елоснежные волны, а морозный воздух, казалось, слегка позванивал. Сбегая по лестнице вниз, Энни запела. Чистый и звонкий голос её разнёсся по всему дому.
– Счастливого Рождества, Марилла! Счастливого Рождества, Мэттью! – воскликнула она, оказавшись на кухне. – Разве это не по-настоящему счастливое Рождество7 Я так рада, что оно белое! Любое другое Рождество кажется каким-то ненастоящим, правда? Зелёное Рождество ведь на самом деле совсем не зелёное, а противно линялое, коричневое и серое. И почему только людям приходит в голову его называть зелёным? Почему… почему… почему… Мэттью! Это для меня? О Мэттью!
Мэттью робко высвободил платье из бумажных пут и протянул его Энни, краем глаза с опаской косясь на Мариллу. Та с презрительным видом наполняла чайник, хотя украдкой весьма заинтересованно наблюдала за происходящим.
Энни в благоговейной немоте смотрела на платье. Какое же оно было красивое! Мягкая коричневая ткань «глория» отливала шёлковым блеском. Юбка, присборенная, с изящнейшими оборками по низу… Лиф узкий, с небольшими рюшами и воротничком из тонкого кружева… Венчали это великолепие рукава с длинными манжетами до локтей и двумя превосходными буфами над ними, которые отделялись друг от друга рядами оборок и бантиков из коричневой шёлковой ленты.
– Это рождественский подарок для тебя, Энни, – застенчиво произнёс Мэттью. – Но почему… почему ты, Энни… Тебе не понравилось?.. Ну ладно… ладно…
В глазах Энни стояли слёзы.
– Не понравилось? – Положив платье на стол, она молитвенно сложила руки. – О Мэттью! Оно совершенно исключительное. Я никогда не смогу достойно отблагодарить вас! Вы только взгляните на эти рукава! Это просто счастливый сон.
– Ну, ну, давайте завтракать, – прервала её Марилла. – Я считаю, что это платье совершенно тебе не нужно. Но коли уж Мэттью его приобрёл, то обращайся с ним аккуратно. Миссис Линд ещё оставила тебе ленту для волос. Коричневую. В тон платья. И садись-ка за стол.
– Не понимаю, как можно завтракать в такой романтический момент своей жизни! – воскликнула исполненная восторга Энни. – Нет, это будет слишком обыденно. Предпочитаю устроить себе пир для глаз и любоваться платьем. Я так рада, что пышные рукава по-прежнему в моде. Я бы, наверное, не пережила, если бы они вышли из моды, прежде чем у меня появилось такое платье. Понимаете, я бы тогда всю жизнь чувствовала, что пропустила их. А как чудесно со стороны миссис Линд подарить мне ещё и ленточку! Теперь уж мне просто необходимо стать очень хорошей. Мне всегда в такие моменты становится жаль, что это не так, и я принимаю решение стать образцовой. Только его потом очень трудно выполнить из-за непреодолимых соблазнов. Но теперь я буду стараться изо всех сил.
После обыденного завтрака появилась Диана. Она неслась к дому Катбертов по заснеженному мосту – яркая фигурка в малиновом пальто. Диана выбежала ей навстречу.
– С Рождеством, Диана! О, это чудесное Рождество! Сейчас ты увидишь нечто великолепное! Мэттью мне подарил прекраснейшее платье с такими рукавами, что лучше и представить себе нельзя.
– У меня тоже есть кое-что для тебя, – тяжело дыша после пробежки, проговорила Диана. – Вот, держи, – протянула она Энни коробку. – Тётя Джозефина прислала нам целый ящик всего. И это для тебя. Я бы ещё вчера вечером принесла, но посылку доставили уже в темноте, а идти через Призрачный лес мне не хотелось.
Энни открыла коробку. Сверху лежала открытка, на которой было написано: «Девочке Энни с пожеланием счастливого Рождества!» А под открыткой обнаружилась пара изящных туфелек с бисерной отделкой на носах, с атласными бантиками и блестящими пряжками.
– Ох-х! – выдохнула Энни. – Это, пожалуй, даже слишком. Должно быть, я сплю.
– Я бы скорей назвала это провиденциальным, – старательно выговорила последнее слово Диана. – Разве не благословение, что тебе теперь не придётся одалживать туфли у Руби? У неё ноги больше твоих на два номера, и было бы очень обидно слышать, как ты ими шаркаешь по сцене. Джози Пай очень разочаруется, что этого не произойдёт. Кстати, имей в виду, что Роб Райт отправился после репетиции домой вместе с Герти Пай. Можешь себе представить?
В этот день авонлийские школьники пребывали в лихорадочном волнении. Нужно было украсить зрительный зал перед концертом, а затем провести генеральную репетицию. А вечером состоялся концерт, имевший оглушительный успех. Публики пришло столько, что небольшой зал оказался заполненным до предела. Все выступили превосходно, но самой яркой звездой была Энни. Даже завистливая Джози Пай не могла этого отрицать.
– Какой блестящий вечер! – с придыханием говорила Энни Диане, когда они вместе шли после концерта домой и яркие звёзды сияли высоко над их головами на чёрном небе.
– Всё прошло очень хорошо. Думаю, мы заработали около десяти долларов, – отметила практичная Диана. – Знаешь, мистер Аллан собирается отправить заметку о нашем концерте в шарлоттаунские газеты.
– О Диана! Неужели мы увидим в газете свои имена? Как подумаю, прямо мурашки по телу. Ты пела невероятно элегантно. Я гордилась тобой больше, чем ты можешь себе представить, а когда тебя вызывали на бис, говорила себе: «Это моей сердечной подруге выпала такая честь!»
– Ну а твои декламации всех просто потрясли, Энни. Особенно та, грустная.
– Ой, Диана, я так нервничала… Совершенно разволновалась, когда мистер Аллан объявил моё выступление. Даже не помню, как дошла до сцены. У меня было такое чувство, будто бы миллионы глаз буравят меня насквозь. В какой-то момент мне показалось, что я вообще не смогу начать. А потом вспомнила о своих прекрасных пышных рукавах, и они придали мне храбрости. Я же должна теперь соответствовать своим рукавам, Диана. Ну и начала, и мне казалось, мой собственный голос доносится до меня откуда-то издалека. Сделалось так легко, словно мне все откуда-то тихо нашёптывали, а я просто, как попугай, повторяла. Очень предусмотрительно с моей стороны, что я догадалась как следует отрепетировать эти декламации на чердаке. Иначе бы так удачно сегодня не вышло. Я впечатляюще стонала?
– Да, конечно. Ты прекрасно стонала, – заверила её Диана.
– А когда я возвращалась на место, то увидела, что старая миссис Слоан вытирает слёзы. Знаешь, Диана, как замечательно, если сумел растрогать кого-то до самого сердца? И так романтично принять участие в концерте, правда? Вот уж действительно неизгладимое впечатление.
– Мальчики тоже прекрасно сыграли сценку, – сказала Диана. – Гилберт Блайт был великолепен, Энни, и я считаю твоё обращение с ним ужасным. Нет, погоди. Я не стану молчать, пока ты не дослушаешь. Когда ты после «Королевы фей» убежала со сцены, у тебя из волос выпала одна роза, а Гил её подобрал и засунул себе в нагрудный карман. Вот! Уверена, что тебе, такой романтичной, приятно это услышать.
– Для меня не имеет ровно никакого значения, что делает этот человек, – бросила свысока Энни. – Никогда о нём вообще не думаю.
Тем вечером Марилла и Мэттью, впервые за последние двадцать лет побывавшие на концерте, засиделись на кухне у очага уже после того, как Энни легла спать.
– Ну прямо думаю, наша Энни справилась лучше всех других, – с гордостью проговорил Мэттью.
– Да, это так, – признала Марилла. – Она умный ребёнок, Мэттью. И выглядела тоже очень хорошо. Я вообще-то была против этой концертной суеты, но, полагаю, всё же особенного вреда в ней нет. Ну и я сегодня очень гордилась Энни, хотя и не намерена ей об этом говорить.
– Ну а я гордился и так прямо ей и сказал, перед тем как она спать ушла, – признался Мэттью. – Надо бы нам посмотреть, что мы сможем сделать для неё в будущем, Марилла. Думаю, со временем ей потребуется куда больше, чем школа в Авонли.
– У нас пока есть время поразмыслить, – отозвалась сестра. – В марте ей только исполнится тринадцать. Хотя сегодня вечером я вдруг заметила, как она выросла. Миссис Линд сшила платье чуть длинноватым, и Энни в нём кажется такой высокой… И растёт она быстро, и учится хорошо. Думаю, лучшим местом для неё в будущем станет Королевская академия. Вот это и постараемся ей устроить. Но ещё год или два говорить на эту тему преждевременно.
– Ну размышлять-то и раньше не повредит, – остался при своём мнении Мэттью. – Чем больше думаешь о таком, тем лучше.
Глава 26. Клуб сочинителей
Молодёжи Авонли оказалось трудно вернуться в череду размеренно текущих дней. Энни, которая целых две недели упивалась счастливым возбуждением, все прежние тихие радости считала теперь пресными, пустыми и никчёмными. Сможет ли она когда-нибудь с прежней полнотой почувствовать вкус прежней жизни, той, что была до концерта?
Сначала она была уверена, что не сможет, и говорила Диане:
– Я совершенно уверена: мои чувства уже не будут такими, как в прежние времена. Возможно, со временем я и привыкну, но, боюсь, концерт мне, да и многим другим помешает жить так, как раньше. Подозреваю, Марилла именно поэтому против таких вещей. Она очень разумная женщина. Наверное, очень правильно быть разумной, но мне всё-таки кажется, что для себя я этого не хочу. Разумные люди совершенно неромантичны. Миссис Линд, правда, сказала, что мне это совершенно не угрожает, но разве можно предугадать будущее? Я ведь могу вырасти и стать разумной. А может быть, мне только кажется, что могу, потому что я очень устала. Ночью никак не могла заснуть. Ворочалась и снова и снова переживала наш концерт. Ведь всё это замечательно ещё и потому, что долго потом с удовольствием вспоминаешь.
Но постепенно школьники успокоились, и жизнь их потекла по привычному руслу, хотя последствия концерта ещё некоторое время в ней проявлялись. Эмма Уайт и Руби Гиллис так сильно поссорились из-за выигрышного места на сцене, что больше не пожелали сидеть за одной партой, и их трёхлетней дружбе пришёл конец.
Джози Пай и Джулия Белл после концерта три месяца не разговаривали. Причиной их размолвки стала ехидная реплика Джози, сказанная по секрету Бесси Райт: мол, на поклоне после декламации Джулия трясла головой, как курица. Конечно, эта реплика немедленно была передана Джулии.