Когда уроки закончились и Энни, высоко вскинув рыжую голову, прошествовала к выходу, Гилберт попытался перехватить её у крыльца.
– Мне ужасно жаль, что я посмеялся над твоими волосами, Энни, – сокрушённо прошептал он. – Честно, очень жаль. Не злись на меня.
Она пренебрежительно прошла мимо, не удостоив его даже взглядом и не показав, что услышала.
– Ох, как ты так можешь, Энни! – выдохнула Диана наполовину с упрёком, наполовину с восхищением, когда они достигли главной дороги.
Диана чувствовала, что сама никогда не смогла бы остаться глуха к мольбе Гилберта.
– Я никогда не прощу Гилберта Блайта, – твёрдо проговорила Энни. – А мистер Филипс к тому же нарочно написал моё имя без «и» на конце. Железо вошло в мою душу, Диана.
Та не имела ни малейшего представления, что подразумевалось под «железом в душе», но чувствовала: дела обстоят ужасно.
– Не обращай внимания, что Гилберт посмеялся над твоими волосами, – начала она успокаивать Энни. – Он над всеми девочками подтрунивает. И над моими волосами издевался за то, что они чёрные. Дюжину раз обозвал меня вороной, но я никогда раньше не слышала, чтобы он хоть раз извинился.
– Между вороной и морковкой пролегает бездонная пропасть, – с достоинством подчеркнула Энни. – Гилберт Блайт экстраординарно задел мои чувства, Диана.
Возможно, история тем и завершилась бы, постепенно забывшись, но, как правило, если произошла одна «экстраординарность», жди следом другую. Так произошло и на сей раз.
Школьники Авонли часто проводили длинную дневную перемену, собирая смолу для жвачки в еловой роще мистера Белла, за холмом, по другую сторону от его большого пастбища. Оттуда они могли наблюдать за домом Эбена Райта, где учитель снимал жильё. Вот только расстояние от еловой рощи до школы было в три раза больше, чем от аллеи мистера Блайта, по которой пролегал путь мистера Филипса, из-за чего ученики прибегали в школу, сильно запыхавшись и опоздав примерно минуты на три.
На следующий день после конфликта мистера Филипса охватил один из периодически на него нападавших приступов реформаторства. Перед тем как отправиться на обед, он объявил, что по возвращении ожидает увидеть учеников на своих местах, тех же, кого не увидит, ждёт наказание.
Все мальчики и некоторые девочки направились, как обычно, в рощу мистера Белла, но на сей раз каждый твёрдо решил не задерживаться и, набрав смолы на одну жвачку, вовремя прибыть к началу урока. Сосновая роща была, однако, так соблазнительна, жёлтые сгустки смолы так манили к себе! Дети самозабвенно охотились за ними, обирая один ствол за другим. Чувство быстротекущего времени им вернул крик часового, роль которого поручили в тот день Джимми Гловеру.
– Учитель идёт! – проорал он с вершины старой громадной ели.
Девочки (они на деревья не лазили) первыми бросились к школе и вбежали в неё вовремя, но без единой секунды в запасе. Мальчики, вынужденные спускаться с высоких елей, прибыли значительно позже. Энни же, которая смолу не собирала, а, сплетя венок из рябчиков[16], просто прогуливалась в нём в самом дальнем конце рощи, как мифическое лесное существо, спохватилась последней. Бежала она, однако, с оленьей прытью и бойко втиснулась в толпу мальчиков возле школьных дверей. Вместе с ними она влетела внутрь в тот момент, когда мистер Филипс аккуратно вешал шляпу.
Краткий прилив реформаторской энергии в нём уже схлынул, ему было лень наказывать всех опоздавших. Но раз посулил кару, то исполняй – и ради сохранения своего педагогического авторитета мистер Филипс решил выбрать козла отпущения, чтобы продемонстрировать: он не бросает слов на ветер. Запыхавшаяся, растрёпанная Энни с забытым на голове и съехавшим набекрень венком показалась ему вполне подходящей кандидатурой.
– Энн Ширли, раз уж ты, как всем теперь ясно, любишь компанию мальчиков, я сегодня тебя порадую, – ехидно произнёс он. – Сними с головы цветы и сядь рядом с Гилбертом Блайтом.
Мальчики захихикали. Диана, сочувственно сморщившись, сняла венок с головы подруги и крепко сжала ей руку. Энни, словно окаменев, уставилась на учителя.
– Ты слышала, что я сказал, Энн Ширли? – строго осведомился он.
– Да… сэр… – медленно произнесла она. – Но я не думала, что вы это всерьёз.
– Уверяю тебя, совершенно серьёзно, – подтвердил он с прежним ехидством, которое было ненавистно как Энни, так и всем остальным девочкам и мальчикам в этом классе. Оно предвещало намерение учителя ударить кого-то из них по самому уязвимому месту. – Немедленно подчинись.
Энни дёрнулась было возразить, но сдержалась. С высокомерным видом она поднялась на ноги, шагнула через проход к парте Гилберта Блайта, села с ним рядом и опустила лицо в сложенные на парте руки. Руби Гиллис удалось заметить, каким было это лицо, прежде чем оно скрылось от посторонних глаз. «Всё белое и в краснющих пятнах, – рассказывала она другим девочкам по дороге домой. – Страшно искажённое».
Для Энни свет жизни померк. Среди дюжины виновных не меньше наказана почему-то только она. И не просто наказана, а позорно. Её заставили сесть с мальчиком. И не просто с мальчиком, а с Гилбертом Блайтом. Это был невыносимый позор. Энни не знала, сможет ли пережить такое. Гнев, стыд и унижение переполняли её.
Остальные ученики сперва глазели на неё и Гилберта, перешёптываясь, хихикая и толкая друг друга локтями, но скоро им это наскучило, и каждый занялся своим делом. Да и какой интерес смотреть, если Энни не поднимала головы, а Гилберт с таким усердием погрузился в дробные числа, словно был полностью поглощён ими.
Когда мистер Филипс объявил урок истории завершённым, Энни, которая тоже должна была сдать задание, не двинулась с места. Впрочем, это прошло совершенно мимо внимания учителя. Его занимала иная задача. Он сочинял стихи под названием «Посвящение Присцилле», и ему никак не давалась в них трудная рифма.
Гилберт, улучив момент, когда на них не смотрели, извлёк из ящика в парте маленькое розовое леденцовое сердце с золотой надписью «Ты милая» и сунул его под руку Энни. Та брезгливо взяла его двумя пальцами, бросила на пол, затем поднялась, растоптала его каблуком в пыль и снова уселась в прежней позе, даже не поглядев на Гилберта.
Когда учебный день завершился, Энни демонстративно опустошила ящик своей парты, вытащив из него планшетку с бумагой, ручку, чернила, Библию, учебник арифметики и несколько других книг, вслед за чем аккуратно сложила все эти предметы поверх своей треснувшей грифельной доски.
– Зачем ты тащишь это домой? – поинтересовалась Диана, когда они с Энни вышли на дорогу, так как раньше спросить не осмеливалась.
– Я больше не вернусь в школу, – ответила Энни.
Диана, ахнув, уставилась на подругу, пытаясь сообразить, правильно ли её поняла.
– Разве Марилла позволит тебе остаться дома?
– Ей придётся. Я никогда больше не стану учиться у этого человека.
– О Энни! – Диана чуть не заплакала. – Какая ты злая… А что я буду без тебя делать? Мистер Филипс меня посадит с этой противной Герти Пай. Я знаю, он точно заставит, потому что Герти сидит одна. Вернись завтра в школу, Энни.
– Я почти всё на свете готова для тебя сделать, Диана, – с грустью проговорила та. – Позволила бы, чтобы меня разорвали на части, если бы это потребовалось для твоего спасения. Но не надрывай мне понапрасну душу просьбой вернуться в школу.
– Да ты просто представь себе, сколько интересного пропустишь, – продолжила уговоры страдающая Диана. – Мы собираемся на следующей неделе построить новый прекрасный дом у ручья. Будем играть в мяч. Ты же ещё никогда не играла в мяч, а это так увлекательно! Новую песню разучим – Джейн Эндрюс, кстати, её почти уже разучила. А Элис Эндрюс принесёт на следующей неделе новую книгу Пэнси[17], и мы станем внизу у ручья читать её вслух по очереди, каждая по главе. Тебе же очень нравятся чтения вслух, Энни.
Но Энни была непреклонна и не собиралась изменять решение не ходить больше в школу к мистеру Филипсу. Об этом она, придя домой, немедленно известила Мариллу.
– Ерунда, – ответила ей Марилла.
– Совершенно не ерунда, – укоряюще на неё глядя, твёрдо стояла на своём девочка. – Неужели вы не понимаете? Меня оскорбили.
– Оскорбили её… Вот ещё глупости. Пойдёшь туда завтра, как обычно.
– О нет, – покачала головой Энни. – Я туда не вернусь, Марилла. Стану учиться дома, постараюсь быть хорошей, придерживать язык, насколько получится, но, уверяю вас, в школу больше не возвращусь.
Лицо Энни дышало таким непреклонным упрямством, что Марилле сделалось ясно: преодолеть протест будет очень нелегко. Вот почему, весьма мудро решив пока не возражать, она сочла за лучшее сперва посоветоваться с Рэйчел. «Сбегаю к ней вечерком, – размышляла она. – С Энни сейчас бесполезно спорить. Она слишком взвинчена, а я знаю, какой она может быть упрямой, если ей что-то втемяшилось в голову. Сдаётся мне, по её рассказу, мистер Филипс сильно переусердствовал. Но с девочкой это обсуждать не годится. Обсужу с Рэйчел. Она десятерых детей отправила в школу и должна многое понимать. Да и слухи о том, что там было сегодня, наверняка успели до неё дойти».
Миссис Линд она по обыкновению застала за бодрым вязанием одеял.
– Полагаю, ты знаешь, почему я пришла, – немного смущённо начала Марилла.
Кивок миссис Рэйчел подтвердил её предположение.
– Полагаю, из-за того, что Энни учудила в школе. Тилли Боултер по дороге из школы домой зашла ко мне и рассказала.
– И как теперь быть? – вздохнула Марилла. – Энни говорит, что в школу больше не вернётся. Ни разу ещё она не являлась домой настолько раздражённой. Я с первого дня, как она учиться пошла, ждала каких-нибудь трудностей. Не могло всё быть абсолютно гладко – она ведь такая чувствительная. Что посоветуешь, Рэйчел?
– Ну раз уж ты меня спрашиваешь, – с довольным видом ответила миссис Линд, которая обожала, когда у неё просили совета, – я бы на твоём месте для начала уступила ей. Считаю, что мистер Филипс и впрямь не прав. Детям, конечно, этого говорить не следует. Да и вчера он вполне справедливо наказал Энни за то, что она не сдержалась и вспылила. Иное дело сегодня. Он должен был наказать вместе с Энни всех остальных детей, которые опоздали, вот в чём дело. И сажать девочек в наказание вместе с мальчиками я считаю неприличным. Тилли Боултер искренне возмущалась. Она полностью на стороне Энни и говорит, остальные ученики тоже. Энни у них удивительно популярна. Никогда не подумала бы, что ей так хорошо удастся с ними сойтись.