Однако пока я наклеивала на висок родинку, у меня наступило прозрение, и некая тайная кухня на чердаке моего разума подала на блюдечке с голубой каёмочкой ответ на мучивший меня до этого вопрос: как изуродованные военные и дуэлянты скрывают недостатки своего лица? Передо мной словно открылся кухонный подъёмник, на котором в ресторанный зал отправляют поднос с эклерами, только вместо эклеров там лежал очевидный ответ: с помощью накладного носа, уха, и так далее, изготовленного из резины телесного цвета. А где найти такую вещицу? Конечно там же, где продают воск для грима, специальные нашлёпки на голову и тому подобный сценический реквизит! Возможно, даже в том самом магазинчике, где я приобрела родинку и парик.
В «Пертелотте».
Бывшем «Шантеклере».
Вот оно, спасение! Туда я и отправлюсь — ведь мне отчаянно необходимо хоть чем-то себя занять.
Глава десятая
Надо отдать должное хозяйке магазинчика: когда я вошла, она не воскликнула и даже не разинула рот от удивления, а только посмотрела на меня и пробормотала:
— Бох ты мой. Вот это да. Хорошо же у вас вышло. Поздравляю, мисс... э-э-э... Энверуа.
Видно, она вспомнила и непримечательную покупательницу, которая помимо прочих вещиц приобрела у неё парик и родинку, и имя, которое та же покупательница попросила напечатать на визитках.
Я улыбнулась:
— Спасибо.
Пертелотта прекрасно понимала, что это имя поддельное, как и сама личность мисс Энверуа, но в её голосе не было ни тени насмешки, лишь тёплые нотки, ласкающие слух, как мать — дитя...
Как будто мама меня ласкала!
Не думай о маме.
— Чем вам сеходня подсобить?
Я с трудом упорядочила собственные мысли и сосредоточилась на текущей задаче: ненавязчиво расспросить Пертелотту о том, что меня интересует. Для этого важно было притвориться, будто я пришла по другому вопросу.
— «Испанская бумага», — сказала я, — не слишком удобна. Нет ли у вас... чего-нибудь...
— Ну конешно, идёмте за мной.
Она подвела меня к алькову в дальней части магазинчика, отделённому от основного помещения ширмой, где хранились склянки с невероятными жидкостями, пастами и пудрами, с помощью которых можно было сделать глаза более выразительными. Капли для ясного взгляда. Мазь для роста ресниц вместо накладных подделок. Блеск для век и бровей, тени и пастельная подводка.
— Секрет в том, штобы нанести самую каплю, — объяснила Пертелотта. — Как заметят, шо чья-то рука тут поработала, — весь смысл теряется.
Я опустилась на табурет перед чудесным туалетным столиком, накрытым кружевной салфеткой и с хорошо освещённым зеркалом на нём, и принялась изучать все баночки и скляночки по очереди, втирая в кожу волшебные субстанции.
— Поразительно! — воскликнула я.
— Так и есть.
— Ими пользуются в театре?
— Нет-нет, для сцены нужно чево поярчее. А эт’ средства лёхкие, незаметные, мисс Энверуа. Такие, поди, прячут у себя в будуарах храфини, герцохини и даже королевы.
Разумеется, она преувеличивала, но я, признаюсь, осталась под впечатлением и отчасти ей поверила. Я подняла взгляд на её простоватое лицо с крупными чертами в обрамлении клочьев седоватых волос.
— Сочту за честь тоже ими пользоваться. Но откуда они у вас?
— Как же, это моя работа.
— Да, но почему вы ею занимаетесь?
— То бишь — почему такая уродина, как я, продаёт секреты красоты? — прямолинейно спросила Пертелотта без тени горечи — напротив, в её голосе играли весёлые нотки. — Забавно, правда?
Её удивительная искренность смутила и в то же время восхитила меня.
— Я вовсе не это имела в виду, — возразила я. — Как вышло, что вы стали хозяйкой такого странного магазинчика?
Почему-то она замешкалась на секунду, прежде чем ответить:
— Ну, сказать по правде, раньше он принадлежал моему муженьку.
— Вот оно как! Шантеклер был вашим мужем?
Этого лавочника, само собой, никак не могли звать «Шантеклер», какими бы оригиналами ни были его родители, наверное, поэтому лицо Пертелотты приобрело такое странное выражение.
Я рискнула задать ещё один вопрос:
— Так он играл в театре или как-то был с ним связан, что решил открыть этот магазинчик?
— Нет, вовсе нет, — неохотно ответила Пертелотта.
— А теперь он... мм... на небесах?
Нет ничего странного в том, что вдова переняла дело усопшего супруга.
— Нет, ушёл на покой, — сухо произнесла Пертелотта, показав, что не желает дальше отвечать на вопросы.
Однако я не сдавалась:
— Правда?! Что ж, очень за него рада. И как он теперь коротает время?
— Да в своей драхоценной теплице! — сердито воскликнула Пертелотта, как будто он не выращивал растения, а убивал на досуге щенят.
В теплице?!
Я надеялась узнать, не спрашивал ли здесь кто накладные носы, а в результате выяснила, что муж Пертелотты, вполне вероятно, выхаживал зловещие цветы!
— Вам не нравится теплица? — робко спросила я.
— Мне не нравится муж, — мрачно и чистосердечно отозвалась Пертелотта, и мы обе рассмеялись. — Хотите взглянуть на новенькие средства для подчёркивания губ, мисс Энверуа? — продолжила она, ловко переводя тему.
Чтобы её умаслить, я согласилась и подкрасила губы розовой мазью, а затем выбрала несколько скляночек на щедрую сумму, в надежде, что Пертелотта не будет держать на меня зло за моё любопытство. Она завернула покупки в коричневую бумагу, и я спрятала свёрток к себе в сумку. Мы уже попрощались, но на пороге я застыла в нерешительности.
Мне не удалось обходным путём узнать то, за чем я пришла, — оставалось только спросить напрямую, сейчас или никогда.
— Скажите, — как бы небрежно начала я, — миссис...
Я сделала паузу, чтобы она назвала своё имя.
— Кипперсолт, — неуверенно промолвила хозяйка.
— Миссис Кипперсолт, вам не приходилось продавать накладные уши или, к примеру, пальцы тем, кто лишился своих?
— А как же... — гордо заявила она, кивая.
Я не дала ей договорить:
— А нос?
Пертелотта замерла и холодно ответила:
— Почему вы спрашиваете?
— Один мой знакомый страшно переживает из-за встречи со странным господином, у которого отвалился нос, — объяснила я. — Мне стало любопытно...
— Што он опять натворил?! — выпалила Пертелотта.
Ну-ка, ну-ка!
— Кто? — уточнила я.
— Не важно. — Её тёплая улыбка превратилась в оскал, а мышцы напряглись, и мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не отшатнуться в испуге. Теперь она казалась не по-матерински ласковой, а грозной и устрашающей. — Чего с расспросами-то лезете? — Её говор становился всё более грубым, а костяшки пальцев побелели. — Вы кто вообще такая? Как меня звать, вы теперь знаете, так и сами назовитесь. — Я промолчала. — Ах так?! Тохда я с вами дел никаких иметь не хочу! Выметайтесь отсюдова и больше не возвращайтесь!
Я не стала с ней спорить и поспешно покинула магазинчик, но изнутри меня разбирало любопытство. У Пертелотты, точнее, у миссис Кипперсолт — надо обязательно запомнить её фамилию, — мне всего лишь хотелось узнать, возможно ли приделать к обрубку носа резиновый протез и не слышала ли она о подобных случаях.
Что ж, очевидно, она не просто слышала, а знала такого человека, даже слишком хорошо, и не желала его обсуждать. Что же мне теперь делать?
Я хотела присесть где-нибудь на Холивелл-стрит и записать свои догадки, чтобы поразмыслить над ними, но не могла остановиться — напротив, я только ускоряла шаг. Сложно было не заметить, что на меня оборачиваются чуть ли не все прохожие мужского пола. Бездельники, которые околачивались у сомнительных издательств, бросали на мисс Энверуа сальные взгляды и что-то кричали ей вслед. За мной даже увязался один прилипала... Нет, двое! Да что же, чёрт возьми, происходит?!.
Тут я вспомнила, что так и не смыла румяна, тени, блеск и другие средства, которыми накрасилась в потайном алькове Пертелотты.
Господи, ну и простаки! Чем больше в женской внешности искусственного, тем сильнее их это притягивает... Нет, ну как можно потерять голову из-за парика, каких-то жалких подкладок и краски?! Видимо, я перестаралась.
Наконец мне удалось спастись с Холи- велл-стрит и выйти на широкий тротуар центральной улицы. Я огляделась в поисках укрытия и услышала зов мальчишки-газетчика с ярко выраженным говором кокни:
— Хазьеты! Хазьеты!
Я поспешила к нему, бросила в протянутую кепку пенни, взяла свежую газету и сразу же её развернула, чтобы спрятаться от посторонних глаз.
Воспользовавшись минутой покоя, я отдышалась и представила себе маму, произносящую до боли знакомые слова: «Энола, ты и одна прекрасно справишься». Я всегда повторяла их про себя, когда нуждалась в поддержке. Вот только сейчас они меня не успокоили — напротив, я закусила губу и в очередной раз задала себе вопрос: кто отправил мне послание «ЛИАНА НУЖНА ОМЕЛА ГДЕ КОГДА ЛЮБЛЮ ТВОЯ ХРИЗАНТЕМА» — мама или не мама? Ведь я до сих пор на него не ответила.
Меня терзали сомнения. Как быть с мамой? А со странным поведением миссис Кипперсолт? И с пропавшим доктором Ватсоном? Я окинула взглядом колонку объявлений в газете, которую держала в руках, и быстро отыскала ответ на свой вопрос о боярышнике, вьюнке, спарже и маке, но он не принёс мне удовлетворения: М.М.В.: СОННАЯ ОДУРЬ. ВАШ ТИС.
Ничего нового он мне не сообщил. Только вселил ужас.
Сонная одурь, или белладонна, — дикое растение с ядовитыми плодами, и хоть в словаре языка цветов его нет, название и опасные свойства говорят сами за себя: это символ угрозы. А насмешливая подпись — отсылка к кладбищенскому дереву — не позволяла усомниться в том, что неизвестный угрожал отправить несчастного доктора Ватсона на тот свет.
Боже милостивый! Я обязана была помешать убийце, но как? Замерев за щитом газеты, я попыталась собраться с мыслями, но ничего дельного мне на ум не приходило. Краем глаза я заметила силуэты поглядывающих на меня зевак, которые явно намеревались последовать за мной, как только я сдвинусь с места. Мне всё ещё с трудом верилось, что некоторые мужчины так глупы! Хорошенькая девушка превращает их в отвратительных наглецов. Да, служащие в издательствах, куда я приносила текст объявления, вели себя с Виолой Энверуа совсем иначе...