Энни позволила увести себя вниз и утешить, размышляя о предопределённости родственных душ и сильнее прежнего убеждаясь, что миссис Аллан – родственная ей душа. Торт с микстурой больше ни словом не упоминался, а когда гости ушли, Энни почувствовала, что проведённое с ними время доставило ей гораздо больше удовольствия, чем можно было бы ожидать, учитывая её кулинарный провал.
Но, проводив гостей, Энни всё-таки скорбно вздохнула.
– Разве не удовольствие думать, Марилла, что завтра настанет новый день, в котором ещё нет ошибок?
– Гарантирую, что ты совершишь их множество, – усмехнулась Марилла. – Не видела человека, который оказался бы способен тебя в этом превзойти, Энни.
– Да, это так, – с грустью признала она. – Но не кажется ли вам, Марилла, что в этом есть обнадёживающая сторона? Я ведь никогда не совершаю дважды одну и ту же ошибку.
– Не вижу в этом особенной пользы, если ты постоянно совершаешь новые.
– Но, Марилла, как же вы не понимаете? Ошибкам, как и всему на свете, есть предел. Значит, когда я совершу их все по одной, с ними будет покончено. Это, по-моему, очень утешительное соображение.
– Ну что же, – хмыкнула Марилла. – Тогда самое время пойти и отдать свой торт свиньям. Им нельзя накормить ни одного человека. Даже Джерри Бьюота.
Глава 22. Энни приглашена на чай
– Ну и почему у тебя глаза на лоб вылезли? – спросила Марилла у Энни, только что прибежавшей с почты. – Удалось встретить ещё одну родственную душу?
Волнение окутывало Энни словно облаком, сияло в её глазах, пульсировало в каждой черте лица. И к дому она неслась по аллее сквозь мягкий солнечный свет и ленивые тени раннего августовского вечера, как дух, подгоняемый ветром.
– Нет, Марилла. Но только представьте себе, я завтра приглашена на чай в дом священника! Миссис Аллан оставила для меня на почте письмо. Смотрите, «Мисс Энни Ширли. Зелёные Мансарды». Первый раз в жизни меня назвали мисс. У меня просто мурашки по всему телу. Буду отныне хранить и лелеять это письмо среди главных своих сокровищ.
– Ну да, миссис Аллан мне сказала, что собирается приглашать по очереди на чай каждую из своих учениц воскресной школы, – с полнейшим хладнокровием отнеслась к замечательному событию Марилла. – И не надо, девочка, впадать из-за этого в такую горячку. Учись ко всему относиться спокойно.
Но спокойное восприятие противоречило самой природе Энни. Дух её соткан был из пламени и росы. Как радости, так и горести вызывали в ней бурю эмоций. Видя это, Марилла тревожилась, как бы столь резкие взлёты и падения не повредили девочке в жизни. Но, стремясь привить ей уравновешенность, она не учитывала, что для Энни это невозможно. С равным успехом Марилла могла бы пытаться остановить игру солнечного света на воде ручья в ясный летний день.
Признавшись себе, что заметных успехов на этом поприще не достичь, Марилла сдалась, да Энни, собственно, и не нужно было что-то уравновешивать. Крушение очередной вожделенной надежды или заманчивого плана повергало её в «пучины отчаяния», но от малейшего радостного события дух её столь же стремительно взмывал до небес, и одно состояние вполне компенсировалось другим. Марилла не поверила бы, скажи ей кто-нибудь, что именно такой, а не образцово-спокойной девочкой ей Энни и нравится, но на самом деле именно так и было.
В этот вечер Энни легла спать, не помня себя от отчаяния, потому что Мэттью сообщил ей, что с северо-востока дует сильный ветер и из-за этого он опасается назавтра проливного дождя. В шорохе листьев тополя за окном Энни слышался шум дождя. В далёком рёве залива, чёткий и звонкий ритм которого она всегда обожала, теперь чудилось угрожающее предвестие шторма – трагическое предвестие для девочки, всей душой ожидавшей прекрасного дня. Утро, казалось ей, никогда не наступит. Но всему приходит конец, даже ночи накануне дня, когда вы приглашены на чай в дом священника. И когда утро, вопреки предсказанием Мэттью, оказалось ясным, настроение Энни достигло предела восторженности.
– О Марилла, я сегодня такая, что хочется любить всех, кого вижу! – воскликнула она, моя после завтрака посуду. – Вы даже представить себе не можете, какой хорошей я себя чувствую. Вот бы это продлилось подольше. Мне кажется, что всегда могла бы быть образцовой девочкой, если бы меня каждый день просто приглашали на чай. Ох, Марилла, это же торжественное событие. Я так тревожусь – вдруг поведу себя как-то неправильно? Знаете, я ведь ещё никогда не ходила на чай в дом священника и не уверена, знаю ли все правила этикета. То есть вообще-то с тех пор, как живу здесь, я читаю «Семейный вестник», а там есть рубрика «Этикет», но вдруг что-нибудь не запомнила и совершу какую-то глупость или чего-то не сделаю, хотя это обязательно полагается сделать? Вот, например, хорошая ли манера взять ещё одну порцию того, что очень хочется?
– Беда твоя, Энни, в том, что ты слишком много думаешь о себе. Подумай лучше о миссис Аллан: как ей доставить радость и удовольствие, – дала очень здравый и содержательный совет Марилла.
– Ох, как вы правы, Марилла! – благодарно воскликнула Энни. – Буду стараться совсем о себе не думать.
Визит, очевидно, прошёл без сколько-нибудь существенных нарушений «этикета», поскольку Энни вернулась, едва не порхая в сумерках под высоким небом, украшенным шафрановыми и розовыми шлейфами облаков. Охваченная блаженством, она уселась на каменную плиту из красного песчаника возле кухонной двери и положила усталую голову на покрытые клетчатой юбкой колени Мариллы.
Ветерок нёс прохладу с золотящихся длинных полей. Он дул над западными еловыми холмами и посвистывал в тополях. На небе сияли звёзды. Одна из них, особенно ясная, висела над фруктовым садом. На аллее Влюблённых, среди папоротников и шуршащих ветвей, мелькали светлячки. И Энни казалось, что ветер, звёзды и светлячки и весь мир вокруг слились в единое милое и прекрасное чудо.
– О Марилла! Я восхитительно провела время. Чувствую, этот день прожит мной не напрасно. И сохраню это чувство навеки, даже если меня больше никогда не пригласят в дом священника. Миссис Аллан встретила меня у двери. На ней было великолепное платье из бледно-розового органди с дюжинами оборок и рукавами до локтей. Она выглядела совсем как серафим[29]. Знаете, я действительно начинаю думать, что мне хотелось бы, когда вырасту, стать женой священника. Священник, возможно, не будет возражать против моих рыжих волос. Такие мирские вещи его не должны волновать. С другой стороны, жене священника требуется природная образцовость. А я не такая. Поэтому, наверное, нет смысла об этом думать. Вы же знаете, Марилла: есть люди образцово-хорошие от природы, а есть другие. Вот я как раз из других. Миссис Линд говорит, что я полна первородного греха. А если так, можно сколько угодно стараться стать образцово-хорошей, но всё равно не добьёшься такой образцовости, как у тех, кто хорош от природы. Мне кажется, это очень похоже на геометрию. А всё-таки вы не считаете, что старания, если они серьёзны, тоже чего-то стоят? Миссис Аллан природно хорошая. Я обожаю её. Таких людей, как она или Мэттью, можно полюбить сразу и безоговорочно. Но вы же, Марилла, знаете, что есть другие, вроде миссис Линд. Чтобы их полюбить, нужно очень постараться. Не обойдёшься без убеждения, что ты должна любить их: ведь они так много знают, так много трудятся для церкви. Но приходится постоянно напоминать себе об этом, иначе забудешь. В доме священника была ещё одна девочка из воскресной школы в Уайт-Сендс. Её зовут Лоретта Бредли. Очень милая девочка. Не совсем родственная душа, но всё равно мне понравилась. Чай у нас был очень элегантный. Я неплохо соблюдала все правила этикета. После чая миссис Аллан играла на рояле и пела. И нас с Лореттой уговорила петь. По мнению миссис Аллан, у меня хороший голос и мне нужно петь в хоре воскресной школы. Вы не представляете, как меня взволновала эта мысль! Я давно мечтаю там петь, как Диана, но мне казалось, что нечего даже надеяться на это. Лоретте пришлось рано вернуться домой из-за большого концерта, который сегодня будет в Уайт-Сендс, и сестра Лоретты что-то там декламирует. Лоретта сказала, американцы два раза в месяц устраивают концерты в гостинице. Сборы от них идут на поддержку шарлоттаунской больницы. Некоторых людей из Уайт-Сендс приглашают выступить, и Лоретта надеется, что её тоже когда-нибудь пригласят. Я была потрясена.
После того как она ушла, мы с миссис Аллан поговорили по душам. Я ей всё рассказала: и про миссис Томас, и про близнецов, про Кети Морис и Виолетту, и про то, как оказалась в Зелёных Мансардах, и про трудности с геометрией. И вы не поверите, Марилла, но миссис Аллан призналась, что тоже не в ладах с геометрией. Ох, как же это меня ободрило! А когда я уже уходить собралась, в дом священника пришла миссис Линд. И как вам такая новость, Марилла? Совет попечителей нанял нового учителя. Женщину! Её зовут мисс Мюриэл Стейси. Разве не романтичное имя? Миссис Линд говорит, в Авонли никогда ещё не было учителя-женщины. По мнению миссис Линд, это опасное новшество. А по-моему, наоборот, очень здорово, что теперь нас будет учить женщина. Даже и не знаю теперь, как доживу две недели до начала занятий, до того хочется поскорее увидеть её.
Глава 23. Дело чести с печальным исходом
Вышло, однако, так, что Энни пришлось ждать гораздо больше двух недель, прежде чем она наконец увидела новую учительницу. Целых полмесяца после истории с промикстуренным тортом она не влипала ни в одну крупную неприятность. Конечно, случались кое-какие мелочи: однажды она вылила снятое молоко[30] вместо ведра для свиней в корзину с клубками шерсти. И ещё, замечтавшись во время прогулки, шагнула с моста прямо в ручей.
Спустя неделю после чая в доме священника Диана пригласила Энни на вечеринку – приватную, как было особо подчёркнуто, то есть только для девочек из их класса.