Глава 25Мэтью настаивает на пышных рукавах
Мэтью пережил десять тяжелых минут. В холодный пасмурный декабрьский день в сумерках он вошел на кухню и сел рядом с ящиком для дров, чтобы снять тяжелые башмаки. Он не знал, что Энн с подругами репетируют в гостиной «Королеву фей». Вскоре девочки тесной группкой, смеясь и весело болтая, перешли из гостиной в кухню. Они не заметили Мэтью, который метнулся в темный уголок за дровяным ящиком, держа в одной руке башмак, а в другой – приспособление для снятия обуви – так называемый «денщик». Он робко наблюдал за ними в те десять минут, о которых сказано выше, пока они надевали шапочки и куртки и обсуждали сценку и самый концерт. У Энн так же горели глаза, и она была не меньше возбуждена, чем другие, но Мэтью вдруг осознал, что есть что-то такое, что отличает ее от подруг. И больше всего Мэтью встревожило то, что он понял – эта разница не должна существовать. Личико у Энн было ясное, большие глаза лучились, черты лица утонченнее, чем у остальных – это видел даже робкий, ненаблюдательный Мэтью. Но не это беспокоило его. Так что же?
Этот вопрос мучил Мэтью еще долго после ухода девочек, которые спустились, держась за руки, по обледенелой тропе, а Энн засела за книги. К Марилле он не мог обратиться за помощью, зная, что она презрительно фыркнет и скажет, что видит единственную разницу между Энн и подругами в том, что некоторые из них, в отличие от Энн, умеют держать язык за зубами. Мэтью понимал, что существенной помощи он от нее не дождется.
Этим вечером он, ища разрешения загадки, закурил трубку – к явному неудовольствию Мариллы. После двух часов курения и упорного размышления Мэтью понял, наконец, в чем дело. Энн была одета иначе, чем остальные девочки.
Чем больше Мэтью об этом думал, тем яснее для него становилось, что Энн никогда не одевалась так, как другие, – с самого приезда в Зеленые Крыши. Марилла шила для нее простые, темные платья – все по одному неизменяемому фасону. Мэтью знал, что на свете есть такая вещь, как мода, но это было все, что он о ней знал. Однако он был уверен, что рукава одежды Энн совсем не похожи на рукава других девочек. Мэтью вспомнились обступившие Энн подружки – все в веселых платьях с красными, голубыми, розовыми поясами, и он задумался, отчего Марилла одевает Энн в такие обыденные и мрачные платья.
Наверное, это правильно. Марилла занимается ее воспитанием, и ей виднее. Может, и есть в этом какая-то непостижимая мудрость. Но нет ничего плохого, если у ребенка будет одно нарядное платье, похожее на те, что носит Диана Барри. Мэтью решил, что подарит Энн такое платье, и это не будет выглядеть так, будто он лезет не в свое дело. До Рождества осталось две недели. Красивое платье – подходящий подарок к празднику. С чувством глубокого удовлетворения Мэтью отложил трубку и пошел спать, а Марилла тем временем открыла все двери, чтобы проветрить дом.
Уже на следующий день Мэтью отправился в Кармоди за платьем, решив быстрее покончить с этим трудным делом. Он понимал, что это будет нелегким испытанием. Были вещи, которые Мэтью покупал уверенно, зная, что делает хорошую покупку, но тут, собравшись покупать платье, знал, что окажется в полной зависимости от продавца.
После долгого раздумья Мэтью принял решение пойти в магазин Сэмюеля Лоусона, а не к Уильяму Блэру. Надо сказать, Катберты всегда ходили к Блэру. Этот выбор не подвергался сомнению, также как их принадлежность к пресвитерианской церкви и поддержка консерваторов. Но в магазине часто обслуживали покупателей две дочери Уильяма Блэра, перед которыми Мэтью испытывал неодолимый страх. Он мог обратиться к ним, только если точно знал, что ему нужно и мог указать на нужный предмет. Однако в выборе платья требовались объяснения и консультации. Он решил идти к Лоусону, где его обслужит сам хозяин или его сын.
Вот те раз! Мэтью не знал, что Сэмюель недавно расширил бизнес и потому взял на работу еще и продавщицу. Она была племянницей его жены, очень энергичной юной особой. У нее была высокая прическа в стиле «помпадур», большие карие глаза навыкате и широкая, сбивающая с толку улыбка. Одежда ее отличалась особым шиком, при каждом движении ее рук, многочисленные браслеты сверкали, постукивали и позвякивали. Уже от одного вида женщины в магазине Мэтью смутился, а от перезвона браслетов у него вообще поехала крыша.
– Чем могу вам помочь, мистер Катберт? – оживленно и вкрадчиво спросила мисс Люсилла Харрис, постукивая пальчиками по прилавку.
– Скажите, есть у вас… ну…эти… садовые грабли? – заикаясь, произнес Мэтью.
Мисс Харрис посмотрела на него с удивлением: мужчина, покупающий садовые грабли в середине декабря, – большая редкость.
– Думаю, что-то могло залежаться наверху, в кладовой, – сказала она. – Пойду посмотрю. – За время ее отсутствия Мэтью собрал все оставшиеся силы для следующей попытки. Когда мисс Харрис вернулась с граблями и весело поинтересовалась: – Что-нибудь еще, мистер Катберт?
Мэтью собрал волю в кулак и спросил:
– Ну, раз мы заговорили об этом, я бы… пожалуй… посмотрел… семена для посадки.
Мисс Харрис слышала, что Мэтью Катберта многие считают странным. Теперь она уверилась, что он законченный псих.
– Мы продаем семена только весной, – высокомерно объяснила она. – Сейчас у нас ничего нет.
– О, конечно… конечно… вы правы, – смущенно пробормотал Мэтью и, схватив грабли, направился к двери. У порога он вспомнил, что не расплатился, и с несчастным видом повернул назад. Пока мисс Харрис отсчитывала ему сдачу, он собрался с духом и предпринял последнюю попытку.
– Если вам не трудно… Не будете ли так любезны… Ну, это… мне бы… сахару.
– Белого или коричневого? – терпеливо допытывалась мисс Харрис.
– Ну… как сказать… коричневого, – слабым голосом проговорил Мэтью.
– У нас есть бочка коричневого сахара, – ответила мисс Харрис, позвякивая браслетами. – Другого нет.
– Я возьму… да возьму… двадцать фунтов, – сказал Мэтью, на лбу у него выступили капельки пота.
Мэтью пришел в себя, только преодолев половину обратного пути. Испытание было тяжелым, но Мэтью считал, что ему поделом – зачем предал мистера Блэра и пошел в другой магазин? Вернувшись, он поставил грабли в сарай для инструментов, а сахар отнес Марилле.
– Коричневый сахар! – воскликнула Марилла. – Что на тебя нашло? Зачем нам так много? Ты знаешь, я им не пользуюсь – только кладу работнику в кашу или добавляю во фруктовый пирог. Джерри уволился, а пирог я давно не пекла. Да и сахар не очень хороший – грубый и слишком темный. Уильям Блэр обычно такого не держит.
– Я подумал, что ты найдешь для него применение, – сказал Мэтью, посчитав за лучшее поскорее удалиться.
Вернувшись к своему плану, он решил, что для его воплощения без женщины не обойтись. Марилла не в счет. Мэтью знал, что она не одобрит его замысел. Оставалась только миссис Линд – ни у какой другой женщины в Эйвонли Мэтью не осмелился бы просить совета. К миссис Линд он и направился, и эта добрая женщина мгновенно сняла заботу с его неловких плеч.
– Выбрать платье для подарка Энн? Конечно, помогу. Я завтра еду в Кармоди и займусь этим. У вас есть какие-то особые предпочтения? Нет? Тогда буду выбирать на свой вкус. Думаю, насыщенный коричневый цвет пойдет Энн, а в магазине Уильяма Блэра сейчас как раз есть красивая полушелковая ткань «глория». Я могу сама сшить платье. Ведь если за дело возьмется Марилла, Энн может узнать обо всем раньше времени и никакого сюрприза не будет. Решено – я сошью платье. Никакого труда для меня. Я люблю шить. Буду примерять его на моей племяннице Дженни Джиллис – они с Энн как близнецы – по крайней мере, по части фигуры.
– Не могу передать, как я вам обязан, – сказал Мэтью, – вот только… не знаю, как сказать… кажется, сейчас носят немного другие рукава… не такие, как раньше. И если я не прошу слишком многого… я бы хотел, чтоб они были… в новом стиле.
– Ну конечно. Могли бы и не говорить, Мэтью. Я сошью платье по последней моде, – обещала миссис Линд. А когда Мэтью ушел, прибавила: – Наконец бедная девочка будет одета во что-то приличное. Просто смехотворно одевает ее Марилла. Другого слова нет. Я много раз собиралась ей это сказать, но держала язык за зубами, понимая, что Марилле мой совет не понравится. Ей кажется, что она больше меня знает о воспитании детей, хоть и старая дева. Впрочем, так обычно и бывает. Люди, которые вырастили своих детей, знают, что в мире нет такого доступного и быстрого метода воспитания, который подошел бы каждому ребенку. А те, которые не имели детей, полагают, что воспитание – дело такое же простое и легкое, как тройное правило в математике – просто подставьте три числа в соответствии с правилом, и результат найден. Но плоть и кровь не поддаются арифметическим расчетам – вот в чем ошибка Мариллы. Думаю, одевая девочку в такую простую и темную одежду, она стремится приучить ее к скромности, но возможен и противоположный результат: в ребенке может развиться зависть и чувство неудовлетворенности. Ведь Энн не может не видеть разницу между ее одеждой и одеждой других девочек. И надо же, именно Мэтью обратил на это внимание! Похоже, мужчина, проспав шестьдесят лет, наконец, пробуждается.
Последующие две недели Марилла чувствовала, что Мэтью что-то задумал, но не могла догадаться, в чем дело, пока в Рождественский сочельник миссис Линд не принесла новое платье. Марилла в целом держалась хорошо, хотя, похоже, и не поверила дипломатическому объяснению миссис Линд, что она взялась сама шить платье, так как Мэтью боялся, что Энн раньше времени обо всем узнает.
– Так вот почему у Мэтью последние две недели был такой таинственный вид и необъяснимая улыбка на лице, – сказала Марилла несколько натянуто, но снисходительно. – Я так и знала, что у него на уме какое-то озорство. Сама я не считаю, что Энн нужно новое платье. Я сшила ей осенью три добротных, теплых платья – больше уже чересчур. На эти ваши рукава пошло столько материала, что хватило бы еще и на блузку. Это только подогреет тщеславие Энн, а она и так достаточно тщеславна. Надеюсь, теперь она успокоится, а то прямо с ума сходила по этим глупым рукавам, стоило им только войти в моду. Но, высказавшись в первый раз, она больше о них не заикалась. А рукава тем временем становились все пышнее и пышнее – до смешного; они смотрятся, как воздушные шары. Если это и дальше будет так продолжаться, скоро в платьях с такими рукавами придется входить в дом боком.