— Очевидно, чтобы получить образование, которое ей нигде не давали. Она забрасывала меня вопросами. Спрашивала, почему в городе так много лавок ростовщиков. Зачем доярка ведет за собой осла. Что такое смалец и как его получают. Почему дети мастерят шляпные картонки, а нищенки шьют мешки из грубой льняной ткани.
— Но должна быть причина, по которой она этим интересовалась. Какие у нее были намерения?
Спокойный голос Александра вдруг стал едким и неприятным:
— Чтобы сделать из меня козла отпущения, судя по всему.
Не такого ответа я ожидала.
— О чем вы?! — ахнула я.
— Разве не ясно? — Он передразнил меня, изобразив ужас на лице. — Она сбежала и всю вину свалила на меня.
— Возможно, она не знала, что так выйдет, — вяло заступилась я за Сесилию.
— А как же лестница?
На это мне было нечего ответить. Я прекрасно понимала, зачем к окну приставили лестницу: чтобы родные Сесилии, которым известно лишь о сахарных рисунках пастелью, подумали, будто маленькая глупышка сбежала с соблазнительным красавчиком.
В то время как юная леди, читавшая Маркса, была способна на что угодно.
— И она ни о чем вам не сказала? — спросила я мистера Финча. — Вы не знаете, куда могла пойти достопочтенная Сесилия?
— Понятия не имею, — ответил он, выстраивая сапожки на прилавке в стройный ряд. — Но подозреваю, что она вышла из дома прямо через парадную дверь и сама приставила лестницу к окну.
Глава девятая
По дороге на станцию Сент-Панкрас я зашла в книжный магазин и попросила у грузного джентльмена за прилавком «Капитал» Карла Маркса.
Он даже не шевельнулся: как будто ведьма из сказки превратила его в камень, не затронув лишь губы, потому что ими джентльмен неодобрительно шлепнул.
— Уверяю вас, после того как я ее пролистаю, я заверну томик в сукно и буду подпирать им дверь, — заверила его я.
Он поджал губы и ответил:
— В английском переводе, мисс, или в оригинале, на немецком?
— В переводе, разумеется. — Разве я похожа на ученого? Или разговариваю как ученый? Да, видимо, мне и правда нужно следить за своим аристократическим акцентом, который с головой выдал меня мистеру Александру Финчу.
Я не знала, что и думать об этом юноше. Прочитать что-либо по его лицу было практически невозможно, но в некоторые моменты он вел себя странно. Не то чтобы невоспитанно, однако довольно необычно. Впрочем, я ему сочувствовала из-за нападок его отца и восхищалась его непоколебимостью, а также готовностью искренне отвечать на мои вопросы. К тому же мне понравилось его предположение, что Сесилия вышла из дома через входную дверь и приставила лестницу к окну, чтобы сбить полицейских со следа: я и сама поступила бы так же.
Выходя из книжной лавки с тяжелым томом в упаковочной бумаге, я думала о том, что так ничего дельного и не выяснила.
Тем же вечером, уже в своей комнате, я прочла несколько абзацев из «Капитала», и мне показалось, что теперь я знаю еще меньше, чем раньше, и единственное, что я почерпнула из этой книги — это что «пролетариат» означает простой народ. Возможно ли, что после прочтения этого труда Сесилия стала марксистом? Я с интересом читала Томаса Гоббса, Дарвина и даже «Мученичество человека» Уинвуда Рида, но Маркс... Признаюсь честно, от него клонило в сон.
Спала я довольно крепко, а на следующее утро проснулась с мыслью о том, как же удивительно умна леди Сесилия, что сумела оценить столь изощренную чушь.
Которую Александр Финч, судя по его неслыханным убеждениям, тоже прочел.
Предположим, достопочтенная Сесилия сама вышла из дома: в чем, куда и зачем?
Все подобные вопросы вылетели у меня из головы, когда, сидя в своем кабинете и просматривая за утренним чаем газеты, я увидела в колонке «Пэлл-Мэлл Газетт» следующее объявление:
2523113111 1335363416451116263556 3111 35364133163153241143 1234233611313524321432 2641221656 13 33563653 26113653
Я придвинула к себе лист бумаги и карандаш, вывела тридцать букв алфавита, поделив их на пять групп, и занялась решением загадки.
2523113111. Вторая группа, пятая буква — Л. Вторая группа, третья буква — И. Первая группа, первая буква — А. Третья группа, первая буква — Н. И снова первая группа, первая буква — А.
ЛИАНА.
Послание в самом деле было адресовано мне!
Я поспешно разгадала шифр, и вот что у меня получилось: «ЛИАНА ВСТРЕЧАЕМСЯ НА СТУПЕНЬКАХ БРИТАНСКОГО МУЗЕЯ В ПЯТЬ СЕГОДНЯ МАТЬ»
О.
О!
Вот так неожиданно и внезапно? Неужели я скоро увижу маму? У меня защемило сердце.
А потом оно забилось быстро-быстро, как барабан, и меня переполнила вязкая каша противоречивых чувств. Я любила маму. И ненавидела. Она меня бросила. И не любила. Но она никогда не ограничивала мою свободу и помогла сбежать от братьев, поделившись крупной суммой денег. Ее упрямство и независимость, ее стремление бороться за права женщин...
Минуточку.
ЛИАНА ВСТРЕЧАЕМСЯ НА СТУПЕНЬКАХ БРИТАНСКОГО МУЗЕЯ В ПЯТЬ СЕГОДНЯ МАТЬ.
Британского музея?! Ненавистного Британского музея?! Мама его презирала за постоянные оскорбления женщин-ученых. Вряд ли она предложила бы встретиться «на ступеньках Британского музея».
Как только у меня появились сомнения, я поняла, насколько же сильно мне на самом деле хочется увидеться с мамой. Невыносимо. Мне искренне хотелось поверить в это послание, убедить себя в том, что мама выбрала это место встречи исключительно из соображений удобства, поскольку музей расположен в приличном районе.
Но в то же время в голове зудел ее строгий голос: «Энола, думай».
И я задумалась.
И мои выводы не принесли мне утешения. В этом послании никак не использовался цветочный шифр. Мама не написала бы просто «встречаемся», а иносказательно упомянула бы примулу или омелу, извечные символы свидания. И уж конечно не подписалась бы «мать», а назвалась бы «твоя хризантема», что у нас с ней означало «мама».
Вывод очевиден: объявление в газету поместила не она.
Конечно, хотелось верить, что больше некому, ведь кто же еще...
О нет.
Все ясно.
Вспомнив своего чересчур умного брата, я не выдержала и выругалась:
— Чтоб меня черти съели!
Я так разволновалась, что в глазах потемнело. Но пришлось собраться с силами, чтобы просмотреть все объявления и проверить, нет ли там настоящего сообщения от мамы.
Разумеется, там ничего не было. И ждать пока не следовало; обычно на то, чтобы отправить ответ, у мамы уходило больше недели. Я не знала, как и где пережидают зиму цыгане, но подозревала, что мама сейчас где-то далеко за городом и газеты долго идут к ней по почте, к тому же ей нужно время, чтобы разгадать мой шифр, проверить расписание поездов и составить ответное послание.
В Лондон она в любом случае приедет на поезде. Ну не разумнее ли предложить встретиться у железной дороги или неподалеку от станции? Скорее всего, она бы так и поступила.
Британский музей — как бы не так! Автор этого объявления совсем не понимал маму.
Автор? Ха. Как будто я не знаю, что это Шерлок.
У меня ушло несколько часов на то, чтобы составить гипотезу, как так вышло, и решить, что теперь делать, и я заработала ужасную головную боль.
К счастью, у замечательного секретаря доктора Рагостина сохранился адрес доктора Джона Ватсона.
После полудня я села в кеб и отправилась к этому достойному терапевту. Меня высадили на скромной улочке на северо-западе Лондона перед домом, в котором врач жил и занимался частной практикой.
Мальчик-слуга, у которого Джодди следовало бы поучиться манерам, провел меня в маленькую видавшую виды приемную и доложил, что врача нет на месте, но скоро он придет, поскольку принимать пациентов начинает с часу дня. Судя по часам в углу, ждать оставалось еще пятнадцать минут, и я была отнюдь не против оттянуть встречу.
Наконец они пробили час, и в приемную зашла грузная пожилая дама, страдающая зобом и хромотой. Однако в кабинет врача меня провели первой.
Там было так же тесно, как в приемной, а обивка и шторы выглядели потертыми.
— Мисс... М-м... — Доктор Ватсон поднялся со стула и посмотрел на меня своими добрыми глазами. Судя по всему, он догадался, что мы знакомы, но никак не мог вспомнить, как меня зовут.
— Мисс Месхол, секретарь доктора Рагостина, — подсказала я.
— Мисс Месхол! — Его простоватое лицо озарила улыбка, отчего оно стало обворожительным. — Прошу, садитесь. — Он махнул рукой на стул для пациентов и уселся за стол. — Чему обязан этому неожиданному и приятному визиту?
Меня так смутили его открытость и дружелюбие, что я покраснела. Было бы здорово, будь у меня такой добрый отец!
Я и до этого частенько думала о том, как мне не хватает друга или... Или родственника, только не эксцентричного и рассеянного, а верного и любящего, с которым можно вместе читать книги вечерами в маленькой гостиной. Но сама не понимала, как мне плохо без отца. Мой родной отец умер, когда мне было всего четыре, и до этого дня я по нему не скучала.
До этого дня.
— Я... Э-э... Мне не хотелось бы отнимать у вас время, — сбивчиво произнесла я, запутавшись в собственных чувствах. — Доктор Рагостин, э-э, рассмотрел ваше дело и, м-м, отправил меня к вам с одним вопросом.
— Конечно, спрашивайте. Рад слышать, что он заинтересовался. А я только вчера думал, не зайти ли к нему в бюро... И вот вы здесь. Что ж, я вас слушаю.
— Доктору Рагостину хотелось бы знать, не следит ли мистер Шерлок Холмс за зашифрованной перепиской в колонке объявлений «Пэлл-Мэлл Газетт».
— Холмс всегда читает объявления во всех крупных газетах, — ответил Ватсон.
— Хорошо, но как насчет конкретных шифров? Когда навещали мистера Холмса, вы ничего не замечали, к примеру, на его письменном столе?
— Как же, замечал, но с газетой это никак не было связано. А вот с шифрами — да. Там лежала хорошенькая брошюрка, сделанная вручную и расписанная акварельными цветами. Честно признаюсь, меня это озадачило. Таким скорее увлекалась бы леди, но никак не Холмс. А когда я захотел ее полистать, он вышел из себя.