— Слушаюсь, сэр.
Лицо юного Финча оставалось каменным, и в нем не отражалось ни обиды, ни злобы.
— А за порог и шага не ступай, понял?
— Слушаюсь, сэр.
— Сделай то, что я тебе сказал, а потом отчитайся.
Александр кивнул и вышел из кабинета.
Я зашагала быстрее и перехватила его у подножия лестницы с красивыми медными перилами, которая вела на первый этаж магазина.
— Прошу прощения, мистер Финч... — проговорила я, слегка запыхавшись.
— Чем могу помочь, мисс?
Он остановился и повернулся ко мне. Вид у него был приятный и услужливый. Возможно, слегка франтоватый. Во всяком случае, он ходил в затемненных очках в помещении. А вместо строгого костюма служащего конторы на нем были серебристый жилет с белыми пуговицами, стильные запонки в манжетах белоснежной рубашки и сиренево-синий пластрон с зажимом, с которого на цепочке свисала маленькая подкова; короче, Александр Финч одевался так же модно и недорого, как мисс Месхол. Если он в самом деле соблазнитель, то, возможно, заинтересуется мной...
Глупости. Меня и рядом поставить нельзя с очаровательной леди Сесилией. Она уж точно не походила на жирафа.
— Сэр, меня буквально ослепило разнообразие товаров в вашем магазине, и я совершенно растерянна. Не могли бы вы показать мне, где... — Я понизила голос до шепота. — Леди Теодора Алистер попросила меня с вами поговорить.
Сердце у меня тревожно забилось в ожидании его реакции.
На секунду в глазах Александра мелькнуло удивление, но он тут же оправился и стал мне подыгрывать:
— Прошу сюда, мисс, я буду рад все вам показать.
Александр провел меня мимо прилавка с жуткими деревянными руками — манекенами для перчаток — и красивой продавщицей, мимо дамы, похожей на старую деву, которая демонстрировала семейной паре набор чугунной посуды, и дальше вглубь магазина, пока мы не дошли до прилавка, за которым стояла хрупкая, как тростинка, девочка.
— Исчезни, — прошептал Александр.
И, хотя произнес он это спокойным, размеренным голосом, девочка широко распахнула глаза и убежала, не улыбнувшись и не сказав ни слова, как будто испугалась. Или она всегда так себя вела с Александром? Все-таки он сын хозяина, а она — юное наивное создание.
Мистер Финч зашел за освободившийся прилавок и сказал, обращаясь ко мне:
— Здесь у нас представлены модные новинки в женской обуви.
Видите ли, если бы мы просто отошли в сторону поговорить, это смотрелось бы неприлично и подозрительно, но когда нас разделял прилавок, окружающим казалось, что Александр всего лишь обслуживает клиентку.
Я не стала тратить время зря:
— Леди Теодора решила сама взяться за дело и проверить, каких успехов может добиться прекрасный пол в поисках пропавшей достопочтенной Сесилии.
— Понимаю. Что-нибудь на весну, говорите?
Он выдвинул ящичек за прилавком и выудил оттуда желтовато-коричневый сапожок с изящным каблучком, а за ним жемчужно-серый, с пуговицами спереди, а не сбоку, как обычно, и еще один — песочного цвета, с кружевными лентами.
Обувь была очень симпатичной и отличного качества, но я только сделала вид, будто рассматриваю сапожки, и прошептала:
— Боюсь, вы подумаете, что это глупо, но леди Теодора готова рискнуть. Видите ли, от полиции никакой пользы.
— Еще бы! Они только и делают, что следят за мной, а отец так на меня рассержен, что не выпускает за порог.
Александр произнес это все таким же ровным, невозмутимым тоном. Вероятно, отчасти поэтому у меня пока не складывалось о нем никакого впечатления, ни хорошего, ни плохого.
— Вы живете с родителями? — Я не придумала, о чем еще его спросить.
— Нет, с остальными служащими.
Скорее всего, в общежитии над универмагом.
— Что ж, в таком случае вам не приходится круглыми сутками страдать от придирок отца. А почему он на вас рассержен?
— Потому что я должен «знать свое место», как он выражается. Ему не нравится, что я ко всем отношусь одинаково. — Он махнул рукой на венский стул перед прилавком. — Не угодно ли присесть, миледи?
— О нет! — У меня подкосились колени, и я невольно упала на сиденье. — Я не... нет... такое обращение...
— Позвольте, по вашей речи заметно, что вы не та, за кого себя выдаете.
Хоть мне и не был присвоен титул при рождении и меня никто не стал бы представлять ко двору, я все же оставалась дочерью сквайра и входила в число аристократии — тех, кто не зарабатывает на жизнь своим трудом. Пускай я замаскировалась под обычную девушку, мое произношение выдало меня с головой. «Надо быть осторожнее», — мысленно укорила я себя, часто дыша от потрясения. Не зря я притворялась немой в образе бродящей по ночам сестры: иначе меня непременно раскрыли бы из-за моей благородной речи.
Зато теперь я начинала понимать, почему Сесилия переписывалась с этим молодым человеком. За непримечательной внешностью скрывались цепкий ум и другие интересные качества, которые мне сложно описать словами.
Александр поставил локти на прилавок и посмотрел на меня через дымчатые стекла очков, отчего мне стало слегка не по себе. Я не могла разглядеть глаза юноши и прочесть выражение его лица. Я не выдержала его изучающего взгляда и отвернулась. Он ухмыльнулся, как будто о чем-то догадался или что-то вспомнил:
— Полагаю, мы с вами уже виделись. Можно спросить, как вас зовут?
— Само собой, спросить можно, — сухо ответила я.
Наступила пауза. Александр понял, что отвечать я не собираюсь, и сменил тему.
— Лично я предпочитаю обувь со шнуровкой, а не с пуговицами, — заявил он и взял с прилавка сапожок песочного цвета. — Не надо мучиться, застегивая пуговицы, и кожа плотнее прилегает к ноге, повторяя ее форму. — В чем не было необходимости, поскольку девушкам полагалось по мере возможностей скрывать свою обувь, и она только время от времени выглядывала из-под подола юбки, и Александр не мог об этом не знать, так что мне было странно слушать его рассуждения по этому поводу. Он тем временем потянул за кружевные ленты, чтобы показать, как ими пользоваться, и зашнуровал сапожок, прямо как горничная шнурует корсет госпожи, придав ему форму осиной талии в. том месте, где он должен был закрывать лодыжку.
— Действительно, — отвлеченно проговорила я, глядя больше не на обувь, а на его круглое невыразительное лицо в темных очках. — Положим, я леди; а вы в таком случае назвали бы себя джентльменом?
— Хороший вопрос. У нас в стране, как это ни безумно, людей оценивают по их титулам. — Он продолжил шнуровать сапожок. — Почему бездельник-аристократ заслуживает звания джентльмена, а трудолюбивый, здравомыслящий представитель рабочего класса — нет?
Я отметила, что этот возмутительный вопрос Александр задал с необычным для него жаром. Опасаясь, куда нас может завести этот разговор, я уточнила:
— То есть вы придерживаетесь демократии?
Если да, моему изумлению не будет предела, при том что меня саму вырастила суфражистка.
— Я презираю все эти ярлыки, — хмыкнул Александр, и так туго затянул ленты на сапожке, словно пытался его задушить. — Я ко всем отношусь одинаково и готов найти друга в ком угодно, — чуть ли не со злорадством добавил он. — Если кому-то нужна помощь — я помогаю: неважно, служанка это или...
Он осекся, и я поняла, что самое время задать вопрос:
— Достопочтенной Сесилии потребовалась помощь?
Александр смягчился и заговорил уже спокойнее:
— У нее сдулась шина на велосипеде. А я, хоть и спешил по делам, остановился и помог ее залатать. Тогда мы и разговорились.
— Александр! — прогремел голос хозяина совсем неподалеку.
Молодой человек приподнял изящный желтовато-коричневый сапожок и вежливо произнес:
— Чтобы сделать заказ, мисс, отправьте нам по почте лист с обводкой вашей правой стопы...
Мистер Эбенезер Финч подплыл к нам грозной тучей:
— Александр, я же сказал... О. — Он резко замолчал. — Вот в чем дело. Ты обслуживаешь покупательницу.
«Как странно, — подумала я, — что отец у него вспыльчивый, а сам Александр спокойный и терпеливый. И не просто спокойный, а даже словно безжизненный».
Мистер Эбенезер Финч удалился, и Александр продолжил как ни в чем не бывало:
— Достопочтенная Сесилия очень серьезная девушка. Она читала «Капитал», и мы с ней обсуждали эксплуатацию рабочей силы.
«Капитал»? Я слышала об этой книге — о ней не говорили, а перешептывались; она всех потрясла и считалась дурной и отвратительной. Но поскольку никто не смел обсуждать ее в открытую и все обходились намеками о ее дурной репутации, я понятия не имела, о чем там написано.
Но мистера Александра Финча это не волновало, и он продолжил:
— Достопочтенная Сесилия считала, что нам очень повезло встретиться. Она хотела, чтобы я показал ей пролетариат.
Пролетариат? Это что, какое-то правительственное здание?
— Не домашних слуг, конторских служащих и ремесленников, а самые низы, измученные работой на фабриках, — добавил Александр. — Разумеется, я согласился. Мы начали переписываться, и потом...
— А! — воскликнула я.
— Прошу прощения, что-то не так?
— Нет, все в порядке. — Теперь я поняла, как Сесилия рисовала свои угольные картины. — Вы отвели ее на пирс, в работный дом, в Сент-Джайлс, на рыбный рынок в Биллингсгейте.
— Откуда вы знаете? — Александр нахмурился, и его гладкое, словно свежий сыр, лицо исказили морщины. — Да, все так. Она выезжала на прогулку с друзьями на велосипедах, потом встречалась со мной, и я отводил ее смотреть на то, какое существование влачат простые обыватели этого знаменитого на весь мир города.
Маркс. Точно. Скандального автора «Капитала» звали Карл Маркс.
— Достопочтенная Сесилия была марксистом? — прошептала я запретное слово.
— Я же говорил, что презираю ярлыки, — проворчал Александр, очевидно разочарованный в моих умственных способностях.
— Извините, — пролепетала я, поскольку привыкла, что на меня, позор семьи Холмсов, смотрели сверху вниз. (А в данном случае еще и буквально, поскольку Александр стоял за прилавком, а я сидела на стуле.) — Прошу прощения, что задаю вам столько вопросов, но скажите, пожалуйста, зачем достопочтенная Сесилия хотела узнать о жизни... э-э... пролетариата?