– Все потому, что на них я не нервничала. Ты представить себе не можешь, какой леденящий ужас охватывает меня при мысли о настоящих экзаменах. К тому же у меня тринадцатый номер, а Джози Пай считает его несчастливым. Я не суеверна и понимаю, что это чепуха, но предпочла бы иметь другой номер.
– Как бы мне хотелось поехать с тобой! – сказала Диана. – Мы бы отлично провели время в городе. Но тебе, наверно, придется вечера просиживать за учебниками.
– Нет. Мисс Стейси взяла с нас обещание вообще не открывать книг. Иначе мы только устанем, и в голове у нас будет каша. Она советует больше гулять, стараться не думать об экзаменах и рано ложиться спать. Хороший совет, но следовать ему трудно. Присси Эндрюс рассказывала, что в экзаменационный период она каждый день полночи проводила за зубрежкой, и я решила, что поступлю так же. Как мило, что твоя тетя Жозефина пригласила меня пожить на время экзаменов в «Бичвуде».
– Ты будешь писать мне из города?
– Напишу уже во вторник вечером и расскажу, как прошел первый день, – обещала Энн.
– В среду я весь день буду крутиться у почты, – поклялась Диана.
В понедельник Энн уехала в город, а в среду Диана, осаждавшая, как и обещала, почту, получила от нее письмо.
«Моя дорогая Диана» (писала Энн).
«Сейчас вечер вторника, и я пишу тебе это письмо из библиотеки “Бичвуда”. Прошлым вечером мне было очень одиноко в моей комнате – ах, если б ты была со мной! Я обещала мисс Стейси не зубрить перед экзаменами и сдержала обещание, хотя было тяжело справиться с желанием открыть учебник истории. Так в прошлом было трудно не заглядывать в роман, пока не сделаешь уроки.
Сегодня утром за мной зашла мисс Стейси, и мы вместе отправились в академию, прихватив по дороге Джейн, Руби и Джози. Руби протянула мне руки – холодные, как ледышки. “Видно по тебе, что ты ночью глаз не сомкнула”, – сказала мне Джози и добавила, что не уверена, что у меня достанет сил на учебу, даже если я поступлю. Сколько времени прошло, сколько воды утекло, а я так и не продвинулась в своей попытке полюбить Джози Пай.
У академии толпилось много молодых людей – со всего острова. Первым, кого мы увидели, был Муди Сперджен, он сидел на ступенях и что-то бормотал себе под нос. Джейн спросила, что он делает, и услышала в ответ, что он раз за разом повторяет таблицу умножения, так он успокаивает нервы и просит, бога ради, ему не мешать. Ведь если он собьется, его опять охватит страх, и тогда он забудет все, что когда-либо учил. Таблица умножения сдерживает его знания, не давая разлететься.
Нас пригласили войти внутрь, и на этом мы с мисс Стейси расстались. Мы с Джейн сели в классе рядом, и Джейн выглядела такой спокойной, что я ей позавидовала. Никакая таблица умножения не требовалась уравновешенной и разумной Джейн! “Интересно, – подумала я, – заметно ли по мне, что я сейчас чувствую, и не слышно ли, как гулко стучит мое сердце?” Потом вошел мужчина и стал раздавать экзаменационные листы по английскому языку и литературе. Когда я взяла свой, руки мои похолодели, а голова закружилась. На какой-то ужасный момент, Диана, я испытала то же чувство, что и четыре года назад, когда спросила у Мариллы, могу ли я остаться в Зеленых Крышах. Но тут в голове неожиданно все упорядочилось, сердце снова забилось (я забыла сказать, что на какое-то время оно совсем остановилось), и я поняла, что, по крайней мере, с этим заданием я справлюсь.
В полдень нас отпустили домой обедать, а во второй половине дня начался экзамен по истории. Задание было сложным, и я основательно запуталась в датах. Но в целом, я считаю, что день прошел неплохо. Завтра экзамен по геометрии, и, когда я об этом думаю, то с трудом сдерживаюсь, чтобы не открыть учебник. Если б я знала, что таблица умножения мне поможет, твердила бы ее без остановки до самого утра.
Вечером я пошла посмотреть, как там дела у других девочек. По дороге мне повстречался Муди Сперджен, он бесцельно бродил по улице. Муди уверен, что провалился по истории, говорил, что является вечным разочарованием для родителей, собирался утренним поездом возвращаться домой и все время повторял, что проще быть плотником, чем священником. Я постаралась его взбодрить и убедить дождаться окончания экзаменов, иначе это будет несправедливо по отношению к мисс Стейси. Иногда я жалею, что родилась не мальчиком, но, глядя на Муди Сперджена, испытываю радость от того, что я девочка и не его сестра.
Когда я пришла в пансионат, Руби была в истерике. Она только что поняла, что допустила досадную ошибку в экзаменационной работе по английскому. Когда она немного успокоилась, мы пошли гулять и съели по мороженому.
Ох, Диана, как было бы хорошо, если б экзамен по геометрии остался позади! Но, как говорит миссис Линд, – провалюсь я по геометрии или нет, солнце будет по-прежнему неукоснительно вставать и заходить. Это истина, пусть и неутешительная. А по мне, хоть бы и не вставало, если я провалюсь.
Все экзамены, включая геометрию, были сданы в срок, и Энн вернулась домой вечером в пятницу уставшая, но еле сдерживающая ликование. Диана ждала ее в Зеленых Крышах, и подруги встретились так, будто не виделись много лет.
– Дорогая, как радостно тебя снова видеть. Кажется, прошли годы с того дня, когда ты уехала в город. Как все прошло, Энн?
– Кажется, неплохо, хотя я не уверена в геометрии. Не знаю, прошла я или нет, но меня мучает нехорошее предчувствие, что могла провалиться. Зато как хорошо вернуться домой. Зеленые Крыши – лучшее место на земле.
– А как сдали остальные?
– Девочки уверяют, что не прошли, но, думаю, у них все в порядке. Джози говорит, что экзамен по геометрии был настолько легким, что с ним и малолетка справится. Муди Сперджен по-прежнему считает, что завалил историю, а Чарли не сомневается, что не сдал алгебру. Но никто ничего толком не знает и не узнает, пока не вывесят проходной список, а это случится через две недели. Каково это жить две недели в подвешенном состоянии! Хочется заснуть и не просыпаться, пока все не закончится.
Диана понимала, что бессмысленно спрашивать об успехах Гилберта Блайта, и просто сказала:
– Ты поступишь, Энн. Вот увидишь.
– Лучше не поступить, чем оказаться не в начале списка, – вспыхнула Энн, и Диана поняла, что подруга имеет в виду. Успех не принесет ей радости, если она не обойдет Гилберта Блайта.
По этой причине Энн напрягла все свои силы, чтобы как можно лучше сдать экзамены. То же самое сделал и Гилберт. Они часто встречались на улице, делая вид, что не замечают друг друга, и каждый раз Энн чуть выше вскидывала голову и чуть больше жалела, что не помирилась с Гилбертом, когда он этого просил, и давала себе клятву превзойти его на экзаменах. Ей было известно, что все школьники Эйвонли с нетерпением ждут, кто из них окажется победителем, знала она также и то, что Джимми Гловер и Нед Райт заключили пари, а Джози Пай заявила, что нет никаких сомнений – первым к финишу придет Гилберт. И Энн чувствовала, что не перенесет унижения, если проиграет.
У нее был и более возвышенный стимул пройти экзамены успешно. Она хотела сдать экзамены лучше всех ради Мэтью и Мариллы – особенно Мэтью. У того не было никаких сомнений, что она «утрет нос всему острову». Энн понимала, что надеяться на такое невозможно даже в самых безумных фантазиях, но страстно желала попасть хотя бы в первую десятку, чтобы добрые карие глаза Мэтью светились гордостью за нее. Это стало бы для нее лучшей наградой за проделанную тяжелую работу и утомительное заучивание скучных уравнений и спряжений.
К концу второй недели Энн стала часто наведываться на почту в обществе встревоженных Джейн, Руби и Джози. С замиранием сердца они раскрывали дрожащими руками газеты из Шарлоттауна и словно второй раз переживали то же волнение, что и на экзаменах. Даже Чарли и Гилберт заглядывали на почту. Только Муди Сперджен категорически отказывался следовать их примеру.
– У меня не достанет смелости идти на почту и хладнокровно просматривать газеты, – сказал он Энн. – Предпочитаю просто отсиживаться дома и ждать, пока кто-нибудь не придет и не скажет, поступил я или нет.
Прошли три недели, а известия о проходном списке так и не приходили. Энн чувствовала, что не в состоянии больше выдерживать такое напряжение. У нее пропал аппетит, и перестало интересовать, что происходит в Эйвонли. «Что еще можно ожидать, если министерство образования возглавляет консерватор!» – негодовала миссис Линд. А Мэтью, видя бледное личико Энн, охватившее ее равнодушие ко всему и заторможенную походку, с какой она возвращалась с почты, серьезно задумался, не голосовать ли ему в следующий раз за либералов.
Но однажды вечером все решилось. Энн сидела у открытого окна в своей комнате, забыв на время о заботах этого мира, в том числе и об экзаменационных горестях. Она упивалась красотой летних сумерек, нежным ароматом цветов, доносящимся из сада, и легким шелестом тополей. На востоке, над елями, небо было нежно-розовым – отражение заката на западе, и Энн мечтательно задумалась, не так ли выглядит дух цвета. Но тут она заметила Диану, вбегавшую с развернутой газетой в руках из ельника на деревянный мост и мчавшуюся дальше вверх по склону.
Энн вскочила на ноги, мгновенно сообразив, что может быть в газете. Проходной список! У нее закружилась голова, сердце бешено заколотилось, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Казалось, прошел час, прежде чем Диана пробежала по коридору, взлетела вверх по лестнице и ворвалась в комнату без стука – так велико было ее возбуждение.
– Энн, ты прошла, – кричала она, – ты в списке первая – ты и Гилберт, вы разделили первое место, но твое имя стоит первым. О, я так тобой горжусь!
Диана бросила газету на стол, а сама, задыхаясь, рухнула на кровать, не в силах больше говорить. Энн зажгла лампу, рассыпав прежде коробок спичек, и лишь с десятой попытки сумела дрожащими руками зажечь фитиль. Потом схватила в руки газету. Да, она прошла, ее имя стояло на самом верху списка из двухсот фамилий! Ради такого момента стоило жить.