– Конечно же, хорошо, – уверенно подтвердила Энни. – И это совсем не так трудно, как вам кажется. Сидим мы вместе с Дианой. Наше место прямо у окна, и мы можем смотреть вниз, на Озеро Сияющих Вод. В школе много хороших девочек. Мы сногсшибательно с ними повеселились за обедом. Очень приятно, когда есть много девочек, с которыми так интересно играть, но Диана, естественно, нравится мне больше всех, и так будет всегда. Я обожаю Диану. Вот только я ужасно отстаю от остальных. Они уже проходят пятую часть учебника, а я – только четвёртую. Мне даже стыдно. Зато ни у кого из них нет такого воображения, как у меня. Я это очень быстро обнаружила. У нас сегодня было три урока: география, история Канады и диктант. Мистер Филипс сказал, что у меня позорное правописание. Он поднял мою грифельную дощечку, чтобы все могли видеть, сколько в ней отмечено ошибок. Я очень расстроилась, Марилла. По-моему, он мог обойтись с новой ученицей повежливее. Руби Гиллис дала мне яблоко. София Слоан одолжила прекрасную розовую открытку с надписью: «Можно проводить тебя домой?» Я завтра ей верну её. А Тилли Боултер позволила мне носить целый день её кольцо из бисера. Можно я возьму часть жемчужных бусинок со старой подушечки для иголок, которая лежит на чердаке, чтобы сделать из них своё собственное кольцо? О Марилла, Джейн Эндрюс мне рассказала, что Минни Макферсон ей рассказала, как слышала, что Присси Эндрюс говорила Саре Гиллис, что у меня очень красивый нос. Первый комплимент за всю мою жизнь, Марилла! Вы даже не представляете, какое странное чувство он во мне вызвал. У меня действительно красивый нос? Я знаю: вы-то мне скажете чистую правду.
– С твоим носом всё в порядке, – крайне кратко и сдержанно ответила Марилла. Втайне она считала, что у Энни очень хорошенький носик, но совершенно не собиралась сообщать ей это.
С тех пор достаточно гладко минули три недели, и вот теперь свежим сентябрьским утром Энни с Дианой беспечно шагали по Берёзовой тропе – две самые счастливые девочки в Авонли.
– Думаю, Гилберт Блайт сегодня появится в школе, – говорила Диана. – Он всё лето гостил в Нью-Брансуике у своих кузенов и вернулся домой только в субботу вечером. Он жутко красивый, Энни, но так дразнит девочек, что просто портит нам жизнь.
По тону её легко было догадаться: «испорченная жизнь» ей вполне по душе.
– Гилберт Блайт? – спросила Энни. – Это его имя написано на стене у крыльца рядом с именем Джулии Белл, а над ними крупно: «Обратите внимание»?
– Да, – энергично тряхнула головой Диана. – Но я уверена: Джулия Белл совершенно ему не нравится. Я слышала собственными ушами, как он однажды сказал, что по её веснушкам можно учить таблицу умножения.
– Ох, только не надо про веснушки! – взмолилась Энни. – Неделикатно со мной говорить про них, когда у меня их так много. Но, я считаю, ужасно глупо писать на стене «обратите внимание» про мальчиков и девочек. Пусть только кто-нибудь посмеет написать моё имя рядом с именем какого-нибудь мальчишки! Хотя вряд ли кому-то захочется, – поторопилась добавить она и вздохнула.
С одной стороны, ей и впрямь не хотелось видеть своё имя на стене у крыльца, но с другой, было несколько унизительно сознавать несбыточность для себя подобной угрозы.
– Ерунда, – возразила Диана, чьи чёрные глаза и блестящие локоны вызывали такую бурю в сердцах авонлийских учеников, что её имя фигурировало в полудюжине надписей. – Это же просто шутки. И я бы на твоём месте не была так уверена, что твоё имя там не появится. Чарли Слоан в тебя насмерть втюрился. Он сказал своей маме, что ты самая умная девочка в школе. А это гораздо лучше, чем быть красивой.
– Вот уж нет, – покачала головой женственная до глубины души Энни. – Предпочла бы красивой быть, а не умной. А на Чарли Слоана мне вообще наплевать. Не выношу пучеглазых мальчиков. Если кто-нибудь напишет моё имя рядом с его, я не переживу этого, Диана Барри. Но быть лучшей в классе, конечно, приятно.
– Теперь в твоём классе будет Гилберт. А он привык быть первым, – предупредила подругу Диана. – Ему уже четырнадцать, но занимается он всего по четвёртой части. Это из-за болезни отца, которого отправили четыре года назад для лечения в Альберту[15]. Гилберт уехал с ним вместе и там почти не учился, а вернулись домой они только год назад. Теперь, когда Гил вовсю занимается, тебе, Энни, трудно будет остаться первой.
– А я этому рада, – быстро проговорила та. – Невозможно гордиться по-настоящему, если ты первая среди девяти- или десятилетних девочек и мальчиков. Вчера я вышла вперёд, например, когда правильно написала слово «ажиотаж». Джози Пай тоже вызвалась правильно написать, но она подглядела в учебнике. Мистер Филипс этого не заметил, потому что смотрел на Присси Эндрюс, но я-то видела. И посмотрела на неё леденящим презрительным взглядом, от которого она сделалась красной, как свёкла, и в результате написала с ошибкой.
– Эти девчонки Пай вообще обманщицы, – возмущённо отреагировала Диана, когда они перелезали через забор у главной дороги. – И очень наглые. Герти Пай вчера поставила свою бутылку с молоком на моё место в ручье. Ты когда-нибудь видела такое? Я теперь вообще с ней не разговариваю.
Уже в классе Диана прошептала Энни, улучив момент, когда мистер Филипс отправился к задней скамье помочь Присси Эндрюс с латынью:
– Гилберт Блайт сидит через проход от тебя. Посмотри на него, сама сразу увидишь, до чего он красивый.
Энни, конечно, посмотрела, тем более что момент был очень удобный: в это время Гилберт Блайт был всецело поглощён тем, что тайком пришпиливал булавкой к спинке скамьи косу сидевшей перед ним Руби Гиллис. Это был высокий мальчик с вьющимися каштановыми волосами. Карие глаза его озорно поблёскивали, губы изгибались в поддразнивающей полуулыбке. Вскоре Руби Гиллис, на своё несчастье, встала, чтобы отнести учителю решённые примеры, и тут же упала обратно на скамью с таким визгом, будто у неё выдрали добрую половину волос. Все сидящие в классе разом повернулись, а мистер Филипс уставился на неё таким строгим взглядом, что она заплакала. Гилберт быстренько спрятал булавку и с подчёркнуто сосредоточенным видом уткнулся в учебник, однако, едва сумятица улеглась, поймал взгляд Энни и заговорщицки ей подмигнул.
– Гилберт, конечно, красив, но, по-моему, он очень наглый, – поделилась с Дианой впечатлением Энни. – Не слишком вежливо подмигивать незнакомой девочке.
Но это была лишь прелюдия к тому, что произошло во второй половине учебного дня.
Мистер Филипс снова сидел на задней скамье, объясняя Присси Эндрюс что-то из алгебры. Обделённые его вниманием прочие ученики занимались кто чем: ели зелёные яблоки, перешёптывались, рисовали на грифельных досках, гоняли взад-вперёд по проходу между рядами парт сверчков на привязи из ниток. Гилберт Блайт пытался встретиться взглядом с Энни, но тщетно. Ей совершенно не было дела ни до Гилберта Блайта, ни до прочих одноклассников. Подперев подбородок руками, она перенеслась далеко-далеко, в великолепную вымышленную страну грёз, и перед её мысленным взором проносились видения одно пленительнее другого.
Но если уж Гилберт Блайт решил потратить время и силы, чтобы девочка на него посмотрела, то терпеть неудачу был не намерен. Она должна была обратить на него внимание, эта рыжеволосая девчонка Ширли с маленьким острым подбородком и большими глазами, не похожими на глаза всех других девочек из авонлийской школы.
Протянув руку через проход, он ухватил длинную рыжую косу Энни, легонько потряс её в воздухе и громким шёпотом произнёс:
– Морковка, эй, Морковка!
Глаза девочки яростно полыхнули. Чудесные видения разом рассыпались в прах. Пылающий гневом взор заволокли слёзы.
– Ты мерзкий и отвратительный мальчишка! – свирепо выкрикнула она. – Как ты посмел?
И бряк! Энни обрушила свою грифельную доску на голову Гилберта, которая (доска, а не голова, к счастью) раскололась на две половинки.
В школе Авонли всегда с воодушевлением воспринимали скандалы, этот же доставил всем особенное удовольствие.
– А-ах! – разнеслось нестройным хором по классу, и в этом восклицании ужас смешался с восторгом.
У Дианы перехватило дыхание. Руби Гиллис, склонная к экзальтации, разрыдалась. Чарли Слоан забыл о своей команде сверчков, и они от него удрали, а сам он с разинутым ртом наблюдал за развитием драмы.
Мистер Филипс, пройдя вперёд по проходу, тяжело опустил руку на плечо Энни.
– Ну и что это значит? – сурово вопросил он.
Она промолчала. Было немыслимо ответить перед всем классом, что её обозвали «морковкой». Но тут Гилберт решительно произнёс:
– Это моя вина, мистер Филипс. Я дразнил её.
Но мистер Филипс, не обратив на его слова внимания, подчёркнуто сокрушённо изрёк:
– Мне удивительно видеть в моей ученице такую вспыльчивость и такой несносный характер, – заявил он столь возмущённым и недоумённым тоном, словно честь учиться у него сама по себе избавляла натуры учеников от любых отрицательных черт. – Энни, подойди к доске и оставайся там до конца занятий.
Она предпочла бы порку этому наказанию, от которого её впечатлительная душа сжалась сильнее, чем от удара хлыста. Лицо её побелело и застыло. А мистер Филипс, стоило ей встать у доски, написал мелом прямо над её головой:
«У Энн Ширли очень плохой характер. Энн Ширли должна научиться собой управлять».
Затем он громко прочёл это вслух, чтобы даже первоклассники, ещё не умевшие читать письменные буквы, поняли смысл написанного на доске.
И Энни весь остаток учебного дня простояла под позорными словами. Она не плакала и не опускала голову. Гнев, кипевший у неё в сердце, стал ей поддержкой в испытанном унижении. Оскорблённая, но не сломленная, с раскрасневшимися от полыхавших в ней чувств щеками, она стойко выдерживала как сочувственные взгляды Дианы и ободряющие кивки Чарли Слоана, так и злорадные ухмылки Джози Пай. На Гилберта Блайта она вообще не смотрела. И никогда больше не станет с ним разговаривать!