– Ты и вправду думаешь, что мне лучше надеть платье из органди? – с беспокойством спросила Энни. – Мне оно кажется не таким красивым, как голубое муслиновое в цветочек, и уж точно не таким модным.
– Зато оно гораздо больше идёт тебе, – возразила Диана. – Оно мягкое, уютное, лёгкое и замечательно обрисовывает твою фигуру. В жёстком муслине ты будешь выглядеть чересчур нарядно. А это сидит на тебе очень естественно.
Энни вздохнула и покорилась. Диана проявляла хороший вкус в одежде, и очень многие всё чаще прислушивались к её советам. В этот вечер она прелестно выглядела в чудесном розовом платье – этот яркий оттенок цветов шиповника очень шёл ей, но был решительно противопоказан Энни. Впрочем, Диана должна была занять место в зале, а Энни предстоял выход на сцену. Поэтому верная подруга прикладывала максимум усилий, чтобы одеть и причесать Энни, как она сама говорила, «с элегантностью, достойной королевы, и не посрамить честь Авонли».
– Расправь немного эту оборку, – командовала она. – Так, правильно. Теперь завяжу тебе пояс. Эти туфельки отлично подойдут. Волосы заплетём в две толстых косы, посередине перевяжу их белым широким бантом, но не выпускай ни одного завитка на лоб. Оставь только пробор. Ни одна причёска не идёт тебе так, как эта. Миссис Аллан говорит, что с ней ты похожа на Мадонну. Дай-ка приколю тебе в волосы эту маленькую розу. Она была всего одна на кусте, и я сохранила её для тебя.
– Может быть, надеть нитку жемчуга? – спросила Энни. – Мэттью привёз мне её из города на прошлой неделе, и я уверена, что ему будет очень приятно, если сегодня я буду в ней.
Диана поджала задумчиво губы, смерила Энни оценивающим взглядом и вынесла вердикт в пользу жемчуга, который тут же обвился вокруг тонкой белой шеи Энни.
– Какая ты стильная, Энни! – с восхищением, в котором не было ни капли зависти, проговорила Диана. – Потрясающе держишь голову. Думаю, всё дело в твоей фигуре. Я рядом с тобой – просто пышечка. Мне и раньше так казалось, но теперь я это отчётливо вижу, принимаю как факт и смиряюсь.
– Зато у тебя прелестные ямочки, – Энни с ласковой улыбкой взглянула на хорошенькое живое лицо подруги. – Очаровательные ямочки, словно лунки на взбитых сливках. Увы, для меня это несбыточная мечта. Но столько других мечтаний сбылось, что грех жаловаться. Считаешь, теперь я готова?
– Полностью, – подтвердила Диана.
В дверном проёме появилась Марилла, по-прежнему худощавая и угловатая – разве что за последнее время у неё прибавилось седины, а лицо стало не таким суровым, как прежде.
– Ну как вам наша выступающая, Марилла? – указала Диана на Энни. – Разве она не прекрасно выглядит?
– Вид у неё приличный и аккуратный. Мне нравится, как ты уложила ей волосы, но подозреваю, что это платье она испортит в своих поездках туда-сюда по росе и пыли. Да и тонковато оно для ночной сырости. Органди – самая непрактичная ткань на свете. Я предупреждала Мэттью, когда он отправился за покупками, но ему в последнее время бесполезно что-либо говорить. Было время, когда он к моим советам прислушивался, а теперь знай себе покупает для Энни всё подряд без оглядки. А продавцы в Кармоди и рады: наговорят ему, что вещь модная и красивая, он и давай швыряться деньгами. Энни, юбку держи подальше от колеса и надень тёплый жакет.
Спускаясь вниз, Марилла с гордостью думала, что их Энни очень мило выглядит с новой причёской, и с сожалением – что они с Мэттью не увидят её сегодня на сцене.
– Для моего платья сегодня и в самом деле слишком сыро? – встревоженно поинтересовалась Энни у Дианы.
– Да ничуть, – подруга, подняв штору, выглянула на улицу. – Прекрасный вечер. И росы будет не так уж много. О, какая луна!
– Я так рада, что у меня окно выходит на восток! – Энни подошла и встала рядом с Дианой. – Чудесно видеть, как утро поднимается над длинными холмами, сияет сквозь острые верхушки елей – и каждый раз совершенно по-новому. Когда я это вижу, у меня словно вся душа омывается самым первым солнечным светом. О Диана, как же мне будет этого не хватать, когда я через месяц уеду в город.
– Только не говори о своём отъезде сегодня, – отмахнулась Диана. – Даже думать о нём не хочу, до того мне становится грустно. А я хочу веселиться сегодня вечером. Что ты будешь читать, Энни? Волнуешься?
– Нисколечко. Я же часто читала на публике. Буду читать «Клятву девы»[40], она такая трогательная. Лаура Спенсер выступит с чем-то юмористическим, но я предпочитаю вызывать у людей не смех, а слёзы.
– А что ты прочитаешь на бис, если вызовут?
– Им и в голову не придёт вызывать меня на бис, – усмехнулась Энни, хоть втайне надеялась, что вызовут, и уже воображала, как утром за завтраком расскажет об этом Мэттью. – Поспешим, Диана. Я слышу, что Джейн и Билли уже приехали.
Билли Эндрюс пожелал, чтобы Энни заняла место рядом с ним на переднем сиденье. Она села туда с неохотой, потому что предпочла бы составить компанию девочкам и весело болтать с ними всю дорогу. Для веселья Билли был неподходящей компанией. Лет двадцати, высокий, толстый, флегматичный, с круглым невыразительным лицом, он к тому же совершенно не умел поддерживать разговор. Он восхищался Энни, и его распирало от гордости при мысли, что эта красивая стройная девушка едет с ним рядом. Однако, когда она, отвлекаясь от девочек, с которыми разговаривала через плечо, бросала ему какую-нибудь вежливую фразу, он так терялся в поисках ответа, что ему оставалось лишь улыбаться или смущённо хмыкать.
Атмосфера праздника царила даже на дороге, заполненной множеством экипажей, которые направлялись к «Белым Пескам». Весёлые голоса и смех разносились по всей округе. Гостиница была ярко освещена.
Дама из концертного комитета встретила Энни у входа и сопроводила её в гримёрку, где уже собрались члены шарлоттаунского филармонического клуба. Взглянув на них, Энни вдруг почувствовала себя деревенской замарашкой. Платье её, казавшееся в восточной мансарде верхом изящества, теперь представилось ей блёклым и заурядным в окружении шуршащих шелков и кружев. Жемчужные бусы померкли рядом с ослепительно сверкающими бриллиантами на статной красивой даме. И какой жалкой показалась Энни крохотная Дианина белая роза по сравнению с яркими экзотическими цветами на нарядах других дам!
Сняв шляпу и жакет, Энни в отчаянии забилась в дальний уголок, испытывая острое желание как можно скорее вернуться в свою милую комнатку.
Ещё хуже она почувствовала себя на сцене большого зала гостиницы. Электрический свет бил в глаза, запах духов дурманил, гул голосов не давал сосредоточиться. Как же Энни хотела оказаться среди зрителей, вместе с Дианой и Джейн, которые беззаботно болтали в заднем ряду! Но она стояла, зажатая между полной леди в розовых шелках и высокомерной девушкой в белом кружевном платье. Полная леди то и дело поворачивалась к Энни и пристально глядела на неё сквозь очки. Энни, и так уже взвинченная, едва сдерживалась, чтобы не вскрикнуть. А кружевная девица развлекала свою подругу, громко вещая «о деревенских простушках» и «доморощенных сельских талантах», над которыми собиралась позабавиться на этом концерте. Энни трясло, в ней крепла уверенность, что она будет ненавидеть эту девицу до конца своих дней.
В довершение несчастий Энни среди постояльцев гостиницы оказалась профессиональная чтица, которая согласилась выступить и поразила публику, едва выйдя на сцену: стройная, темноволосая, гибкая, в прекрасном платье из мерцающей, словно сотканной из лунного света, ткани. При первых же звуках её мелодичного голоса, при первых словах, произнесённых выразительно и просто, зал замер. Энни, забыв обо всём, внимала ей, не отводя сияющих глаз, а когда выступление завершилось, закрыла лицо руками, с ужасом сознавая, что никогда больше не решится что-либо читать на сцене. Как же она заблуждалась, считая себя способной декламировать! Ах, если бы только можно было прямо сейчас оказаться в Зелёных Мансардах!
И тут объявили её выход. Кружевная девушка вздрогнула и смущённо поёжилась, глядя, как она пошла к сцене. Ей явно было невдомёк, что Энни не из «своих». Но та, охваченная волнением, не заметила этого своеобразного и выразительного комплимента. Ноги едва держали её. Голова кружилась. Лицо было так бледно, что Диана и Джейн тревожно стиснули руки.
А Энни впервые в жизни переживала сценический страх. Весь прежний опыт сейчас не спасал её. Раньше она выступала перед иной публикой и в других помещениях. Страх накатывал на неё волнами, лишая сил и энергии.
Всё было непривычно, ошеломительно, блистательно: драгоценности дам в вечерних платьях, надменные лица, атмосфера богатства и образованности. Как не походило это на их Клуб декламаций с простыми скамьями, заполненными доброжелательными друзьями, знакомыми, соседями. «Эта публика будет безжалостна, – думала Энни. – Наверное, они, как та девушка в кружевном платье, пришли позабавиться моими «сельскими» стараниями».
Она чувствовала себя здесь чужой, нежеланной. Провал казался неизбежным. Ноги её дрожали, сердце колотилось, она не могла вымолвить ни слова. Ещё миг, и она убежала бы прочь, сознавая, что это бегство станет её вечным унижением и позором.
И тут взгляд её широко раскрытых от ужаса глаз неожиданно натолкнулся на Гилберта Блайта. Он сидел в самом конце зала, чуть подавшись вперёд, и улыбался – злорадно и торжествующе, как показалось Энни.
На самом деле ничего подобного не было. Гилберт наслаждался концертом, но больше всего – именно Энни, чья изящная фигурка в белом платье очень эффектно выглядела на фоне ярко-зелёных пальм, нарисованных на заднике сцены. Злорадно и торжествующе улыбалась Джози Пай, приехавшая вместе с Гилбертом и сидевшая с ним рядом, но Энни вовсе её не заметила, а если бы и заметила, ей было бы всё равно. При виде Гилберта её словно пронзил электрический разряд. Она глубоко вдохнула и гордо вскинула голову. Энергия и решимость, секунду назад, казалось, совершенно утраченные, разом вернулись к ней. Она скорее умерла бы прямо здесь, на сцене, чем позволила бы Гилберту Блайту насладиться её провалом. Не дождётся он её провала! Никогда не дождётся!