Международная азбука Морзе основана на коротких и длинных сигналах, которые на бумаге обозначаются как точки и тире.
Ура! Розочки я сразу подсознательно сравнила с точками. Седмичники, простые цветы, похожие на звездочки с семью концами, вероятно, заменяли тире.
Выхватив из сумки листок с «./... / * / * .*» и так далее, я принялась расшифровывать послание, сверяясь с азбукой из энциклопедии (любезный читатель, азбука эта приведена в конце книги для расширения вашего кругозора и для того, чтобы вас позабавить). Оказалось это непросто, поскольку приходилось выискивать каждую букву.
Одна точка — Е. Лист разделяет ее со следующей буквой. Три точки — С. Еще листочек. Тире — Т. Листик. Тире, две точки, тире — Ь. Два листа?
Конец слова!
Есть! ЕСТЬ.
Через какое-то время мне удалось расшифровать первые пять слов: «ЕСТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА РЕФОРД ПРОДАЕТ ПРИПАСЫ...»
Это было лишь самое начало послания, и передо мной встал нелегкий выбор. Просидеть здесь еще несколько часов, корпя над точками и тире, пока миссис Таппер, возможно, пытают жестокие преступники, или немедленно попросить Флоренс Найтингейл о встрече? И у меня была одна идея, как этого добиться.
Я выбрала второе и, убрав в сумку бумаги и карандаш, подошла к непреклонной миссис Кроули, сидящей за своим столом. На этот раз я не стала возражать, когда она протянула мне кремовый листок и синие чернила, а только улыбнулась и покорно их приняла.
Нельзя сказать, что я написала записку. Скорее я ее нарисовала. Торопливо и без затей:
Промокнув и сложив листок, я протянула его миссис Кроули, а она передала слуге в бриджах, и он поспешил наверх. Я дожидалась его у подножия лестницы.
Не прошло и минуты, как Щеголь (так я про себя начала его называть) спустился и с потрясенным видом произнес:
— Мисс Найтингейл хочет вас видеть. За мной, пожалуйста.
Все мои выводы о Флоренс Найтингейл оказались неверными — я выяснила это несколько минут спустя, встретившись с этой выдающейся леди лицом к лицу. Меня отвели в просторную комнату на самом верху, залитую светом из не задернутых шторами окон. В огромной постели, богато убранной мягкими подушками с бантиками на уголках и пуховым одеялом в шелковом пододеяльнике, сидела пухлая улыбчивая дама, которую несколько десятилетий назад сочли бы удивительно красивой. Волосы с прямым пробором были по-простому зализаны назад, как было модно в дни ее юности, — и их до сих пор не тронула седина! На очаровательном симметричном лице я не заметила ни морщинки! Она сияла не меньше, чем ее солнечная спальня, где не были слышны голоса с первого этажа. Сюда доносились только птичьи трели из открытого окна. Право слово, эта комната походила на райский уголок блаженства в сердце шумного грязного Лондона.
Так же блаженно мисс Найтингейл произнесла:
— Прошу, садитесь.
Она показала на кресло, придвинутое к изножью кровати. Как я с удовольствием отметила, оно стояло совсем рядом с окном. Я подошла к нему и села. Мисс Найтингейл изучала меня с неподдельным интересом.
— Признаюсь, я ожидала более взрослую посетительницу, — заметила она, показывая мне мою же записку с зашифрованным в цветах посланием «SOS». — Откуда вам известно о моих розах и седмичниках? Но прежде всего назовите, пожалуйста, ваше имя.
Поразительно, как вежливо она говорила, но при этом в открытую и не тратя времени зря. Это побудило меня дать ей искренний ответ:
— Любезная мисс Найтингейл, я могла бы назвать вам любое из моих имен, но сейчас у меня нет сил на притворство.
Она кивнула, как будто мой ответ показался ей вполне естественным. Ее волосы украшал белый платок, аккуратно повязанный на затылке, далеко от лба, словно призванный подчеркнуть блеск ее гладких волос. Края платка были завязаны под подбородком, и кружево каскадом ниспадало на бархатную ночную кофточку. Когда мисс Найтингейл кивала, они слегка покачивались.
— Вижу, вы чем-то сильно встревожены, — мягко сказала она. Как я позже узнала, эта дама никогда не повышала голоса, даже в годы войны в Крыму, и это было одним из ее самых известных качеств. — Насколько я понимаю, ваша беда как-то связана со мною?
— Возможно, — ответила я и кратко, но стараясь не упускать важных деталей, пересказала ей обстоятельства похищения миссис Таппер, начиная с грубо начирканного послания «ПОЧТОВАЯ ГОЛУБКА С ПТИЧЬИМИ МОЗГАМИ НЕМЕДЛЕННО ДОСТАВЬ СВОЕ ПОСЛАНИЕ, А НЕ ТО ПОЖАЛЕЕШЬ, ЧТО ПОКИНУЛА СКУТАРИ», которое исчезло вместе с моей несчастной хозяйкой. К счастью, я помнила его наизусть. Как и слова бандитов, которые передала мне Флорри: «Мы знаем, што вы шпионили для Птицы!»
— Действительно, несогласные со мной называли меня Птицей и в своих политических карикатурах наделяли меня птичьими чертами, — отвлеченно произнесла мисс Найтингейл, отвернувшись от меня и... Здесь надо объяснить, что изголовье кровати, явно сделанное на заказ, состояло из множества ящичков и полочек, набитых разнообразными бумагами, и именно там Флоренс Найтингейл сейчас что-то искала. А на прикроватном столике с зеленой скатертью стопки бумаг окружали электрическую — электрическую! — лампу. Да, этот дом и впрямь был полон сюрпризов! Впрочем, преданная реформам дама вполне могла потратиться на такую лампу, чтобы продолжать вести переписку даже после захода солнца. Я заметила, что, в отличие от лица мисс Найтингейл, руки ее выглядят старческими и покрыты мозолями.
Наконец она нашла то, что искала, повернулась обратно и показала мне мою вчерашнюю записку: «пожилая дама похищена бандитами».
— Да, это написала я.
— Признаюсь, мой ответ был предельно честным, дорогая. Я не помню никакой миссис Таппер.
Я вытащила из сумки свадебную фотографию миссис Таппер, которую носила с собой на всякий случай.
Губы мисс Найтингейл сложились в аккуратную букву «О».
— Теперь вы ее вспомнили?
— Да, моя милая, вспомнила. Признаюсь, имя вылетело у меня из памяти, поскольку ей я доверилась лишь однажды, по крайней необходимости. Я так и не узнала, почему ее послание не было доставлено и что с ней стало.
— Так вы в самом деле были шпионкой?! — восхищенно прошептала я.
— Армейские офицеры выступали против меня, простой женщины, с не меньшей горячностью, чем против русской армии. В ответ я выступала против них, — спокойно объяснила мисс Найтингейл.
— Я думала, вы поехали туда, чтобы помочь раненым?!
Она печально улыбнулась:
— Разумеется, но врачам и офицерам не нравилось мое вмешательство. Они видели в моем появлении угрозу их привычному образу жизни, полному пикников, игры в поло, скачек, развлечений добрых старых времен. И были правы. Я считала, что офицеры обязаны заботиться о солдатах, а не отдыхать, а врачи — приглядывать за ранеными и больными.
— Они этого не делали?
— Врачи — хирурги — не гнушались отпиливать конечности раненым, но к заразным не подходили никогда, из страха подхватить инфекцию. Они старались по возможности снять с себя все обязательства. Порой больных даже оставляли без еды. Они лежали в одиночестве — грязные, завшивленные... — Мисс Найтингейл резко осеклась, и ее взгляд снова сфокусировался на мне. Она вернулась из трагического прошлого к не менее печальному настоящему. — Так скажите, моя безымянная подруга, что стало с посланием, которое я адресовала лорду Уимбрелу?
— Лорду Уимбрелу? — эхом отозвалась я.
— Да, Сидни Уимбрелу, настоящему патриоту и моему самому преданному союзнику.
Любопытно. Только недавно я разглядывала его силуэт.
— Без него не принималось никаких решений. Он имел огромное влияние на королеву. Лорд Уимбрел давно почил, но его доброе имя остается неопороченным... Вам известно, где сейчас это послание?
— Если вы про шифр на лентах кринолина миссис Таппер — он сейчас у меня.
Флоренс Найтингейл впервые за мой визит расслабила плечи и откинулась на подушки. Из комнаты этажом ниже лились сладкие звуки музыки. Кто-то на пианино играл Моцарта.
— Вы умны, — сказала мисс Найтингейл — без похвалы и без осуждения, как бы констатируя факт. — Что ж, хорошо. Мое потерянное сообщение у вас. Я бы попросила его назад, во избежание скандала.
— Скандала?
— Реформы, которым я посвятила жизнь, наконец приняты и приводятся в действие, и все разногласия забыты. Ни к чему ворошить прошлое. Не могли бы вы...
— Меня не волнует политика! Я всего лишь хочу узнать, кто похитил миссис Таппер!
— На этот счет у меня нет никаких предположений. Хотя я не меньше вашего в этом заинтересована: ведь если она расскажет им про послание...
Внутри меня нарастали раздражение и нетерпение. Я не выдержала и перебила ее, заговорив на повышенных тонах:
— Миссис Таппер катастрофически глуха и с трудом поймет, чего хотят от нее похитители. Мало того — к тому времени, когда вы доверили ей свои несчастные розы и седмичники, она уже оглохла!
— Ох, господи! — ахнула мисс Найтингейл. — И как же я этого не заметила? Но позвольте, я дала ей карточку с адресом...
— Она умеет читать печатные буквы, и то с трудом, но уж никак не рукописные. Сомневаюсь, что она разобрала ваш почерк.
— Помилуйте! Я полагала... нет, о чем я думала?!
Я смягчилась:
— Не сомневаюсь, что вас тогда занимали другие, не менее важные вопросы и вы не смогли уделить этому достаточно внимания. В любом случае, поскольку миссис Таппер не поняла ни слова из того, что вы сказали, она вряд ли знала, для чего ей карточка, и не подозревала, что везет некое послание. Пока мы с вами разговариваем, преступники терзают то синее платье, которые вы ей подарили, и ищут в нем записку. Скажите, пожалуйста, — кто они?
— Я не знаю, — повторила Флоренс Найтингейл.
— У вас нет ни единой догадки?!
— Молодой лорд Уимбрел только-только вступил в палату лордов. Возможно, недруги ищут способ опорочить его доброе имя. В то же время это могут быть друзья или потомки тех, о ком я писала. Признаюсь, на ум не приходит ни один человек, который бы не хотел заполучить это сообщение. — Она говорила искренне, и я вынуждена была ей поверить. — Право слово, не знаю. Однако непременно это выясню, — уверенно добавила мисс Найтингейл тоном человека, который привык поступать как ему вздумается. — И уже предприняла некоторые шаги.