Сразу же после ужина Энни, уговорив Мариллу улечься пораньше спать, села возле окна в восточной мансарде. Тяжесть последних событий вновь навалилась на неё, и стало горько до слёз. Давно ли она сидела здесь, окутанная такими же весенними сумерками, но полная самых прекрасных планов на будущее? Кажется, с тех пор прошло много лет. В нынешних сумерках хотелось только плакать, и Энни уже была готова разрыдаться, как вдруг давившая её тяжесть исчезла, на губах заиграла улыбка, а глаза засияли отвагой. Долг её звал следовать за собой, и она откликнулась на его зов, как на зов дорогого и близкого друга. Ведь только так и следует долгу тот, кто честен и искренен.
Несколько дней спустя Марилла медленно возвратилась в дом с переднего двора, где разговаривала с мужчиной, о котором Энни знала лишь то, что фамилия его Садлер и живёт он в Кармоди. Беседа, судя по виду Мариллы, была не из приятных.
– Что нужно мистеру Садлеру? – поинтересовалась Энни.
Марилла, сев у окна, подняла на неё глаза, полные запрещённых ей окулистом слёз, и дрожащим голосом проговорила:
– Он слышал, что я продаю Зелёные Мансарды, и собирается купить.
– Купить? Купить Зелёные Мансарды? – Энни не верила своим ушам. – Нет, Марилла! Вы же на самом деле, конечно, не собираетесь их продавать.
– Не вижу я иного выхода, Энни, сколько ни думала. Будь у меня глаза в порядке, я вполне могла бы управляться здесь с хорошим наёмным работником. Но сложилось-то всё по-иному. Если я полностью ослепну, как тогда вести дела? Ох, никогда не предполагала, что доживу до того дня, когда придётся продать свой дом. Но дела будут идти только хуже, а закончится тем, что ферму никто не купит. В лопнувшем банке лежали все наши деньги до последнего цента, да ещё Мэттью взял несколько кредитов прошлой осенью. Миссис Линд посоветовала мне продать Зелёные Мансарды как можно быстрее и поселиться… где-нибудь. Полагаю, имела в виду, у неё. Ферма маленькая, постройки старые. Много за неё даже сейчас не дадут, но на жизнь вырученного вполне хватит. Удачно, что ты стипендией обеспечена, Энни. Жаль только, что теперь у тебя не будет дома, куда ты сможешь приезжать на каникулы. Но, думаю, ты справишься.
И Марилла, не выдержав, разрыдалась.
– Вы не должны продавать Зелёные Мансарды, – решительно проговорила Энни.
– О Энни, думаешь, я пошла бы на это, останься хоть маленькая надежда? Но выхода нет. Я с ума сойду – одна и слепая. Зрение пропадёт, я точно знаю.
– Марилла, вы будете здесь не одна, а со мной. Я не поеду в Редмонд.
– Не поедешь в Редмонд? – подняла на неё измученное лицо Марилла. – Почему? Что ты имеешь в виду?
– Именно то, что сказала. Я откажусь от этой стипендии. Я так решила ещё в тот вечер, когда вы вернулись от окулиста. Неужели вы могли подумать, что я оставлю вас в беде после того, как вы столько для меня сделали? Я всё хорошо обдумала, и у меня уже есть план. Слушайте. Мистер Барри готов на следующий год арендовать у нас землю. Значит, об этом вам не надо беспокоиться. А я буду преподавать. Я подала заявление на работу в нашей школе, но не уверена, что получится. Попечители уже предложили это место Гилберту Блайту. Ну ничего, наймусь в Кармоди. Мистер Блэр сказал прошлым вечером, что в той школе меня возьмут. Конечно, это не так удобно, как в Авонли, но я смогу ездить отсюда на работу в тёплое время, а зимой – приезжать по выходным. Для этого мы с вами оставим себе лошадь. О Марилла, я уже всё себе представила! Я буду читать вам вслух, поднимать настроение. Не будет никакой скуки и одиночества. Мы с вами заживём весело, счастливо и уютно.
Марилла смотрела на неё так, будто слышала всё это во сне, а не наяву.
– О Энни, будь ты рядом со мной, не сомневаюсь, у меня бы и в самом деле всё было прекрасно. Но я не позволю тебе приносить такую ужасную жертву ради меня.
– Ерунда какая! – весело рассмеялась Энни. – С моей стороны нет никакой жертвы. Самым ужасным для меня была бы потеря Зелёных Мансард. Мы обязаны сохранить наш любимый старый дом. И не возражайте мне больше. Моё решение окончательно и бесповоротно. Я не поеду в Редмонд, стану преподавать, а вам ничуть не следует беспокоиться на сей счёт.
– Но твои устремления… они…
– Я такая же целеустремлённая, как и прежде, – перебила Энни. – Просто у меня изменилась цель. Теперь я стремлюсь, во-первых, стать самым лучшим учителем, во-вторых, сохранить вам зрение, а в-третьих, самостоятельно пройти курс, который изучила бы в университете. О, у меня множество замыслов, Марилла! Я вынашивала их целую неделю. Я посвящу жизни здесь все свои силы и верю, что это место воздаст мне за труды всем лучшим, что только в нём есть. После выпуска из академии дальнейшая жизнь представлялась мне ровной прямой дорогой, на которой видно всё до самого конца. Но теперь на пути появился внезапный поворот. Что за ним, я не знаю, но хочу верить в самое лучшее. Марилла, в неизвестности тоже таится очарование! У меня дух захватывает, когда я пытаюсь представить дорогу, которая откроется за поворотом: всё это зелёное великолепие, игру света и теней, холмы и низины…
– Но я не имею права позволить тебе отказаться от стипендии.
– Вы не в силах мне помешать, – задиристо продолжила Энни. – Мне уже шестнадцать с половиной лет, да к тому же я упряма, как мул – так мне однажды сказала миссис Линд. О Марилла, не надо меня жалеть! Я этого не люблю, да и смысла в этом нет. Я в самом деле всей душой радуюсь, что остаюсь в своих дорогих Зелёных Мансардах. Никто не сможет любить их так, как мы с вами, Марилла, а значит, наш долг – сохранить их.
– Благослови тебя Бог, моя девочка! – окончательно сдалась Марилла. – Я чувствую, что ты даришь мне новую жизнь. Я не могу заставить тебя уехать в Редмонд, хотя должна была бы это сделать, но, думаю, в моих силах воздать тебе сторицей[41] за всё.
Слух о решении Энни отказаться от учёбы в университете и остаться дома быстро распространился по Авонли и стал предметом всеобщего обсуждения. Многие добрые авонлийцы, не подозревая о слепоте, грозившей Марилле, сочли поступок Энни необъяснимой глупостью. Многие, но не миссис Аллан, которая высказала Энни столь пылкое одобрение, что на глаза у неё навернулись слёзы.
Добрая миссис Линд тоже одобрила её решение. Застав однажды их с Мариллой у парадной двери, где они полюбили проводить уютные летние сумерки, наполненные ароматом мяты, она грузно опустилась на каменную ступеньку, возле которой высились розовые и жёлтые мальвы, выдохнула с облегчением и произнесла:
– Начинаю радоваться, просто когда сажусь. Весь день носить на ногах двести фунтов – не так уж мало. Велико твоё счастье, Марилла, что ты худая. Надеюсь, ты это ценишь. Ну, Энни, я слышала, ты отказалась от университета. Полностью поддерживаю. У тебя и так больше образования, чем нужно женщине. Негоже нам, подобно мужчинам, забивать себе головы латынью, греческим и прочей ерундой.
– Но я всё равно собираюсь учить и латынь, и греческий, миссис Линд, – засмеялась Энни. – Пройду университетский курс искусств здесь, в Зелёных Мансардах, и выучу столько же, как если бы уехала туда.
– Энни Ширли, да ты угробишь себя! – всплеснула руками добрая леди.
– Вовсе нет. Это пойдёт мне на пользу. Я не собираюсь переутомляться. Буду, как говорит Жена Джосайи Аллена[42], искать золотую середину. В долгие зимние вечера у меня будет достаточно свободного времени, а к рукоделию я не особенно склонна. Знаете, мне предстоит работать в Кармоди.
– Не знала. Я думала, ты станешь нашей учительницей. Слышала, что попечители решили пригласить тебя в школу в Авонли.
Энни вскочила на ноги.
– Миссис Линд, это правда? Они же обещали это место Гилберту Блайту.
– Так и было. Но Гилберт узнал, что тебе нужна работа, и тут же отправился к попечителям. Вчера вечером он присутствовал на их заседании и договорился, чтобы наша школа досталась тебе, а ему – школа в Уайт-Сендс. Он сделал это ради того, чтобы ты могла проводить больше времени с Мариллой, и, должна сказать, это славный и благородный поступок с его стороны. И подлинное самопожертвование. Ведь в Уайт-Сендс ему придётся платить за жильё, а он копит деньги на обучение в университете. Когда Томас рассказал мне об этом, я очень порадовалась за вас с Мариллой.
– Мне кажется, я не должна принимать это предложение, – смущённо пробормотала Энни. – Для Гилберта Блайта это слишком большая жертва. Он должен остаться здесь.
– Думаю, ты его не убедишь. Он уже подписал договор с попечителями в Уайт-Сендс, и ты своим отказом ничего не добьёшься. Бери нашу школу без разговоров. Кстати, там больше не будет ни одного Пая. Джози – последняя из этого выводка, и хорошо, что последняя. Двадцать лет в нашей школе обязательно учился кто-то из Паев – мне кажется, с единственной миссией: не давать покоя учителям. О, а что это свет в окне дома Барри так мигает?
– Это Диана сигналит мне, чтобы я к ней зашла, – с улыбкой объяснила Энни. – Пользуемся нашим старым методом. Извините, я побегу узнать, что ей надо.
И Энни понеслась, как олень, по покрытому клевером склону, а затем её скрыл из вида Призрачный лес. Миссис Линд проводила её снисходительным взглядом.
– Сколько в ней ещё осталось от ребёнка!..
– Но ещё больше в ней теперь от взрослой женщины, – с заметной резкостью парировала Марилла.
Но в последнее время резкости в ней сильно убавилось. Это отметила и миссис Линд, сказав тем же вечером своему Томасу:
– А Марилла-то Катберт размякла.
На следующий день перед закатом Энни отправилась на маленькое авонлийское кладбище – посадить для Мэттью свежие цветы и полить шотландскую розу. Она пробыла там до самых сумерек, наслаждаясь тишиной и покоем этого места, где так дружелюбно шуршали тополя и перешёптывались травы, растущие между могилами. Когда настала пора возвращаться домой, Энни отправилась по длинному склону холма к Озеру Сияющих Вод. Солнце уже садилось. С высоты перед ней как на ладони раскинулся весь Авонли, подёрнутый дымкой первых сумерек, словно «обитель древнего покоя»