То, за чем я пришла, могло лежать где угодно, но хоть мой брат и хранил скрипку брошенной в кресло, важные улики он, скорее всего, прятал как следует. Я подергала ручку ящика.
Заперто.
Я выудила из-под плаща свою «брошь» и вставила тонкое лезвие в замочную скважину.
Признаюсь, опыта в этом виде искусства мне было не занимать. Любой предприимчивый ребенок, выращенный среди неприступных кладовых и чуланов с сахаром, умеет взламывать замки.
И этот поддался с тихим щелчком. Я убрала кинжал и выдвинула ящик стола. Вполне ожидая увидеть огрызки карандашей, промокательную бумагу, деревянную линейку и все в этом роде.
Ничего подобного там не было.
Содержимое ящика отражало замысловатый образ жизни моего брата. Револьвер, коробочка с патронами, лежащая на боку бутылочка, наполненная прозрачной жидкостью, игла со шприцем (как у врача) на бархатной подушечке и фотография красивой женщины в рамке. Последнее меня особенно заинтересовало, и я решила поразмыслить об этом на досуге.
Но не сейчас. Сейчас мне было не до этого.
Дрожащими пальцами я достала из ящика дорогую сердцу брошюрку, расписанную цветами, которую мама смастерила собственноручно. Глаза снова застлала пелена слез. Но времени радостно поцеловать или прижать книжечку к груди, у меня не было. На лестнице уже раздавались шаги миссис Хадсон. Я спрятала брошюрку под платье, задвинула ящик и в три широких шага пересекла комнату. Спустя мгновение после того, как я уселась в кресло и завернулась в плащ, в гостиную вошла миссис Хадсон с подносом.
— Выпейте чаю, мисс.
Она подала мне этот жизнетворный напиток, а затем, к моему ужасу, наполнила свою чашку и села напротив, явно намереваясь составить мне компанию.
— Еще не согрелись, милая? Может, все же снимете плащ, чтобы он не мешал наслаждаться чаем?
Я покачала головой. Мне не составляло труда изображать из себя растерянную, близкую к истерике девушку в беде, поскольку я в самом деле была близка к истерике, — но не переиграла ли я? Нет, так дело не пойдет. Вдруг сострадательная миссис Хадсон собирается ухаживать за мной вплоть до возвращения моего брата?!
— Кусочек пирога с грецким орехом? Она протянула мне тарелку.
Я покачала головой:
— Н-нет, спасибо. Я... э-э... миссис... — Я чуть не назвала ее по фамилии и еле успела вовремя себя одернуть.
— Хадсон, милая.
— Миссис Хадсон, прошу прощения... — Вызвать румянец, пожалуй, невозможно, но мне этого и не потребовалось; я и так густо покраснела благодаря своей стеснительной натуре. — По зову природы, — пробормотала я. — Возможно...
— О, бедняжка, ну конечно! — Миссис Хадсон, добрая душа, тут же подскочила. — Сможете еще немножко подождать? Мне надо... кхм... все подготовить.
Я подозревала, что туалетная комната располагается в дальней части первого этажа, у задней двери, поскольку такие «удобства», устроенные в помещении, впускали в дом вонь канализации и никто бы не стал их строить у кухни или прихожей. Миссис Хадсон не могла отвести меня туда, не проверив состояние комнаты, к тому же ее надо было освежить туалетной водой и поставить в углу кувшин горячей воды с наброшенным на него чистым полотенцем.
Как только затихли шаги на лестнице, я поднялась, подошла на цыпочках к двери и тихонько ее отворила. Внимательно осмотревшись, я выскользнула за дверь, оставив ее приоткрытой, чтобы лишний раз не шуметь. А потом медленно спустилась по лестнице и вышла на улицу. Миссис Хадсон, разумеется, еще выполняла мою неприличную просьбу. Скорее всего, она услышала, как за мной закрылась тяжелая входная дверь. Я не стала терять время зря и побежала к стоянке экипажей.
Кебмен с сомнением взглянул на бедно одетую девушку, но я, к его огромному удивлению, бросила ему соверен, запрыгнула на сиденье и крикнула:
— Британский музей!
Золотая монета заставила кебмена отбросить все сомнения, и он подчинился.
Я закрыла лицо капюшоном плаща, насколько это было возможно, и нетерпеливо вытерла ладонями слезы. (Платка и луковицы при мне больше не было.)
«Больше никакого нытья», — строго приказала я себе; я совершаю поистине глупый, очень рискованный поступок, и мне важно мыслить трезво.
Кеб остановился у ступенек Британского музея.
Вместо того чтобы выйти, я выглянула в окошечко и сразу увидела Шерлока. Он дымил сигаретой, прислонившись к одной из колонн в стиле греческого возрождения перед входом, и выглядел обычным бездельником. Я не сомневалась, что с минуты на минуту какой-нибудь констебль возьмет его за шиворот и скажет идти своей дорогой. А мамы нигде не было видно. И если бы послание в самом деле было от нее и оказалось бы, что Шерлок всего лишь его перехватил, а не сочинил сам, и она пришла бы к музею, мой брат уж точно не стоял бы на ступеньках со скучающим видом.
Я с облегчением вздохнула и улыбнулась. Все-таки моя догадка оказалась верна. Мама за городом, в безопасности, а Шерлок считает, что может обхитрить свою скверную младшую сестру. Что ж, скоро он вернется домой и увидит, кто кого обхитрил.
Кебмен подошел к двери экипажа:
— Мисс?
— Едем дальше, — сказала я.
Весь оставшийся вечер я сидела у зажженного камина и листала вновь обретенную брошюрку с шифрами. Как приятно снова видеть родную первую страницу с нарисованными от руки золотистыми и красно-коричневыми хризантемами и надписью «АЛО НЭИ ЩИВ ХИО МХА МЕТ НАЗ ИРХ»! Правда, на ней появилось кое-что новенькое: Шерлок вывел карандашом решение — «ЭНОЛА ИЩИ В МОИХ ХРИЗАНТЕМАХ».
На второй странице, украшенной анемонами, мой брат написал: «ИЩИ В МОИХ АНЕМОНАХ ЭНОЛА».
Шифр с плющом на ограде он тоже разгадал («ЭНОЛА ИЩИ В НАБАЛДАШНИКЕ МОЕЙ КРОВАТИ»), как и все остальные, включая даже те, которые оказались мне не по зубам.
На странице с фиалками я прочла: «СЕРДЕЧНЫЙ ПОКОЙ ЭНОЛА ПОСМОТРИ В МОЕ ЗЕРКАЛО».
Интересно, какое именно зеркало и что обнаружил там Шерлок? Может, не деньги, а записку от мамы со словами сожаления, прощания, заботы или...
Я воздержалась от слова «любви». Нет, маму волновали более важные вопросы. Она была человеком со стержнем, умным и решительным. Суфражисткой, неустанно бьющейся за права прекрасного пола. Свободомыслящей. Художницей. Притом художницей замечательной, если судить по любовно — или, скорее, изящно — украшенной роскошными цветами брошюрке.
От восхищения маминым талантом я незаметно переключилась на надписи, оставленные Шерлоком. Они были совсем бледными, так что их можно было легко стереть и вернуть книжке первоначальный вид. Но мне, как ни странно, хотелось их сохранить. Мне хотелось оставить при себе частичку не только матери с ее великолепными рисунками, но и брата с его мелким, аккуратным почерком.
Почерк многое говорит о характере, выставляя напоказ как очевидное, так и неявное. Я представляла Шерлока великим детективом, властным и надменным, но его почерк был куда мельче, чем у мамы. Значит, он сам не так уж высоко себя оценивал. Вполне возможно, что мой брат так же не уверен в себе, как и я.
Однако при этом спокойный и последовательный. Завитушки на буквах показывали творческий дух матери, ее стремления, идеализм, ее мечты. В простых, непримечательных буквах, выведенных Шерлоком, не мечты читались — лишь блеклый реализм и взгляд ученого.
Впрочем, они могли выглядеть иначе, более живо и душевно, в иных обстоятельствах; к примеру, в личных письмах к другу. Ведь часто такое бывает, что один человек пишет по-разному. Взять вот Сесилию.
Пример, пожалуй, не самый лучший. У нее два совершенно разных почерка. Скромные, правильные, элегантные заметки и письма — против крупных, детских, кривых записей с наклоном...
Влево.
Я приоткрыла глаза и сонным взглядом уставилась на слабый огонь в камине. Мне вспомнилось бюро достопочтенной Сесилии. Казалось, волшебный фонарь проецировал передо мной четкую картинку: нефритовые письменные принадлежности юной леди. Поставленные слева.
И верная горничная, передвигающая чернильницу, ручку и все остальное вправо.
Меня поразило это внезапное открытие, и сон как рукой сняло. Я резко выпрямилась и повернулась к своему туалетному столику.
Простенькие щетка и расческа, баночка с кремом для рук и другие предметы ухода были, разумеется, сдвинуты на правую сторону — ведь я правша.
А как все это стояло на отделанном серебром комоде достопочтенной Сесилии?
— Вот это да! — ошарашенно прошептала я.
Глава одиннадцатая
— Горячая вода, мисс Месхол!
Бодрый крик хозяйки вырвал меня из пучин и без того короткого сна, и я жалобно замычала. Радость от победы над Шерлоком растворилась без следа, уступив место страху перед возможными последствиями.
— Мисс Месхол, вы проснулись?
Хорошо, что глухая старушка не услышала моего грубого ответа.
Мне совсем не хотелось вставать и идти на работу. И конечно, я могла бы остаться в кровати, поскольку доктор Рагостин делал мисс Месхол очень много поблажек, но это вызвало бы удивление и любопытство моей хозяйки.
— Мисс Месхол!
Миссис Таппер постучала в дверь.
— Да что ж такое! — пробормотала я себе под нос. — Я проснулась!
— А? Вы встали?
— Да! Спасибо! Миссис Таппер!
Я даже не удивилась, когда она подала мне на завтрак кровяную колбасу. Я всей душой ненавижу кровяную колбасу. Утро не задалось с самого начала, и на работу мисс Месхол пришла в отвратительном настроении.
Вчера (наверное, к счастью) у меня не было времени подумать о Шерлоке, и я только сейчас осознала, какую опасность он для меня представляет и как много знает.
Судя по его посланию «ЛИАНА ВСТРЕЧАЕМСЯ НА СТУПЕНЬКАХ БРИТАНСКОГО МУЗЕЯ», он понял, каким именем я прикрываюсь.
Если верить доктору Ватсону, мои братья знали, что я не бедствую.
Шерлок знал о моей тайной переписке с матерью и всю ее расшифровал.
Мало того — в любую минуту он может узнать еще больше от своего лучшего друга. Вдруг Шерлок отбросит гордость и поделится своими тревогами с Ватсоном? Вдруг Ватсон признается, что ходил к доктору Рагостину? Один короткий разговор — и мисс Месхол окажется под пристальным вниманием детектива.