И Энни отправилась в путь, начало которого прошло безукоризненно. Платье из жёсткого сатина, хоть и вполне приличной длины, свидетельствовавшей, что при покупке на количестве ткани не экономили, тем не менее подчёркивало тщедушие и угловатость фигуры девочки. Да и шляпка, маленькая, простая, плоская, блестящая, так называемая морская, тоже весьма разочаровывала её. И она старалась забыть о ней, силой воображения соорудив себе головной убор с лентами и цветами. Цветы, впрочем, действительно появились ещё до того, как Энни свернула на главную дорогу. Встретив по пути источавшие золотое сияние лютики, которые колыхались под ветром, и усеянный великолепными розами куст шиповника, Энни быстро украсила шляпку роскошным венком. Что бы ни подумали об этом остальные, сама она была вполне довольна достигнутым результатом и весело пошла дальше, гордо держа рыжую голову, увенчанную жёлтым и розовым.
Миссис Линд дома не оказалось, она успела уже уйти, и Энни, ничуть этим не обескураженная, направилась к церкви самостоятельно. На крыльце она обнаружила толпу девочек, большей частью одетых в голубое и розовое. Примкнувшую к ним незнакомку они разглядывали с большим любопытством. Миссис Линд уже успела распространить по Авонли слух о её ужасной вспыльчивости, а Джерри Бьюот, мальчик, которого наняли на работу в Зелёные Мансарды, много кому рассказывал, что она, как сумасшедшая, говорит то сама с собой, то с деревьями и цветами. Девочки, глядя на Энни, принялись перешёптываться, прикрываясь учебниками для воскресных школ, и ни одна из них не предприняла попытки сказать ей хоть слово или, по крайней мере, дружески улыбнуться.
После общей молитвы толпу развели по классам, и Энни оказалась у мисс Робертсон – дамы не первой молодости, уже двадцать лет посвящавшей себя преподаванию в воскресной школе. Педагогический метод её был довольно прост. Она зачитывала вопрос из учебника и, глядя поверх книги на класс, выбирала девочку, которой следовало ответить. Взгляд её очень часто падал на Энни. Благодаря усилиям Мариллы Энни отвечала быстро и правильно, не слишком при этом понимая смысл как вопросов, так и своих ответов. Мисс Робертсон ей не понравилась. В классе она чувствовала себя очень несчастной. У всех остальных девочек были платья с пышными рукавами, и Энни невольно предалась размышлениям, стоит ли жить без них.
– Ну как тебе воскресная школа? – поинтересовалась дома Марилла. Венка на Энни уже не было. Он увял, и она выбросила его по дороге. Это на некоторое время уберегло Мариллу от осведомлённости, в каком виде её подопечная посетила церковь и воскресную школу.
– Мне совсем не понравилось там. Это было ужасно, – ответила она.
– Энни Ширли! – с осуждением воскликнула Марилла.
Девочка, шумно вздохнув, уселась в кресло-качалку, поцеловала листок на Бонни и приветственно помахала цветущей фуксии.
– Возможно, им было одиноко, пока меня не было, – объяснила она Марилле. – Теперь про воскресную школу. Я вела себя хорошо, в точности так, как вы просили. Миссис Линд дома не оказалось, и мне пришлось идти одной. Я зашла в церковь вместе с другими девочками, села там в уголке у окна. Мистер Белл прочитал очень длинную молитву. Я могла бы ужасно устать, пока он дошёл до конца, но окно выходило на Озеро Сияющих Вод, и я на него смотрела, представляя себе разные потрясающие вещи.
– Тебе следовало не отвлекаться на это, а слушать мистера Белла.
– Но он ведь не со мной разговаривал, а с Богом, – возразила Энни. – Хотя, по-моему, без малейшего интереса. Так, словно думал, что Бог слишком далеко и всё равно его не услышит. А над Озером Сияющих Вод склонялось множество берёз, и сквозь их ветви и листья падал солнечный свет – вниз, вниз, глубоко под воду. О Марилла! Это было как прекрасный сон. Я так воодушевилась, что даже сказала: «Боже, спасибо Тебе за чудесный вид!» Несколько раз сказала.
– Надеюсь, не вслух? – с тревогой осведомилась Марилла.
– О нет. Совсем шёпотом. Ну а когда мистер Белл закончил, мне велели идти вместе с ученицами мисс Робертсон в классную комнату, где она с нами занимается. Девочек, кроме меня, было шесть, и все они были в платьях с пышными рукавами. Я попыталась представить, что у меня тоже пышные рукава, но не получилось. Знаете почему? Потому что очень легко представлять их пышными, когда я одна в восточной мансарде, и совсем невозможно, если рядом со мной другие девочки, у которых настоящие пышные рукава.
– В воскресной школе не о рукавах нужно думать, а заниматься. Тебе это ясно, надеюсь?
– О да. И мне пришлось отвечать на очень много вопросов. Мисс Робертсон так часто их задавала… Я считаю, с её стороны нечестно всё время только спрашивать. Мне, между прочим, самой хотелось очень о многом её спросить, но я не стала. Она мне не показалась родственной душой. После вопросов девочки стали читать наизусть псалмы[12], которые им было задано выучить к этому уроку. Мисс Робертсон у меня спросила, знаю ли я какой-нибудь. Я ответила, что не знаю, но могу прочитать наизусть стихотворение «Собака на могиле своего хозяина» из хрестоматии для чтения в третьем классе. Не псалом, конечно, но такое грустное и меланхоличное, что вполне могло бы им быть. Но мисс Робертсон слушать его отказалась и велела мне выучить к следующему воскресенью псалом девятнадцатый. Я потом уже в церкви его прочитала. Очень хороший и звучит так трагически! Он меня очень впечатлил. Теперь я буду ждать следующего воскресенья, чтобы прочитать его наизусть. Всю неделю буду тренироваться. После урока я попросила мисс Робертсон показать мне в церкви вашу скамью, потому что миссис Линд находилась слишком далеко от меня. Сидела я, как могла, неподвижно, а текст был «Откровения Иоанна Богослова», третья глава, второй и третий стихи. Очень длинный текст. Я бы на месте священника выбрала что-нибудь покороче и поинтереснее. И проповедь он произнёс очень длинную. Полагаю, подогнал её под размер текста. Получилось у него совершенно неинтересно. По-моему, ему не хватает воображения. Но я особенно его и не слушала, а дала волю мыслям и стала думать о всяком-разном.
Марилла в растерянности металась между долгом и справедливостью. Долг призывал её строго осудить Энни за такие слова о священнике. Но как осудишь, если многое из сказанного сейчас, особенно насчёт проповеди мистера Белла, Марилла сама ощущала уже много лет? Как повернётся язык возразить, если в устах этого маленького, отверженного обществом существа словно обрели вдруг ясность и чёткую форму её, Мариллы, собственные соображения?
Глава 12. Торжественная клятва и обещание
Об украшенной венком шляпе Марилле стало известно лишь в следующую пятницу при встрече с миссис Линд, и, возвратившись домой от этой достойной леди, она призвала девочку к ответу.
– Энни, миссис Линд доложила мне про твоё воскресное представление. Что тебя побудило явиться в церковь, нахлобучив на шляпу венок из роз и лютиков? Славненько ты, вероятно, выглядела…
– Ох, я знаю: розовое и жёлтое мне не идёт, – начала было Энни.
– «Не идёт»! Ерунда какая, – прервала её Марилла. – Цеплять на шляпу любые цветы – это нелепо. Ты самый невыносимый ребёнок.
– Совершенно не понимаю, почему носить цветы на шляпе нелепо, а на платье – нет, – удивилась Энни. – У многих девочек там были цветы на платьях. Ну и какая же разница?
Но Мариллу не так-то легко было сбить с конкретики на сомнительный путь абстракций.
– Брось увиливать, Энни. Ты вела себя очень глупо. Больше не вынуждай меня ловить тебя на подобных трюках. Миссис Рэйчел сказала, что чуть сквозь землю не провалилась, увидев, как ты выглядишь. Она намеревалась даже подойти к тебе и велеть избавиться от цветов, но сперва не смогла пробраться через толпу, а потом уже было поздно. Она говорит, люди тебя вовсю обсуждали. И конечно, теперь считают, что это я ничего не соображаю, если позволила тебе такое нацепить.
– О, мне так жаль! – У Энни на глаза навернулись слёзы. – Я не думала, что вы будете против. Эти розы и лютики очень мило выглядели, и я подумала, что они будут подходящим украшением для моей шляпки. У многих девочек были на шляпах искусственные цветы. Боюсь, я для вас буду ужасным испытанием. Может, вам лучше отправить меня обратно в приют? Для меня это, конечно, будет невыносимо, думаю, я даже заболею чахоткой, я ведь и так ужасно худая. Но всё равно это лучше, чем оставаться для вас ужасным испытанием.
– Ерунда, – рассердилась на себя Марилла за то, что довела ребёнка до слёз. – Нет у меня никакого желания отправлять тебя обратно в приют. Я лишь хочу, чтобы ты вела себя, как другие девочки, и не становилась посмешищем. И можешь больше не плакать. У меня для тебя хорошая новость. Диана Барри вернулась сегодня домой. Мне надо одолжить у её мамы выкройку для юбки. Если хочешь, пойдём вместе, и познакомишься с Дианой.
Энни вскочила на ноги. На щеках её ещё блестели слёзы. Кухонное полотенце, края которого она подрубала, незамеченным соскользнуло на пол.
– О Марилла, я боюсь, – нервно теребила руки девочка. – Теперь, когда это должно так скоро произойти, мне очень страшно. Вдруг я ей не понравлюсь и меня постигнет самое трагичное разочарование в жизни?
– Ну-ну, не волнуйся. Только оставь, прошу, эти свои сложные выражения. Смешно, когда девочка твоего возраста так говорит. Диане ты, полагаю, вполне понравишься, но тебе придётся ещё считаться с её мамой. Потому что, если ты не понравишься её маме, уже не будет иметь никакого значения, понравилась ли ты Диане. А я уж не знаю, что миссис Барри думает о тебе, если до неё дошли слухи, какой скандал ты учинила миссис Линд и в каком виде явилась в церковь. Словом, старайся быть вежливой, веди себя хорошо и избегай своих высокопарных речей. Святые угодники! Да ты вся трясёшься!
Энни и впрямь дрожала, лицо её было напряжено.
– Ох, Марилла, вы тоже волновались бы, если бы вам предстояла вот-вот встреча с девочкой, которая, как вы надеетесь, станет вашим сердечным другом и чьей маме вы можете не понравиться, – жалобно объяснила она, поспешив за шляпой.