Меня мутило, и не только из-за неудачного сиденья.
Надежный, комфортный план с кебом, гостиницей, элегантными комнатами и спокойным ожиданием рухнул. Я себя выдала. Попалась Лестрейду на глаза. Теперь либо он, либо Шерлок будут искать молодую вдову в Бельвидере и вскоре выяснят, что она отбыла в столицу на экспрессе. Вот и навела братьев на мысль, что я в Уэльсе! Как бы не так. И хотя о моем финансовом благополучии им пока неизвестно, скрыть тот факт, что я уехала в Лондон, у меня уже не получится.
Разве что покинуть город сразу же по приезде, первым попавшимся поездом?
Нет, Шерлок наверняка спросит обо мне в кассах, а в черном трауре опознать меня не составит труда. Сыщик быстро выяснит, куда я отправилась — в Хаундстон, Рокингем или Пудингсворт, и поедет за мной следом. А в этих небольших городках найти человека куда проще, чем в столице.
Кроме того, мне хотелось побывать в Лондоне. Нет, я сомневалась, что там скрывается моя мать — это маловероятно, но подозревала, что в столице будет легче осуществлять поиски. К тому же я -всегда грезила о Лондоне. Дворцы, фонтаны, кафедральные соборы! Театры, опера, джентльмены во фраках, леди в бриллиантах.
А еще — об этом я подумала с легкой улыбкой, скрываясь под вуалью, — прятаться прямо под носом у старших братьев, когда они об этом знают, должно быть особенно приятно. Пусть возьмут назад свои слова о том, что у меня маленькая голова и я не способна переварить сразу много информации!
Отлично. Лондон так Лондон.
Однако, поскольку обстоятельства изменились, кеб я взять не смогу. Не сомневаюсь, что Шерлок Холмс опросит всех кеб- менов у вокзала. Придется идти пешком. А прибудем мы под ночь. И в гостинице я не смогу остановиться — в них брат тоже наведет справки. Чем дальше я уйду от железнодорожной станции, тем лучше. Вот только куда мне податься? Один неверный поворот — и меня возьмут в тиски сомнительные личности. Воры или... Может, даже головорезы.
Кошмарно.
Я отвела взгляд от тошнотворного пейзажа за окном и взглянула на застекленную дверь купе.
И чуть не завизжала.
За стеклом маячило широкое лицо, похожее на полную луну.
Незнакомец прижал нос к двери и всмотрелся во всех пассажиров по очереди. Холодный, ничего не выражающий взгляд задержался на мне, а затем подозрительный господин отвернулся и пошел дальше по коридору.
Я нервно сглотнула и покосилась на соседей по купе. Они не выглядели напуганными. Рабочий в кепке храпел на сиденье справа от меня, выставив перед собой ноги в грубых ботинках с квадратными носами. Напротив него господин в клетчатых штанах и фетровой шляпе читал газету, посвященную скачкам (судя по изображениям жокеев и лошадей). А приземистая пожилая дама рядом с ним неотрывно смотрела на меня с приветливым выражением лица.
— Что-то не так, уточка? — поинтересовалась она.
Уточка? Крайне необычное обращение. Однако я не стала заострять на нем внимание и спросила:
— Кто это был?
— Ты о ком, утя?
Либо она его не заметила, либо ничего удивительного тут нет и лысые здоровяки в тряпичных кепках то и дело заглядывают в купе в поездах, просто я об этом не знала.
Я покачала головой и пробормотала:
— Не обращайте внимания.
Хоть и почувствовала укол совести за то, что солгала.
— А ты вон какая-то бледная под всей этой чернотой, — заметила моя новая знакомая. Обычная беззубая карга, только в старомодном капоре вместо приличной шляпы, да еще громадном, с широкой каймой, из-за чего он походил на гриб, и оранжевой лентой, завязанной под щетинистым подбородком. Одета она была в поредевший от времени меховой палантин, уже не совсем белую блузку и выцветшую фиолетовую юбку с подновленной вышивкой. Старуха посмотрела на меня как малиновка на зерно и масляным голосом уточнила: — Недавнее горе-то у тебя, уточка?
А. Ей хотелось побольше узнать о моем «дорогом почившем супруге». Я кивнула.
— А теперь что, в Лондон?
Я кивнула.
— Вот часто так бывает, верно я говорю, утя? — Невоспитанная попутчица подалась вперед и посмотрела на меня со смесью торжества и сочувствия. — Подцепила хорошего парня, да, а потом он возьми и помри. — Какое грубое слово она подобрала! — Помер он, да, и оставил тебя без корки хлеба. Вот ты, бедная и бледная, сидишь тут небось с дитем в пузе?
Я с трудом понимала, о чем она говорит. Как можно распространяться о подобных вещах в общественном месте, да еще и в присутствии мужчин (к счастью, они пока ничего не заметили)! От возмущения у меня пропал дар речи. Краска залила лицо.
Дружелюбная мучительница решила, что мое смущение — знак согласия. Она кивнула и подалась еще ближе:
— Теперь голову ломаешь, как прокормиться в городе, а? Ты раньше-то была в Лондоне, а, душенька?
Я только и сделала, что помотала головой.
— Ну, прежних ошибок не повторяй, уточка, и не важно, чего там тебе джентльмены обещают. — Она сделала вид, будто хочет раскрыть мне страшную тайну, но голос не понизила. — Если в кармане у тебя пусто, милочка, то вот тебе совет: сними нижнюю юбку-другую...
Мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок. Рабочий продолжал беспечно храпеть, а вот второй господин спрятал лицо за газетой.
— ...ну зачем они тебе? — продолжала беззубая старуха. — Знаешь, в Лондоне много девиц без нижних юбок, а у тебя их небось штук шесть! Это ясно по тому, как они шуршат, да и платьице-то пышное.
Скорее бы мы приехали и этот невыносимый разговор закончился! Он был мне настолько противен, что я рискнула посмотреть в окно. За стеклом пролетали небольшие дома и высокие здания, кирпичные и каменные, тесно прижатые друг к другу.
— Ты их отнеси в лавку поношенной одежды Калхейна на Сент-Тукингс-лейн, повернешь туда с Кипл-стрит, — неустанно вещала приземистая карга. Теперь она больше напоминала жабу, чем малиновку. — Ну, знаешь, это там, в Ист-Энде. Пройдешь мимо порта. И учти: как отыщешь эту улочку, ни к кому другому не заходи, напрямую шагай к Калхейну: там тебе щедро заплатят за твои юбки, особливо если они из настоящего шелка.
Ее сосед зашуршал газетой и прокашлялся. Я вцепилась в край сиденья, стараясь отодвинуться как можно дальше от надоедливой старухи, насколько мне это позволял турнюр.
— Благодарю вас, — пробормотала я, поскольку она и правда мне помогла, хотя продавать нижние юбки я не собиралась.
Мне нужно было избавиться от вдовьего траура и найти ему замену. Разумеется, в деньгах я не нуждалась и могла заказать все, что душе угодно, но на пошив одежды уходит много времени. Тем более что Шерлок наверняка допросит каждую достойную швею, а меня непременно запомнят, если я приду в траурной одежде: в черном или хотя бы в сером с белой или лавандовой отделкой. Только такие наряды позволялось носить вдове после первого года траура, и мама этому правилу следовала. Учитывая хитрость и смекалку брата, мне этот вариант не подходит. Недостаточно сменить наряд; надо полностью преобразиться. Но как? Стащить с бельевой веревки чужие тряпки?
Теперь благодаря невоспитанной старухе, я знала, как мне поступить. Лавка поношенной одежды. Сент-Тукингслейн, поворот с Кипл-стрит. Ист-Энд. Там Шерлок и не подумает обо мне спрашивать.
И над тем, что в Ист-Энде мне угрожает опасность, сама я не задумалась, хотя следовало бы.
Глава одиннадцатая
Со своего места я не могла рассмотреть лондонские пейзажи за окном, зато, сойдя на станции Олдерсгейт, не стала спешить уйти, а остановилась взглянуть на густо населенный большой город. Надо мной возвышались возведенные человеком джунгли из зданий куда более высоких и грозных, чем самые величественные деревья на свете.
И здесь жили мои братья?!
В этой кирпично-каменной карикатуре на привычный мне мир?! С темными силуэтами дымовых труб и острых крыш, похожих на привидения на мрачном, мутно-оранжевом горизонте?! Облака свинцового цвета висели низко над землей, а заходящее солнце разливало между ними растопленное золото; готические башни на фоне пасмурного неба выглядели одновременно и празднично, и угрожающе, будто свечи на праздничном торте в честь дня рождения дьявола.
От созерцания этой картины меня отвлекли городские жители: они спешили по своим делам, и то и дело кто-нибудь задевал меня сумкой или плечом. Я сделала глубокий вдох, сглотнула и повернулась спиной к удивительно зловещему закату.
В Лондоне, как и везде, солнце заходило на западе. Я же заставила свои затекшие ноги двигаться по широкой аллее в противоположном направлении — на восток, туда, где располагались лавки подержанной одежды, порты и бедные районы. В Ист-Энд.
Я прошла через несколько кварталов и очутилась на узкой улочке в тени льнущих друг к другу зданий. Солнце тонуло за горизонтом. В городе ночь освещали не луна и звезды. На тротуар лился желтый свет из лавок, и на контрасте тьма казалась еще гуще. Размытые силуэты прохожих то возникали под слабым светом газовых фонарей, то пропадали во мраке, словно ночные видения.
Или существа из кошмара. В тенях носились крысы — наглые, городские, которые не убегали при моем приближении. Я отводила взгляд и усиленно представляла, будто их вовсе не существует.
Я старалась не глазеть на небритого господина в алом галстуке, щуплого мальчонку в обносках, здоровяка в запятнанном кровью фартуке, босую цыганку на углу — оказывается, в Лондоне тоже есть цыгане! Только здесь они не гордые кочевники, а грязные попрошайки, словно вымазанные в саже.
Это и есть Лондон?! А где же театры, кареты, леди в драгоценностях, вечерних платьях и мехах, джентльмены в золоте, белых галстуках, фраках?!
Вместо них передо мной предстал бледный человек, на спине и груди которого висело по табличке с одной и той же надписью:
ДЛЯ
$Јзмя0>ечжго
&ОЛОС
‘(Наносите.
(Массажное.
(Масло
Јан. ЯСемпта
Выглядел он так, словно его засунули в передвижную конуру. Несчастного облепили чумазые ребятишки и пытались стянуть с его головы помятый котелок.