся вниз, и ты покажешь мне свой цветник. Мисс Катберт сказала, что ты все сама посадила. Мне хочется на него взглянуть: цветы – моя слабость.
Энн позволила миссис Аллен увести себя вниз и, успокоившись, подумала: «Какое все-таки счастье, что миссис Аллен – родственная душа». Никто больше не вспоминал об «обезболивающем» пироге, и, когда гости ушли, Энн вдруг поняла, что, несмотря на злополучный инцидент, получила большое удовольствие от вечера. Тем не менее она глубоко вздохнула.
– Как приятно думать, Марилла, что завтра будет новый день и в нем еще нет никаких ошибок.
– Заверяю тебя, ты скоро это исправишь, – сказала Марилла. – У тебя это хорошо получается.
– Я знаю это, – признала печально Энн. – Но какая-то надежда все-таки теплится. Я никогда не совершаю одну и ту же ошибку дважды.
– Не знаю, можно ли это рассматривать как достижение, если ты всегда делаешь новые.
– Как вы не понимаете, Марилла? Существует предел ошибок для каждого человека. Когда я подойду к нему, ошибки сами собой кончатся. Это утешает.
– Пойди и брось лучше этот пирог свиньям, – велела Марилла. – Людям есть его не под силу – даже Джерри Бют спасует.
Глава 22Энн получает приглашение на чай
– Что ты так выпучила глаза? В чем дело? – спросила Марилла после того, как Энн вернулась с почты. – Неужели нашла еще одну родственную душу?
Энн была охвачена волнением, оно сияло в ее глазах, озаряло каждую черту лица. Она шла по тропе, пританцовывая, похожая на фею, несомую ветром сквозь мягкий солнечный свет и томные тени августовского вечера.
– Нет, не то, Марилла. Вообразите, меня пригласили на чай в дом пастора завтра днем! Миссис Аллен оставила на почте для меня письмо. Только взгляните, Марилла: «Мисс Энн Ширли. Зеленые Крыши». Меня впервые назвали «мисс». Какой восторг меня охватил! Я буду вечно хранить это письмо как бесценное сокровище.
– Миссис Аллен сказала мне, что будет поочередно приглашать на чай всех членов воскресной школы, – отозвалась Марилла таким тоном, будто это необыкновенное приглашение было рядовым событием. – Не нужно впадать в экстаз по каждому поводу. Приучайся спокойно смотреть на вещи, дитя.
Чтобы спокойно смотреть на вещи, Энн пришлось бы изменить свою природу. Она была «и дух, и огонь, и роса», и все в жизни – и радость, и боль – переживала особенно остро. Это вносило в душу Мариллы смутное беспокойство, она боялась, что этой чувствительной душе будет тяжело переносить жизненные взлеты и падения, не до конца понимая, что восторг Энн перед миром с лихвой все компенсирует. Поэтому Марилла считала своим долгом воспитать в Энн спокойное отношение ко всему, а это было так же невозможно, как не дать солнечному зайчику плясать на воде. И Марилла понимала, что большого прогресса не добилась. Крушение надежд или планов ввергало Энн в «пучину страданий». Зато от успехов у нее кружилась голова, и она мигом взлетала на вершину блаженства. Марилла была близка к отчаянию, боясь, что ей не удастся сделать из маленькой бродяжки примерную девочку с утонченными манерами. Впрочем, она вряд ли смогла бы любить «перерожденную» Энн больше, чем любила ее сейчас.
Энн пошла спать, безмолвно переживая то, что напророчил Мэтью, сказавший, что дует северо-восточный ветер, который обычно приносит дождь. Ее тревожил шелест тополиных листьев за окном, похожий на стучащие капли дождя, и отдаленный шум волн, к которому в другое время она с наслаждением прислушивалась – этот странный, четкий, навязчивый ритм сладко ее убаюкивал. Но сейчас он казался ей предвестником бури и большим несчастьем для девочки, которой был так нужен назавтра хороший солнечный день. Энн подумала, что утро никогда не наступит.
Но все на свете имеет конец – даже ночь перед днем, когда тебя ждут на чай в доме священника. Несмотря на мрачный прогноз Мэтью, утро было чудесное, и настроение Энн взлетело до небес.
– О, Марилла, сегодня я ощущаю в себе что-то новое, и оно помогает мне любить всех! – воскликнула она, моя посуду после завтрака. – Вы представить не можете, как хорошо сейчас у меня на душе! Как было бы прекрасно, если б такое продолжалось и дальше. Не сомневаюсь: если б меня приглашали на чай каждый день, я была бы идеальным ребенком. Однако, Марилла, это такое торжественное событие. Я очень волнуюсь. А вдруг я совершу какую-нибудь оплошность? Прежде меня никогда не звали на чай в дом пастора, и я не уверена, что знаю, как положено там себя вести, хотя с самого приезда сюда регулярно читаю о правилах хорошего тона в журнале «Семейный вестник». Вдруг я совершу какую-нибудь глупость или забуду сделать то, что должна? Удобно ли попросить добавку, если тебе что-то очень понравилось?
– Твоя проблема, Энн, в том, что ты думаешь слишком много о себе. Лучше подумай о миссис Аллен, о том, что будет приятно ей, – сказала Марилла, выдав наконец по-настоящему дельный совет. Энн мгновенно это оценила.
– Вы правы, Марилла. Постараюсь не думать так много о себе.
Очевидно, поход в гости обошелся без серьезных нарушений этикета, потому что Энн в превосходном настроении вернулась домой в сумерках, когда облака уже окрасились шафранным и розовым цветом. Положив усталую кудрявую головку на колени Марилле, Энн сидела на большой красной плите из песчаника у кухонной двери и со счастливым выражением лица рассказывала Марилле, как прошел день.
Прохладный ветер проносился над неубранными полями, над еловым лесом на западных холмах и рядами тополей. Над садом взошла яркая звезда, а в папоротниках и в шелестящих кустах у Тропы Влюбленных замелькали светлячки. Рассказывая Марилле о чаепитии, Энн одновременно не выпускала из поля зрения все, что происходило вокруг, и у нее возникло чувство, что ветер, звезда и светлячки сливаются вместе во что-то невыразимо прекрасное и волшебное.
– О, Марилла, это было нечто особенное! У меня возникло чувство, что я жила не зря, и это чувство не уйдет, даже если меня никогда больше не пригласят на чай в дом пастора. Миссис Аллен встретила меня в дверях. На ней было изящное платье из бледно-розового органди с множеством оборок и рукавами по локоть, и она показалась мне ангелом. Мне хочется, когда я вырасту, стать женой священника. Он ведь не будет осуждать меня за рыжие волосы – такие мирские вещи его не волнуют. Но тогда надо быть по-настоящему хорошей, какой я никогда не стану, так что нечего об этом и мечтать. Некоторые люди хорошие уже от рождения, но я к таким не принадлежу. Миссис Линд говорит, что во мне много первородного греха. Так что, сколько бы я ни старалась, мне никогда не сравняться с теми, кто хорош от природы. Вот и с геометрией так. А как вы думаете, если очень постараться, можно чего-то добиться? Миссис Аллен принадлежит к тем, кто хорош по своей природе. Я ее обожаю. Есть такие люди, как Мэтью и миссис Аллен, которых можно полюбить сразу, без всяких усилий. А есть такие, как миссис Линд, которых полюбить трудно, тут надо постараться. Ты знаешь, что их есть за что полюбить – они много знают и по церковным делам активно помогают, но ты должна все время напоминать себе об этом, а то забудешь. На чай пригласили еще одну девочку из воскресной школы в Уайт-Сэндз. Ее зовут Лоретта Брэдли, и она очень славная. Не родственная душа, вы понимаете, но все равно милая. Чаепитие у нас было очень изысканное, и мне кажется, я не нарушила правила этикета. После чая миссис Аллен играла и пела, и настояла, чтобы мы с Лореттой присоединились к ней. Миссис Аллен говорит, что у меня хороший голос и что мне нужно петь в хоре воскресной школы. Одна мысль о такой возможности вызвала у меня восторг. Я мечтала о том, чтобы петь там, как Диана, но считала, что недостойна такой чести. Лоретте надо было уходить рано: у них в Отеле вечером состоится большой концерт, и в нем примет участие ее сестра. Живущие в Отеле американцы проводят концерты каждые две недели в помощь больнице Шарлоттауна и просят жителей участвовать в них. Лоретта надеется, что и ее когда-нибудь привлекут. Я с восхищением смотрела на нее. После ее ухода у нас с миссис Аллен завязался задушевный разговор. Я рассказала ей все – о миссис Томас и близнецах, о Кэти Морис и Виолетте и о том, как попала в Зеленые Крыши, и о проблемах с геометрией. И представьте себе, Марилла, миссис Аллен призналась, что была тоже полной тупицей в геометрии. Это не могло меня не вдохновить. Незадолго до моего ухода в дом пастора пришла миссис Линд, и что вы думаете, Марилла? Попечители наняли нового учителя, и это дама. Ее имя – Мюриэл Стейси. Правда, романтическое? Миссис Линд сказала, что до этого в Эйвонли не было женщины учителя, и она думает, что это опасное нововведение. А мне кажется, что это замечательно, и теперь я не представляю, как проживу оставшиеся две недели до начала школы. Мне так не терпится ее увидеть.