– Я так рада, что вы чувствуете то же самое, – сказала Энн. – Это меня успокаивает и поддерживает. Теперь я не буду так волноваться. Но меня беспокоит не только это. Вопросы подступают со всех сторон. Только разберешься с одним, как появляется другой. Когда начинаешь взрослеть, столько всего надо обдумать, принять важные решения. Понять, что хорошо, а что плохо, – нелегко и отнимает много времени. Взросление – такая серьезная вещь. Но когда меня окружают такие добрые друзья, как вы и Мэтью, миссис Аллен и мисс Стейси, у меня есть все шансы двигаться в правильном направлении. А если что-то пойдет не так, в этом будет только моя вина. Я чувствую огромную ответственность – ведь у меня есть только один шанс. Если я пойду не тем путем, нельзя будет вернуться и начать все заново. За лето я подросла на два дюйма, Марилла. На празднике у Руби мистер Джиллис измерил мой рост. Я так рада, что вы сделали новые платья длиннее. Темно-зеленое особенно красивое, и как мило с вашей стороны отделать его оборками. Я знаю, что в этом не было особой необходимости, но оборки – модная тенденция этой осенью, и у Джози Пай оборки на всех ее новых платьях. Я знаю, что благодаря оборкам буду учиться лучше. У меня по этому поводу хорошее предчувствие.
– Ну, ради такого стоило их пришить, – согласилась Марилла.
Мисс Стейси вернулась в Эйвонли и с радостью обнаружила, что ее ученики горят желанием продолжить занятия. Особенно боевое настроение было у подготовительного класса. Ведь в конце предстоящего учебного года неясно маячило нечто роковое под названием «вступительные экзамены», и при мысли о них у всех «подготовишек» душа уходила в пятки. А что, если они не пройдут? Эта мысль омрачала жизнь Энн с самого утра в эту зиму, она не оставляла ее и в воскресные вечера, почти не давая возможности погрузиться в моральные и богословские проблемы. Энн снились плохие сны, в них она с жалким видом стояла перед списком успешно сдавших экзамены абитуриентов, первую строку в котором занимало имя Гилберта Блайта, а ее имени и в помине не было.
И все же зима была веселой, плодотворной и счастливой, и пролетела она как одно мгновение. Уроки был интересные, а соперничество таким же азартным, как и прежде. Перед любопытным взором Энн открывались новые миры – мысли, чувства и стремления, завораживающие просторы еще неизведанных знаний.
И поражают наш усталый взор
Все новые холмы и цепи гор![8]
Во многом тут была заслуга мисс Стейси, которая тактично, внимательно и терпеливо руководила учебным процессом, приучая свой класс думать, исследовать и открывать для себя новые вещи самостоятельно, избегая старых избитых путей. Это беспокоило миссис Линд и школьных попечителей, с сомнением взирающих на новые методы обучения.
Не ограничиваясь уроками, Энн расширяла круг своих интересов, тем более что Марилла, помня о наставлениях доктора из Спенсервейла, не препятствовала ее отлучкам из дома. Дискуссионный клуб был на подъеме и дал несколько концертов. Пара вечеринок, на которых Энн побывала, уже чем-то напоминали взрослые. Еще были катания на санях и веселое время, проведенное на катке.
Энн росла не по дням, а по часам, и однажды Марилла, стоя рядом с девочкой, с удивлением обнаружила, что та ее выше.
– Как же ты вытянулась, Энн! – удивленно и даже с некоторым недоверием сказала Марилла. Свои слова она сопроводила вздохом, испытывая странную грусть от перемены. Ребенок, которого она полюбила, вдруг исчез, а его место заняла высокая пятнадцатилетняя девушка с серьезными глазами, умным лбом и гордо вскинутой головой. Эту девушку Марилла любила так же сильно, как любила ребенка, и все же не могла отделаться от непонятного чувства утраты. Тем вечером, когда Энн ушла вместе с Дианой на молитвенное собрание, Марилла, сидя одна в зимних сумерках, дала волю слезам. В таком состоянии застал ее Мэтью, вошедший в дом с фонарем. Он уставился на нее с таким испугом, что ей пришлось засмеяться сквозь слезы.
– Я думала об Энн, – объяснила Марилла. – Она уже совсем взрослая, и, возможно, следующей зимой будет жить вдали от нас. Я буду по ней очень скучать.
– Она сможет часто приезжать домой, – успокоил ее Мэтью, для которого Энн была и навсегда останется той маленькой, любознательной девочкой, которую он четыре года назад июньским вечером привез из Брайт-Ривер домой. – К тому времени железную дорогу дотянут до Кармоди.
– Но это не то же самое, что сейчас, когда она постоянно живет с нами, – тяжело вздохнула Марилла, настроенная, похоже, и дальше упиваться своим горем. – Мужчинам этого не понять.
Не только внешние изменения коснулись Энн. Она стала заметно спокойнее – больше думала и, как раньше, мечтала, но болтала гораздо меньше. Марилла обратила на это внимание.
– Что-то ты меньше щебечешь, Энн, и почти не употребляешь заковыристые слова. Что с тобой?
Энн покраснела и тихонько засмеялась. Отложив книгу, она мечтательно посмотрела в окно, где на плюще, пригретые весенним солнцем, раскрывались большие красные почки.
– Даже не знаю… как-то не хочется много говорить, – ответила она, задумчиво приставив к подбородку указательный палец. – Приятнее думать о чем-то, что тебе дорого, и хранить эти мысли глубоко в сердце, как сокровище. Мне не хочется, чтоб над ними смеялись или недоумевали по их поводу. И как-то само собой пропал интерес к заумным словам. Даже жаль, что это совпало со временем, когда я выросла и могу их произносить, не вызывая у окружающих смеха. Мне нравится взрослеть, и все же это не совсем то, чего я ожидала. Очень многому еще предстоит научиться, столько нужно сделать и обдумать, что мне не до заумных слов. Кроме того, мисс Стейси говорит, что короткие слова сильнее и выразительнее. Она просит, чтоб эссе мы писали простым языком. Поначалу мне это трудно давалось. Я старалась вместить в сочинение как можно больше сложных и вычурных слов, а я их знаю достаточно. Но теперь я привыкла, и сама вижу, что так лучше.
– А как поживает ваш литературный клуб? Давно о нем не слышала.
– Клуб больше не существует. На него нет времени, да и мы от него изрядно устали. Глупо сочинять рассказы только о любви, убийствах, побегах и тайнах. Мы иногда пишем в классе сочинения, чтобы потренироваться в композиции, но мисс Стейси просит нас писать не о чем попало, а о том, что может случиться с нами в Эйвонли. Она подробно анализирует наши истории и призывает нас самих тоже критично к ним относиться. Я даже не подозревала, что в моих сочинениях столько нелепостей, пока не начала сама себя проверять. Мне стало так стыдно, что я решила никогда больше не пытаться сочинять, но мисс Стейси сказала, что у меня все получится, если я стану для себя самым суровым критиком. Теперь я стараюсь это делать.
– До вступительных экзаменов осталось всего два месяца, – сказала Марилла – Как тебе кажется, ты сможешь их сдать?
Энн вздрогнула.
– Не знаю. Иногда я не сомневаюсь, что все пройдет хорошо, но в следующую минуту меня охватывает паника. Мы усердно учились, и мисс Стейси тщательно нас готовила, но все может случиться. У каждого есть свое слабое место. У меня, конечно же, геометрия, у Джейн – латынь, у Руби и Чарли – алгебра, у Джози – арифметика. Муди Сперджен, по его словам, нутром чувствует, что может завалить английскую историю. Мисс Стейси собирается в июне устроить репетицию вступительных экзаменов примерно той же трудности, что и в академии, и будет столь же строго оценивать. Это станет проверкой наших знаний. Скорей бы все кончилось, Марилла. Мысли об экзаменах не оставляют меня. Иногда я просыпаюсь посреди ночи и думаю, что буду делать, если не поступлю.
– Вернешься в школу и повторишь попытку на следующий год, – невозмутимо произнесла Марилла.
– Не думаю, что у меня лежит к этому душа. Провалить экзамены – это такой позор, особенно, если Гил… если другие успешно их выдержат. На экзаменах я всегда так волнуюсь, что могу все перепутать. Иметь бы мне такие крепкие нервы, как у Джейн. Ее нельзя вывести из себя.
Энн со вздохом отвела глаза от волшебного весеннего мира за окном, от манящей синевы небес и легкого ветерка, от рвущейся на свободу зелени в саду и решительно взялась за учебник. Еще не одна весна будет в ее жизни, но если она не сдаст экзамены, то никогда не сможет в полную силу ей насладиться.
Глава 32Список поступивших известен
В конце июня закончился учебный год, а с ним и пребывание мисс Стейси в Эйвонли. Энн и Диана возвращались домой полные печали. Красные глаза и мокрые носовые платки были убедительным доказательством того, что прощальная речь мисс Стейси была не менее трогательной, чем слова, произнесенные мистером Филлипсом при тех же обстоятельствах три года назад. У подножия холма, поросшего хвойными деревьями, Диана остановилась, оглянулась на здание школы и глубоко вздохнула.
– Такое чувство, что пришел конец всему, – произнесла она уныло.
– Тебе и наполовину не так грустно, как мне, – сказала Энн, тщетно пытаясь отыскать сухое место на платке. – Следующую зиму ты опять проведешь здесь, а вот я навеки покидаю старую добрую школу – если мне повезет.
– Так, как раньше, уже не будет. Ушла мисс Стейси; ты, Джейн и Руби, возможно, тоже уйдете. За партой я буду сидеть одна – другой соседки, кроме тебя, мне не надо. А как весело мы проводили с тобой время, Энн! Ужасно знать, что все закончилось.
Две крупные слезы скатились по носу Дианы.
– Перестань плакать, а то и я не остановлюсь, – умоляюще произнесла Энн. – Только уберу платок, как ты снова начинаешь реветь, и я тут же к тебе присоединяюсь. Как говорит миссис Линд: «Если не можешь быть веселой, будь ей, насколько можешь». Скорее всего, я буду здесь в следующем году. Сейчас я прямо уверена, что не одолею экзамены. И такая уверенность накатывает регулярно.
– Ты прекрасно проявила себя на проверочных экзаменах у мисс Стейси.