– Но… – Энни замялась. – Диана говорит, что каждая девочка должна взять из дома корзинку с едой. А я… вы же знаете, Марилла, я готовить не умею и… Без пышных рукавов я переживу, но буду чувствовать себя очень униженной, если придётся идти без корзинки. Это меня терзает с тех самых пор, как Диана сказала.
– Ну пусть больше не терзает. Напеку тебе всякого для корзинки.
– Ой, милая, дорогая Марилла! Ой, вы так добры ко мне! Ой, как же я вам обязана!
И с этой серией «ой!» Энни, заключив Мариллу в объятия, запечатлела восторженный поцелуй на её желтоватой щеке.
Впервые в жизни Марилла испытала такое странное волнение. Никогда раньше детские губы добровольно не касались её лица, и новое ощущение настолько же сильно её обрадовало, насколько сердито она буркнула:
– Оставь эту свою ерунду с поцелуями. Предпочитаю видеть, как ты точно выполняешь то, о чём тебя просят. А готовить я тебя выучу. Ты, Энни, очень легкомысленная. Я жду, когда ты станешь немного серьёзнее и научишься владеть собой, прежде чем мы начнём. Приготовление пищи требует внимания. Нельзя посреди него останавливаться и уноситься мыслями неизвестно куда. Ну а теперь доставай свои лоскуты, и сделаем до чая твой квадрат.
– Мне не нравится сшивать лоскуты, – поскучнела Энни, раскрывая свою корзину для шитья и со вздохом усаживаясь перед кучкой красных и белых ромбов. – Мне кажется, некоторые виды шитья могут доставлять удовольствие, но в сшивании лоскутов нет простора для воображения. Просто один маленький стежок за другим, а результата никакого. Но, конечно же, я предпочитаю быть Энни из Зелёных Мансард, которая сшивает квадраты из лоскутов, чем Энни из какого-нибудь другого места, которая ничего не делает, а только играет. Мне только хотелось бы, чтобы, когда я сшиваю лоскуты, время шло так же быстро, как когда мы играем с Дианой. О, мы так славно проводим время, Марилла! Когда нужно проявить воображение, это приходится делать мне, у меня это хорошо получается. А в остальном идеальна Диана. Знаете тот маленький участок земли за ручьём между нашей фермой и фермой мистера Барри? Это участок мистера Белла. В углу стоят кружком белые берёзы. Очень романтичное место, Марилла. Там мы с Дианой устроили себе домик для игр и назвали его Дикой Свободой. Правда, поэтическое название? Уверяю вас, я потратила немало времени, чтобы его придумать. Почти целую ночь. Вдохновение пришло, только когда я уже почти заснула. Диана была просто в восторге, когда услышала. Наш домик очень элегантно обустроен. Вы должны прийти и увидеть его, Марилла. Придёте? У нас там вместо стульев огромные камни, покрытые мхом. И доски между деревьями – вместо полок. На них стоит вся наша посуда. Она, конечно, обколотая, но проще простого представить себе, будто она совершенно целая. Самый красивый в нашей посуде – осколок тарелки с орнаментом в виде красного и жёлтого плюща. Мы его храним в гостиной вместе с Волшебным Стеклом. Это прекрасное, сказочное стекло Диана нашла в лесу за их курятником. В нём полно радуг – маленьких юных радуг, которые ещё не выросли. Мама Дианы сказала, что это стекло откололось от лампы, висевшей раньше у них дома. Но так приятно вообразить, будто его потеряли феи, когда у них был бал. Поэтому нам показалось очень подходящим название Волшебное Стекло. Мэттью пообещал сделать нам стол. А маленький круглый прудик на поле мистера Барри мы назвали Озером Ив. Это я не придумала, а взяла из книги, которую мне дала почитать Диана. Там такая захватывающая история, Марилла! У героини целых пять возлюбленных. Мне бы и одного хватило, а вам? Она была очень красивая, прошла через большие невзгоды и очень часто теряла сознание. Мне бы тоже хотелось научиться падать в обморок, а вам, Марилла? Это так романтично… Но я очень здоровая, хоть и худая. Правда, мне кажется, что в последнее время я немного поправилась. Вы так не считаете? Я каждое утро, когда просыпаюсь, разглядываю, не появились ли у меня на локтях ямочки. У Дианы новое платье с рукавами до локтей. Она собирается надеть его на пикник. О, я так надеюсь, что в следующую среду будет хорошая погода. Мне кажется, я не вынесу разочарования, если что-нибудь помешает мне попасть на пикник. Конечно, наверное, в результате переживу, но, уверена, это будет трагедия. И даже если я потом приму участие в ста других пикниках, они не восполнят пропуск этого. Там ведь устроят катание на лодках по Озеру Сияющих Вод. И будет мороженое – я уже вам говорила, да? – а я никогда ещё не пробовала мороженое. Диана пыталась мне объяснить, на что оно похоже, но, видимо, это такая вещь, которая превосходит любое воображение.
– Энни, я следила по часам. Ты не умолкаешь уже целых десять минут. Давай-ка теперь проверим для интереса, сможешь ли ты на такое же время придержать язык.
И Энни смогла придержать язык, однако все оставшиеся дни недели она говорила о пикнике, думала о пикнике и мечтала о пикнике. В субботу пошёл дождь, который страшно разволновал её. Что, если он будет идти и не закончится до самой среды?.. Пришлось Марилле для успокоения нервов занять её шитьём дополнительных лоскутных квадратов.
Когда в воскресенье они возвращались домой из церкви, Энни призналась Марилле, что похолодела от волнения, когда священник упомянул с кафедры о предстоящем пикнике.
– У меня по всему телу вверх-вниз забегали мурашки. Понимаете, я до этого момента не верила окончательно, что пикник состоится. Я боялась понять, что всё это мне только кажется. Но когда священник с кафедры объявляет об этом, тут уж можно не сомневаться.
– Слишком уж многого ты всегда ожидаешь, – покачала головой Марилла. – Боюсь, из-за этого у тебя в жизни будет много разочарований.
– Но, Марилла, ведь предвкушение – это половина удовольствия от того, что случится! – воскликнула Энни. – И даже если оно не случится, никто не отнимает у вас удовольствия, которое вы получили от предвкушения. Миссис Линд говорит: «Блаженны те, кто ничего не ждёт, ибо им не грозит разочарование». Но я не согласна. По-моему, ничего не ждать гораздо хуже, чем иногда разочаровываться.
Марилла в тот день, как и всегда, когда собиралась на церковные службы, надела свою аметистовую брошь. Пойти без неё казалось ей столь же кощунственным, как забыть дома Библию или десятицентовик для пожертвования. Эта брошь была самой большой её ценностью. Когда-то она была подарена её матери братом-моряком, а мать в свою очередь завещала её Марилле. В старинном овальном украшении, выложенном по краю очень красивыми аметистами, хранилась прядь материнских волос. Марилла не разбиралась в драгоценных камнях и не знала, сколько могут стоить её аметисты. Но она считала свою брошь очень красивой и всегда с удовольствием носила украшение, хоть и не видела его под воротничком своего коричневого атласного платья.
Увидев брошь в первый раз, Энни была потрясена.
– О Марилла, эта брошка так элегантна! Не понимаю даже, как вам удаётся молиться и слушать проповеди, когда она на вас. Я уверена, что мне не удалось бы. Какие прекрасные аметисты! Я раньше думала, что именно так выглядят бриллианты. Давным-давно, прежде чем увидела бриллианты, я пыталась представить, как они могут выглядеть, и мне казалось, что они восхитительно переливаются фиолетовым. А потом я увидела бриллиант в кольце одной леди и так разочаровалась, что даже заплакала. Он, конечно, был прекрасный, но совершенно не такой, как я представляла. Марилла, можно я хоть минутку подержу вашу брошь? Как вы думаете, эти камни могут быть душами прекрасных фиалок?
Глава 14. Признание Энни
В понедельник вечером, за два дня до пикника, Марилла спустилась из своей комнаты на кухню с очень обеспокоенным видом.
– Энни, – обратилась она к маленькой особе, которая, луща горох на чистом, без единого пятнышка столе, до того энергично и выразительно распевала «Нелли в орешнике», словно стремилась оказать честь обучившей её этой песне Диане. – Энни, – повторила Марилла. – Ты не видела где-нибудь мою аметистовую брошь? Мне казалось, я приколола её к подушечке для иголок, когда вечером вернулась домой из церкви, но теперь нигде не могу найти.
– Я видела её сегодня днём, после того как вы её надевали в Общество помощи, – медленно начала Энни, стараясь поточнее вспомнить. – Проходила мимо вашей комнаты, увидела на подушечке брошь и зашла на неё посмотреть.
– Ты её трогала? – сурово спросила Марилла.
– Да-а, – протянула Энни. – Я приколола её себе на грудь. Мне было интересно, как это выглядит.
– Тебе не следовало это делать. Это неправильно – брать чужие вещи. Во-первых, ты не должна была заходить в мою комнату. А во-вторых, не должна была трогать брошь, которая тебе не принадлежит. Куда ты потом её положила?
– Снова на бюро. Да я и надела её всего на минутку. Правда, Марилла, я совсем не хотела никуда лезть. И я совершенно не подумала, что не должна заходить в вашу комнату, но теперь поняла и больше никогда не зайду. У меня есть хорошее качество – я никогда не повторяю своих ошибок.
– Ты не положила брошь на бюро, – лицо у Мариллы сделалось ещё строже. – Её там нет. Может быть, ты всё-таки выходила с ней из комнаты?
– Нет, я положила её туда же, где взяла, – так быстро и уверенно проговорила девочка, что её ответ показался Марилле подозрительно дерзким. – Правда, не помню, приколола ли снова её на подушечку или просто положила на фарфоровый поднос.
– Пойду посмотрю ещё раз, – не стала торопиться с выводами Марилла. – Если ты говоришь правду, брошь там и лежит. Но если её там нет, значит, ты не вернула её на место. Одно из двух.
На сей раз, поднявшись к себе, Марилла тщательно поискала брошь не только на бюро, но и везде, где она могла оказаться, но результат остался прежним. Брошь исчезла.
– Энни, броши там нет. Ты сама сказала, что была последней, кто держал её в руках. Ну и что же ты после с ней сделала? Немедленно говори правду. Ты вынесла её из комнаты и потеряла?
– Нет, – глядя прямо в сердитые глаза, ответила девочка. – Я не делала ничего такого. Я никогда не выносила брошь из комнаты, правду вам говорю. Пусть даже меня отведут на плаху, хотя мне не очень понятно, что это такое. Вот так, Марилла.