Они замечательно провели время за чаем. А когда вышли поиграть во двор, то решили развлечься шалостью под названием «на слабо́».
«На слабо́» было модной забавой юного поколения авонлийцев. Сперва она распространилась среди мальчиков, следом её подхватили девочки, и описания глупостей, совершённых тем летом «на слабо́», хватило бы на целую книгу.
Керри Слоан первой начала «брать на слабо́» Руби Гиллис, предложив ей взобраться на огромную старую иву около дома. Завидев толстых зелёных гусениц, кишмя кишевших на дереве, Руби сжалась от ужаса. К тому же она боялась порвать новое муслиновое платье, за которое наверняка получила бы нагоняй от матери. Однако она успешно справилась с заданием, оставив вышеупомянутую Керри Слоан в недовольстве и замешательстве.
Второй стала Джози Пай. Она подбила Джейн Эндрюс пропрыгать на одной ноге вдоль всей садовой ограды, не останавливаясь. Та храбро пустилась в путь, но уже в третьем углу была вынуждена признать поражение.
Слишком явное торжество Джози не понравилось всем. Стремясь сбить с неё спесь, Энни Ширли предложила ей пройти «на слабо́» по верхней части забора в восточной стороне сада. Для хождения по заборам требуется куда больше навыков и умения балансировать, чем кажется на первый взгляд.
И хотя Джози Пай недоставало популярности среди одноклассниц, но она обладала прирождённой ловкостью, а умение ходить по заборам отшлифовала во время многократных путешествий. Восточный забор сада Барри она одолела с беззаботной лёгкостью и завершила свой проход с таким видом, словно не понимала, зачем ради подобной ерунды вызывать «на слабо́».
Её победа была встречена вынужденным восхищением, поскольку большинство девочек в этих «прогулках» постоянно терпели неудачи. Раскрасневшаяся от гордости Джози спрыгнула на землю и бросила вызывающий взгляд на Энни. Та усмехнулась, резко откинув за спину рыжие косы.
– Ты, конечно, прошла замечательно, но не такая уж это и доблесть. В Морисвилле я знала одну девочку, которая запросто ходила по коньку крыши.
– Не верю, – категорически заявила Джози. – Никто по коньку не пройдёт. Уж у тебя-то, во всяком случае, не получится.
– У меня не получится? – с опрометчивым вызовом переспросила Энни.
– Тогда «на слабо́»? – подначила Джози. – Пройдёшь по коньку кухонной крыши Барри?
Энни побледнела. Путь к отступлению был отрезан, и ей оставалось только принять вызов. Она медленно подошла к той стороне кухонной крыши, к которой была приставлена лестница.
– Ой! – в ужасе и волнении воскликнули остальные.
– Не делай этого, Энни! – умоляюще призвала Диана. – Ты упадёшь и убьёшься. Наплюй ты на Джози Пай. С её стороны нечестно вызывать на такое опасное дело.
– Нет, теперь я должна, – торжественно возразила Энни. – На карту поставлена моя честь. Пройду или погибну в попытке. Если меня не станет, завещаю тебе своё кольцо из жемчужных бусинок.
Все замерли, похоже, даже дышать перестав, и в этой напряжённой тишине Энни поднялась по лестнице к коньку крыши. Выпрямившись на подкашивающихся ногах, она с трудом обрела равновесие и медленно пошла вперёд. Голова слегка кружилась, и с каждым шагом крепло чувство, что она заняла чересчур высокое положение в мире и что проходу по коньку крыши вряд ли поможет воображение.
Она успела сделать всего несколько шагов, затем покачнулась, потеряла равновесие, упала и, скатившись по нагретой солнцем крыше, полетела вниз сквозь заросли виргинского плюща. Это случилось так быстро, что поражённые подруги не успели даже ахнуть.
Если бы Энни упала с другой стороны крыши, Диана, скорее всего, действительно унаследовала бы кольцо из жемчужных бусин. Но, к счастью, она скатилась там, где крыша нависала над крыльцом довольно низко, и падение с неё оказалось менее опасным. Да и густое переплетение веток виргинского плюща заметно смягчило и притормозило полёт.
Все, кроме Руби Гиллис, которая застыла как вкопанная и зашлась в истерике, со всех ног кинулись за угол. Энни, бледная, как мел, неподвижно лежала среди обломков шпалеры с виргинским плющом.
– Энни, ты погибла? – рухнув на колени перед поверженной подругой, взвыла Диана. – О Энни! Дорогая Энни! Скажи мне хоть слово и сообщи, если ты погибла.
К огромному облегчению девочек, особенно Джози Пай, которая, несмотря на отсутствие воображения, уже весьма живо себе представляла, что до конца своих дней будет отмечена печатью вины в безвременной и трагической кончине Энни Ширли, Энни, пошатнувшись, села и ответила неуверенно:
– Нет, Диана, я не погибла, но, кажется, потеряла сознание.
– Где? – всхлипывала Керри Слоан. – Где ты ранена, Энни?
Прежде чем та ответила, на сцене возникла миссис Барри. Энни, увидев её, попыталась встать, но, вскрикнув от боли, снова упала.
– В чём дело? Чем ты ударилась? – спросила миссис Барри.
– Моя лодыжка, – охнула Энни. – О Диана, найди, пожалуйста, своего папу и попроси его отнести меня домой. Я сама не смогу. Уверена, не смогу так далеко пропрыгать на одной ноге. Джейн даже по саду не смогла пропрыгать.
Марилла в своём саду успела набрать почти полную миску летних яблок, когда увидела на бревенчатом мосту мистера Барри. Пройдя по нему, он двинулся вверх по склону. За мистером Барри следовала миссис Барри, а за ней тянулась целая процессия девочек. На руках мистер Барри нёс Энни. Голова её лежала у него на плече.
Мариллу словно ударило. Боль отозвалась у неё в сердце, и Марилла понеслась вниз по склону, впервые отчётливо понимая, кем для неё стала Энни. Раньше она могла признаться себе, что девочка эта ей нравится, больше того, что она очень любит её. Но именно сейчас Марилле стало ясно: дороже Энни у неё нет ничего на свете.
– Мистер Барри, что с ней стряслось? – выдохнула она, белая и потрясённая, так мало похожая на прежнюю Мариллу, какой она была много лет – сдержанную и уравновешенную.
Энни, подняв голову, ответила сама:
– Не пугайтесь, Марилла. Я просто шла по коньку крыши и свалилась. Подозреваю, у меня вывихнута лодыжка. Но в этом есть и хорошая сторона: я ведь могла сломать себе шею.
– Когда я разрешила тебе пойти на эту вечеринку, то должна была предположить, что ты выкинешь нечто подобное, – обличительно-резко, как констатируют неизбежное, отозвалась Марилла. – Заносите её в дом, мистер Барри, и уложите на диван. Господи, помилуй! Ребёнок в обмороке!
Марилла не преувеличивала. Сбылось одно из давних желаний Энни: боль в ноге обеспечила ей вполне полноценный обморок.
Мэттью, вызванный с поля, где собирал урожай, спешно отправился за врачом, вскоре привёз его, и тот обнаружил ущерб куда более серьёзный, чем предполагалось. Лодыжка у Энни была не вывихнута, а сломана.
Вечером Марилла, поднявшись с подносом в восточную мансарду, услышала в темноте жалобный возглас, который донёсся от кровати:
– Разве вам не жалко меня, Марилла?
– Это был твой собственный выбор, – ответила та, опуская штору и зажигая лампу.
– Именно потому вам и стоит меня пожалеть, – продолжала девочка. – Ведь когда сама виновата, это особенно тяжело. Страдать по чужой вине мне было бы гораздо легче. Вот вы, например, Марилла, как поступили бы, если бы кто-то вас вызвал на спор пройти по коньку крыши?
– Вот ещё чушь! Осталась бы на твёрдой земле, и пусть бы они успорились, – твёрдо проговорила Марилла.
– У вас есть сила духа, Марилла, а у меня нет. Я чувствовала, что не смогу вынести презрение Джози Пай. Она же потом злорадствовала бы всю мою жизнь. Мне кажется, я уже так сильно наказана, что вам не нужно сердиться на меня, Марилла. И знаете, падать в обморок, оказывается, совсем неприятно. А ещё доктор очень больно вправлял мне лодыжку. Теперь я не смогу ходить шесть или даже семь недель. И не увижу новую учительницу… Она же уже перестанет быть новой, когда я снова появлюсь в школе. И Гил… все остальные в классе меня обгонят. Ох, я несчастнейшая из смертных! Но постараюсь мужественно это перенести, если вы не будете на меня сердиться.
– Ладно, ладно, я не сержусь, – ответила ей Марилла. – Ты просто невезучий ребёнок. В этом нет никакого сомнения. Но, как ты сама говоришь, тебе самой от этого и страдать. А теперь давай-ка поужинай.
– Мне повезло, что у меня такое воображение, разве не так, Марилла? Оно мне сильно поможет пережить это время. Вот как вы думаете, что делают люди с отсутствием воображения, если вдруг ломают кости?
За семь ближайших недель у Энни было достаточно поводов благословлять своё воображение. Впрочем, помогало не только оно. Её навещали часто, и приходили к ней многие. Ни дня она не проводила в одиночестве. Порой её навещали сразу несколько одноклассниц, принося цветы, новые интересные книги и рассказывая обо всех событиях, происходивших в мире подростков Авонли.
– Все были так хороши и добры ко мне, Марилла, – сказала Энни в тот знаменательный день, когда оказалась в состоянии прохромать по комнате. – Не слишком приятно провести столько времени в кровати, но есть и светлая сторона. Я узнала, как много у меня друзей. Даже директор воскресной школы Белл ко мне приходил. Он действительно очень хороший человек. Не родственная душа, конечно, но всё-таки он мне нравится. Я теперь очень жалею, что раньше критиковала его проповеди. Мне теперь кажется, он всё-таки думает о том, что произносит. Вот только произносит так, будто думает совсем о другом, хотя мог бы произносить гораздо лучше, если бы приложил немного усилий. Я ему, в общем, на это достаточно прозрачно намекнула. Верней, поделилась собственным опытом, как свои короткие личные молитвы делаю интересными. А он рассказал мне, как мальчиком тоже сломал себе лодыжку. Очень трудно себе представить, что директор воскресной школы Белл когда-то был мальчиком. Даже воображение имеет свои пределы, и мне не удалось это представить. Сколько ни пробовала, он всё равно оставался с седыми бакенбардами и в очках. Ну почти таким же, как выглядит в воскресной школе, только маленького роста. А вот миссис Аллан очень легко представить девочкой. Миссис Аллан навещала меня целых четырнадцать раз! Разве этим нельзя гордиться, Марилла? Ведь она жена священника и так занята. И всё равно была такой жизнерадостной, когда меня навещала. И ни разу мне не сказала, что я сама виновата и теперь остаётся надеяться, что это послужит мне хорошим уроком. А миссис Линд именно это мне и говорила, когда навещала, и, между прочим, таким тоном, что чувствовалось: возможно, она и надеется, но совершенно в это не верит. И даже Джози Пай ко мне приходила. Я постаралась принять её настолько вежливо, насколько могла. Думаю, она сожалеет, что вынудила меня пройти по коньку. Ведь если бы я убилась, она бы всю жизнь потом несла бремя раскаяния. Но самой верной остаётся Диана. Она каждый день приходила подбодрить меня. Ох, как же я рада, что скоро снова пойду в школу! Мне столько уже всего рассказали о новой учительнице! Все девочки считают её очень милой. Диана сказала, что у неё самые прекрасные светлые вьющиеся волосы и очаровательные глаза. Одевается она тоже очень красиво. И буфов на рукавах у неё больше, чем у кого-нибудь в Авонли. Она каждую вторую пятницу устраивает декламацию, и каждый должен подготовить какой-нибудь отрывок для чтения или принять участие в диалоге. Даже представить себе такое – и то удовольствие. Джози Пай, правда, сказала, что она ненавидит декламации, но у неё же совершенно отсутствует воображение. Диана, Руби Гиллис и Джейн Эндрюс готовят к следующей декламации диалог под названием «Утренний визит». А по тем пятницам, когда декламации не бывает, мисс Стейси отправляется