Девочки, взявшись за руки, убежали по длинной заледеневшей аллее, Энни отправилась в свою комнату учить уроки, а Мэттью всё ещё не нашёл ответа на озадачивший его вопрос. Он преследовал его и мучил. Советоваться с Мариллой было бессмысленно. Мэттью предвидел её реакцию. Фыркнет презрительно да скажет, что отличие видит только одно: подруга Энни иногда молчит, а Энни – никогда. Ну и какой ему, Мэттью, толк от такого ответа?
В тот вечер ему пришлось даже, к недовольству сестры, прибегнуть к помощи трубки. Курил он её два часа, погрузившись в раздумья, и наконец разгадка была найдена. Разница в том, что Энни одета не так, как другие девочки. Всегда одета не так, как они, утверждался в верности своего вывода Мэттью. С тех пор как Энни появилась в Зелёных Мансардах, Марилла шила ей простые тёмные платья по одной и той же выкройке. И хоть понятия Мэттью о моде исчерпывались знанием, что она где-то существует, тем не менее он заметил: рукава платьев Энни совсем не похожи на рукава других девочек. Да и цвета одежды у её подружек совсем другие, продолжал размышлять Мэттью. Он отчётливо вспомнил, как были наряжены девочки, стоявшие вокруг Энни: все в чём-то бело-розовом, ярко-синем, красном… Почему же Марилла одевает их Энни так уныло просто?
Воспитание девочки, конечно, полностью её дело. Наверняка у Мариллы есть и свои резоны для такой одежды. Она, вероятно, знает, как лучше. Мэттью, однако, не понимал, что плохого в том, чтобы у девочки появилось хоть одно красивое платье – вроде тех, которые носит Диана Барри. И он решил подарить его Энни. Ведь если подарит, то сколько бы Марилла ни возражала и ни говорила, что он лезет не в своё дело, всё равно будет уже поздно.
«До Рождества всего две недели. Новое платье окажется прекрасным подарком для Энни», – с довольным вздохом заключил Мэттью и, убрав трубку, лёг спать, а Марилла распахнула двери, чтобы выветрить из дома табачный дым.
Следующим вечером Мэттью отправился в Кармоди за платьем. «Если смогу, считай, дело сделано», – подбадривал он себя, готовясь к почти непреодолимому испытанию. Некоторые вещи он покупал легко и даже с выгодой, но платье для девочки… Робость и смущение накатывали на него при одной только мысли об этом.
Основательно поразмыслив, Мэттью решил пойти в магазин Сэмюеля Лоусона, а не в магазин Уильяма Блэра, хотя верность последнему торговому заведению была для Катбертов таким же вопросом совести, как посещение пресвитерианской церкви или приверженность партии консерваторов. Но в магазине Уильяма Блэра клиентов часто обслуживали его дочери, внушавшие Мэттью панический ужас. Он ещё справлялся с ним кое-как при покупке привычных и знакомых предметов, на которые мог указать, но в таком щепетильном деле, как покупка платья для девочки, требующем пояснений и консультаций, ему был необходим за прилавком мужчина.
Увы, измена знакомому торговцу не привела к желаемым результатам. В связи с расширением бизнеса мистер Лоусон увеличил штат продавцов, наняв племянницу своей жены. Она-то и предстала перед ошеломлённым Мэттью вместо хозяина или его сына, которых он рассчитывал увидеть. Это была энергичная девушка с высокой пышной причёской, большими карими глазами, которые она то и дело томно закатывала, широкой обескураживающей улыбкой, подчёркнуто модно одетая, да к тому же ещё с блестящими серебряными браслетами на руках, звеневшими при малейшем её движении. Мэттью, смущённый уже одним видом существа женского пола, при виде этих браслетов впал в ступор.
– Что желаете, мистер Катберт? – бодро и вкрадчиво осведомилась Люсилла Харрис, постукивая обеими руками о прилавок.
– У вас вот… это самое… есть какая-нибудь… какие-нибудь… Ну, скажем так, какие-нибудь садовые грабли? – запинаясь, промямлил Мэттью.
Мисс Харрис пришла в некоторое изумление, и её не следовало за это винить. Стояла середина декабря – далеко не то время, когда людям требуются садовые грабли.
– Думаю, парочка с прошлого лета у нас ещё осталась. Но они на складе. Пойду принесу, – тем не менее ответила она.
Пока её не было, Мэттью изо всех сил пытался собрать всю свою волю для новой попытки. Но, видимо, девушка возвратилась чересчур быстро, поэтому на её новый вопрос: «Что-нибудь ещё сегодня, мистер Катберт?» – он ответил:
– Ну, коли уж вы предлагаете, я могу взять… то есть посмотреть… Купить немного… Ну, это, знаете ли… семена травы.
Если мисс Харрис и раньше слышала от людей, что Мэттью Катберт несколько странноват, то теперь у неё складывалось впечатление, что он вовсе не в своём уме.
– Мы получим семена травы только весной, а сейчас, к сожалению, ничем не могу вам помочь, – вымолвила она.
– О да… конечно… как вы правильно говорите, – пятясь к двери в обнимку с граблями, выдавил из себя Мэттью.
Уже у порога он спохватился, что не заплатил. Это вынудило его с тоскливым видом вернуться к прилавку, и, пока мисс Харрис отсчитывала ему сдачу, он попытался ещё раз мобилизовать внутренние ресурсы.
– Ну а теперь, если не трудно… я бы тоже хотел… ещё хотел… то есть хотел бы посмотреть… на… сахар.
– Белый или коричневый? – терпеливо поинтересовалась девушка.
– Ох… ну прямо… коричневый.
Мэттью уносило всё дальше в сторону от желанного платья.
– Вон там стоит бочка, – показала, звякнув браслетами, продавщица. – Единственный вид, который у нас имеется.
– Я… я возьму двадцать фунтов, – сказал Мэттью, и на лбу у него выступили крупные капли пота.
Он окончательно пришёл в себя, лишь проехав половину пути до дома. «Ужасный опыт, – подумал он. – И поделом мне за предательство своего магазина. Нечего было в чужой наведываться».
По возвращении он убрал грабли в сарай для садовых инструментов, а сахар отнёс Марилле.
– Коричневый? – удивилась она. – Что тебя дёрнуло так много его купить? Знаешь же, как я редко им пользуюсь. Кладу его только в кашу для наёмных работников да в коричневый кекс. Но Джерри уволился, а кекс давно уже испечён. И сахар-то ужасно некачественный: крупный, тёмный. Уильям Блэр такого обычно не держит.
– Я… я подумал, может, как-нибудь пригодится, – пробурчав это, Мэттью сбежал.
Ещё раз обдумав со всех сторон ситуацию, он понял, что справиться с ней он сможет только при помощи безопасной женщины. О Марилле и речи идти не могло. Он чувствовал, что она зарубит его идею на корню. А кроме неё для Мэттью во всём Авонли оставалась единственная женщина, у которой ему не страшно было просить совета, и звали её миссис Линд. К ней он и обратился.
Добрая леди мигом перехватила инициативу у загнанного мужчины.
– Выбрать для вас платье в подарок Энни? Не сомневайтесь, я сделаю это. Завтра же поеду в Кармоди и займусь. Вы что-то уже присмотрели?
– Нет.
– Тогда выберу на свой вкус. Полагаю, красивый оттенок насыщенного коричневого ей будет очень к лицу. У Блэра как раз появилась замечательная ткань «глория». Кстати, я и сшить могу сама. Ведь если платье будет шить Марилла, девочка догадается обо всём раньше времени – какой уж тут сюрприз? А мне это нисколько не трудно. Сошью по выкройке своей племянницы Дженни Гиллис. У них с Энни фигуры похожи, как две капли воды. Да, именно так и сделаю.
– Что ж, очень вам благодарен и… и… даже не знаю… но хотел… Я думаю, рукава сейчас делают как-то иначе, чем раньше. Если я не прошу слишком многого, то пусть они будут такие… по-новому.
– Пышные? Ну конечно. Можете не беспокоиться, Мэттью. Сделаю по последней моде, – заверила миссис Линд.
«С удовольствием увижу, как эта бедная девочка наконец-то будет одета во что-то приличное, – подумала она, когда Мэттью удалился. – Вещи, которые для неё шьёт Марилла, просто нелепы. Меня сто раз уже подмывало ей это высказать, но я сдерживалась. Марилла терпеть не может советов. Думает, что ей самой всё известно о воспитании детей, хоть она и старая дева. Вырастила бы их с моё, тогда поняла бы, что единого и подходящего для всех метода не существует. Дети – не слагаемые в арифметике, где от перемены мест сумма не меняется. Каждый человек из плоти и крови требует своего подхода. Марилла этого не понимает, вот в чём её ошибка. Ей кажется, что некрасивыми платьями она воспитает в Энни смирение, а на самом деле породит только зависть и недовольство. Полагаю, девочка прекрасно понимает, что её одежда отличается от того, что носят её подруги. Но подумать только: Мэттью Катберт обратил на это внимание! Мужчина, проспавший шестьдесят с лишним лет, вдруг проснулся».
В следующие две недели Мариллу не оставляло подозрение, что её брат поглощён какой-то затеей, но какой именно, она поняла только в канун Рождества, когда миссис Линд принесла новое платье. Марилла восприняла это довольно мирно, хоть её вовсе не убедило дипломатичное объяснение Рэйчел, что Мэттью попросил сшить платье её, а не собственную сестру исключительно из опасения, как бы Энни не догадалась заранее о подарке.
– Вот, значит, почему Мэттью ходил две недели с такой загадочной ухмылкой, – сухо, но без особого раздражения проговорила она. – Так и догадывалась, что он какую-то глупость задумал. На мой взгляд, у Энни и без того достаточно платьев. Осенью я сшила их ей целых три: хороших, тёплых, практичных. А всё, что сверх этого, – просто ненужная расточительность. Рэйчел, на эти рукава у тебя ушло столько ткани, что из неё можно сшить целый лиф для платья. А ты, Мэттью, только потакаешь тщеславию Энни, хотя она уже и без того самодовольна, как павлин. Что ж, надеюсь, она наконец успокоится. Она ведь бредила этими рукавами с тех самых пор, как они появились, но с просьбой их сшить обратилась ко мне всего один раз. Это же глупость! Они с каждым годом становятся всё пышней и уже похожи на воздушные шары. Если так пойдёт дальше, то тем, кто их носит, скоро придётся проходить в двери боком.
Вопреки опасениям жителей Авонли, что Рождество в этом году будет зелёным, снег накануне всё-таки смилостивился и выпал. Через заиндевевшее окно своей мансарды Энни счастливым взором оглядывала преобразившиеся окрестности. Ели в Призрачном лесу торжественно опушились снегом. Берёзы и дикие вишни стояли словно осыпанные жемчугом. Вспаханные поля были похожи на б