зговаривать с ним – всё равно что с Энни Ширли, когда на неё накатывает заумность. А ей, Руби, всех этих обсуждений книг и прочей скуки хватает и на занятиях. И вообще проводить время с Фрэнком Стокли куда веселее: он такой забавный и заводной. Но Гилберт гораздо красивее Фрэнка. И Руби никак не могла определиться, кому из них отдать предпочтение.
В академии у Энни постепенно сложился узкий круг друзей, так же, как она, наделённых воображением и жаждой достичь заметных успехов. Особенно близко она подружилась со Стеллой Мейнард, румяной девушкой в алой блузке, и с задумчивой Присциллой Грант – и с удивлением обнаружила, как обманчива бывает внешность. Бледная и, казалось, полностью отрешённая от мирских радостей Присцилла была неистощима на озорство, шалости и шутки. А яркая черноглазая Стелла постоянно витала в облаках фантазий, лелея в душе такие же радужные мечты, как и Энни.
После рождественских каникул студенты из Авонли перестали ездить на выходные домой и усиленно погрузились в занятия. К этому времени в академии уже сложилось достаточно чёткое представление обо всех студентах. Их склонности, способности и возможности стали всем очевидны. На золотую медаль могли претендовать только трое: Гилберт Блайт, Энни Ширли и Льюис Уилсон. Со стипендией Эйвери дело обстояло сложнее: предварительно её мог получить один из шести учеников. Лучше прочих чувствовал себя толстый забавный деревенский юноша с бугристым лбом и в залатанном пальто: бронзовая медаль по математике была ему уже обеспечена.
Руби Гиллис снискала славу самой красивой девушки в академии. Среди студенток второго курса главной красавицей признали Стеллу Мейнард, хотя небольшая, но взыскательная часть голосов была отдана за Энни Ширли. Этель Марр, по вердикту компетентных судей, носила самые модные причёски. Джейн Эндрюс, простоватая, трудолюбивая, добросовестная Джейн, заслужила признание на конкурсе домоводства. И даже Джози Пай добилась известности как самая острая на язык молодая леди, учившаяся в академии. Словом, все бывшие питомцы мисс Стейси так или иначе обратили на себя внимание.
Энни трудилась усердно и плодотворно. Соперничество с Гилбертом Блайтом было столь же напряжённым, как в авонлийской школе, но уже без прежней ярости. На курсе многие и не догадывались об этом противостоянии, да и сама Энни теперь хотела не победить Гилберта Блайта, а выиграть у достойного противника. Триумф был очень желанен, но она знала, что проигрыш не станет для неё катастрофой.
Находилось время и для приятных занятий. Бо́льшую часть воскресного досуга Энни проводила в «Буках»: сопровождала мисс Барри в церковь, после чего они вместе обедали. Хозяйка дома, по её собственному признанию, «значительно постарела», что, впрочем, не отразилось ни на блеске в её глазах, ни на остроте языка, который она оттачивала на ком угодно, но только не на Энни. Та по-прежнему оставалась любимицей этой скептически настроенной леди.
– Лучше Энни девушки не найти, и она постоянно совершенствуется, – говорила она. – Другие девушки раздражают меня своей нескончаемой однообразностью. А в Энни переливается неисчислимое множество разных оттенков – куда больше, чем цветов в радуге, – и каждым из них любуешься, до того он красив и чист. Не уверена, что она осталась такой же забавной, как в детстве, но её нельзя не любить, и это очень приятно. Заставлять себя любить кого-то очень скучно и утомительно.
Весна пришла нежиданно. Боярышник зарозовел на холмах, ещё недавно покрытых снегом, по-прежнему белевшим кое-где подтаивающими островками. Леса и долины Авонли окутал зелёный туман. Но измученные авонлийцы из академии обсуждали только экзамены.
– С трудом верится, что семестр почти позади, – сказала Энни. – Прошлой осенью казалось, до конца курса вечность. И вот уже на следующей неделе экзамены. Кажется, кроме них вообще ничто не имеет значения, но стоит увидеть эти каштаны (смотрите, какие огромные набухли на них почки) или синий туман в конце улицы – и экзамены уже не кажутся такими важными.
Джейн, Руби и Джози, зашедшие к ней, посмотрели на подругу удивлённо. Мысли об экзаменах владели ими безраздельно – какие могут быть почки и туманы? Энни может себе это позволить – она непременно всё сдаст и получит лицензию. А им каждый экзамен грозил провалом, который (они совершенно в этом не сомневались) ужасно скажется на всей дальнейшей их жизни.
– За последнее время я похудела на семь фунтов, – пожаловалась Джейн. – И говорить себе «не волнуйся» бессмысленно. Я буду волноваться. Волнение даже немного помогает. Оно даёт… ну, такое чувство, что чем-то занята. Ужасно, если я провалюсь после целого года в академии. Столько денег было потрачено!
– А мне плевать, – презрительно скривила губы Джози. – Не сдам в этом году, вернусь в следующем. Мой отец может себе это позволить. Энни, слышала новость? Фрэнк Стокли говорит, профессор Тремейн сказал, что золотую медаль точно получит Гилберт Блайт, а стипендия Эйвери почти наверняка достанется Эмили Клей.
– Спасибо, Джози, – рассмеялась Энни. – Завтра, возможно, я из-за этого и огорчусь, но сейчас действительно чувствую, что никакая стипендия Эйвери для меня не сравнится с фиалками, которые совсем скоро появятся из земли в низине за Зелёными Мансардами, и с маленькими папоротниками, которые, наверное, уже проклюнулись на аллее Влюблённых. Получу я стипендию Эйвери или нет, эта красота всё равно останется со мной. Я сделала всё, что могла, и теперь понимаю смысл слов «радость борьбы». Если боролся честно, по мере сил, даже проигрыш оказывается достойным. И хватит, девочки, говорить об экзаменах. Взгляните лучше на это небо! Оно словно бледно-зелёная арка над домами. Представляете, до чего прекрасны сейчас под ним тёмно-лиловые буковые леса под Авонли?
– Джейн, что ты собираешься надеть на выпускной бал? – перевела разговор на более интересующую её тему Руби.
Джейн и Джози ответили в унисон, и разговор их закрутился в водовороте моды, но Энни его не слушала. Облокотившись на подоконник, она неслась мечтами по закатному небу над крышами и шпилями города, и перед её мысленным взором сияла такая яркая картина будущего, какая может быть создана лишь оптимизмом молодости. Где-то там, вдалеке, всё было возможно и подвластно ей, Энни Ширли. Грядущие годы маячили в розовом тумане. И каждый год сулил ей новую розу, чтобы в итоге они – одна за другой – сплелись в роскошный венок.
Глава 36. Победа и мечты
Утром того дня, когда на доске объявлений академии вот-вот должны были вывесить окончательные результаты экзаменов, Энни и Джейн вместе шли по улице. Джейн счастливо улыбалась. Муки с экзаменами позади, она всё сдала – одно лучше, другое хуже, – и, так как к высоким целям не стремилась, дальнейшее мало её тревожило. Энни, напротив, была тиха и бледна. Достижения никому не даются даром: их оплачиваешь трудом, самоотдачей, беспокойством, а в случае, если желаемого не добился, и разочарованием. Всего через десять минут станет известно, кому досталась золотая медаль, а кому – стипендия Эйвери, и время за пределами этого ожидания для Энни перестало существовать.
– Что-то одно ты обязательно получишь, – уверенно твердила Джейн, которой иной исход представлялся вопиющей и невозможной несправедливостью.
– На Эйвери у меня нет надежды, – ответила Энни. – Все убеждены, что она достанется Эмили Клей. И я не собираюсь подходить к доске объявлений при всех. Смелости не хватит. Пройду мимо неё сразу в женскую раздевалку, а ты, Джейн подойди, посмотри и потом сразу мне расскажи. Но умоляю во имя нашей старой дружбы: даже если мне ничего не дали, всё равно сообщи как можно скорее. Нечего со мной осторожничать. И не сочувствуй мне, пусть я и очень расстроюсь. Обещаешь, Джейн?
Джейн торжественно пообещала, но вскоре выяснилось, что в этом не было никакой нужды. Едва они поднялись по ступеням академии, как увидели молодых людей, несущих на плечах Гилберта и вопящих на весь вестибюль:
– Слава и честь медалисту Гилберту Блайту!
Но не успела Энни ещё до конца почувствовать острую горечь и боль поражения, как кто-то исторг новый пронзительный вопль:
– Троекратное ура Энни Ширли! Ей дали Эйвери!
Джейн ахнула.
– О Энни. Я так горжусь! – сказала она, когда они бежали в женскую раздевалку. – Я ужасно тобой горжусь! Разве это не потрясающе?
В раздевалке их обступило множество девушек, и Энни оказалась в центре смеющейся, поздравляющей, хлопающей её по плечам и пожимающей руки группы.
– Как же Мэттью и Марилла будут довольны, – прошептала Энни на ухо Джейн сквозь шум поздравлений, толкотню и объятия. – Я должна прямо сейчас сообщить им новость.
Следующим важным событием стал торжественный выпуск, прошедший в большом актовом зале академии. Произносились торжественные речи, пелись песни, вручались дипломы, призы и медали, а выпускники читали специально написанные по этому случаю небольшие эссе.
Мэттью с Мариллой, сидевшие в зале, глазами и слухом были прикованы лишь к одной выпускнице на сцене – девушке в бледно-зелёном платье, щёки которой слегка розовели, глаза сияли. Прочитанное ей эссе имело самый большой успех, многие из публики, украдкой указывая на неё, шёпотом сообщали друг другу: «Это та самая, что получила стипендию Эйвери». А Мэттью, впервые нарушив молчание с тех пор, как вошёл в академию, прошептал на ухо сестре:
– Полагаю, теперь ты уже рада, что мы её у себя оставили.
– Я давно уже рада, – ответила Марилла. – Ох, и любишь же ты напомнить мне моё давнее заблуждение.
Мисс Барри, сидевшая позади них, ткнула Мариллу в спину зонтиком.
– Ну, Марилла, разве ты не гордишься девочкой Энни? Я весьма горжусь.
Энни настолько истосковалась по дому, где не была целый месяц, что и дня больше не могла вытерпеть и уехала вместе с Мэттью и Мариллой сразу по завершении торжества.
Зелёные Мансарды встретили её белыми цветами на яблонях и воздухом, напоённым юным дыханием новой весны. В восточной мансарде Энни застала Диану. Та принесла к её возвращению букет роскошных тепличных роз, который Марилла тут же гордо выставила в вазе на подоконник.