ову выцветшую чёрную шаль, спустилась по лестнице. Миссис Таппер взглянула на меня в замешательстве, но я даже не обернулась и молнией вылетела за дверь.
Глава двенадцатая
— Кеб! — властно крикнула я при первой же возможности.
Кучер, сам далеко не благородных кровей, с неприязнью посмотрел на подзывающую его дурнушку из трущоб:
— Эт’ ты мне?
Я бросила ему золотую монету, и он сразу умолк.
— Перекрёсток Стрэнда и Сент-Мэри, — сказала я, забираясь на сиденье. Ему не полагалось знать, куда мне на самом деле надо, а этот перекрёсток находился достаточно близко к Холи- велл-стрит. — Если доедем за десять минут, получите ещё соверен.
— Да, мэм! — В определённых случаях крупная монета давала больше преимущества, чем неземная красота. — Вы, канеш, обратились по адресу. Мы с моей старушкой Вожатой домчим вас быстрей трамвая.
Когда его кобыла — дряхлая, несчастная и с шеей, как у овцы, — понеслась рысью, я откинулась на сиденье, стараясь не обращать внимания на ужасную тряску и думать не о том, что прочла о бессердечных кебменах в «Чёрном красавчике», а о том, что ждёт меня на Холивелл-стрит.
Мне претила мысль сломя голову нестись в неизвестность, но наш сегодняшний разговор с Пертелоттой, точнее с миссис Кипперсолт, и её бурная реакция дарили мне прекрасную возможность, которой могло уже не возникнуть.
Она наверняка выплеснет злобу на своего мужа — «Што ты опять натворил?!», и если я проследую за ней тенью, мне, может быть, удастся подслушать их разговор и узнать ответ — хотя пока я и не знаю как.
Кроме того, важно было увидеть мистера Кипперсолта своими глазами. Я долго пыталась представить себе его внешность и хотела подтвердить или опровергнуть свои предположения.
Допустим, его лицо было изуродовано на войне или вследствие несчастного случая, и в том числе он потерял большую часть носа.
Допустим, стремясь скрыть свой недостаток, он в совершенстве овладел искусством грима и использованием резиновых протезов и открыл специальный магазинчик, чтобы всегда иметь доступ к нужным средствам.
Мог ли этот безобразный человек жениться на совершенно непривлекательной девушке, возможно, амбициозной уроженке Ист-Энда, у которой не было выбора, чтобы обеспечить себе домашний комфорт?
Если она вышла за него ради перспективного будущего, а не по любви, эта необычная девушка вполне могла усердно трудиться, чтобы затем получить магазинчик во владение.
Не рассержен ли «Шантеклер», что его сместили? И настолько, что...
Что? Решил отыграться на докторе Ватсоне?
Какую обиду он мог затаить на доброго врача?
Подождите-ка. Возможно, несчастный винил доктора Ватсона в потере носа? Предположим, инцидент произошёл во время Второй англо-афганской войны, где Ватсон служил армейским хирургом? И именно Ватсон ампутировал его пострадавший нос?
«Превосходно», — мысленно похвалила себя я, довольная разумными и закономерными выводами.
Мой кеб, несшийся по улице, опасно раскачиваясь, резко затормозил на углу Стрэнда.
Я выскочила на улицу ещё до того, как он полностью остановился, и бросила кучеру соверен, хоть у меня не было часов и я не могла проверить, вовремя ли он доставил меня на место.
Вовремя.
Тяжело дыша, я остановилась у Холивелл-стрит и заглянула за угол. Миссис Кипперсолт как раз опускала жалюзи. Вернувшись в магазинчик, она заперла окна, чтобы никто не прокрался туда ночью.
Последние лучи солнца — чудо, что оно решило в кои-то веки осветить Лондон, — грели остроконечные крыши старых зданий. Я замерла в ожидании, не сводя глаз с двери, готовая к тому, что в любой момент миссис Кипперсолт выйдет на улицу в пальто, шляпе, перчатках и с зонтиком, закроет дверь на ключ и отправится домой.
На город опустились сумерки, а я всё ждала.
Миссис Кипперсолт не выходила.
Куда же она пропала? Неужели... Нет, не может быть!.. Вышла через чёрный вход?
Маловероятно: ведь покосившиеся здания — «гнёзда» нищих обитателей Холивелл-стрит — стоят «плечом к плечу», плотными рядами, а верхние этажи соприкасаются друг с другом, и проходы между домами, или, правильнее сказать, тоннели — узкие, как канава у дороги, — не освещены фонарями и грязные, как та сточная канава, и в них шныряют крысы и люди, которых уже сложно назвать людьми. Вряд ли миссис Кипперсолт по доброй воле отправилась бы в эту «наземную канализацию» — разве что ей не терпелось познакомиться с Джеком-потрошителем.
Она никак не могла проскользнуть мимо меня незамеченной.
Однако с течением времени я всё отчётливее понимала, что так оно и вышло.
Какая же я глупая! И ещё величаю себя научной искательницей. Нет, я обычная девчонка, которой впору вырезать кукол из бумаги, а не расследовать преступления. Сумерки сменились ночной тьмой, и душа у меня ушла в пятки. Из комнат на верхних этажах лился тёплый свет ламп, но он меня не утешал и только сгущал окружающую тьму, поскольку здания нависали над тротуаром и возвышались надо мной, будто морские утёсы с выпяченными фронтонами, эркерные окна врезались друг в друга и выглядели так, словно их поставили вверх ногами, — сужались книзу и грозили в любой момент рухнуть на ничего не подозревающего прохожего.
Казалось, на мой маленький мирок уже рухнуло такое окно. Я уверенно бросалась на поиски пропавших людей — но много ли это приносило пользы? И сейчас я стояла здесь, в темноте, совершенно одна, брошенная родной матерью, несчастная, как бродячий котёнок...
Над магазинчиком Пертелотты вспыхнул свет, озарив мои мрачные мысли, и я тут же перестала жаловаться на судьбу. Забыв и о своих невзгодах, и о намерении никому не попадаться на глаза, я помчалась через улицу, безлюдную, с погасшими окнами магазинчиков, и подбежала к лавке Пертелотты.
Если она поднялась на второй этаж, в комнату, под которой располагалась вывеска в форме петуха, вполне возможно — как же я об этом не подумала?! — что миссис Кипперсолт живёт над своим магазинчиком!
Надо подобраться ближе.
И как можно скорее. Они уже ругались — я слышала низкий грудной голос Пертелотты, доносившийся из комнаты наверху, и чей-то другой, едва различимый. В приоткрытое окно вылетали обрывки их разговора на повышенных тонах, но слов я разобрать не могла.
Как же поступить?
Хотя одна идея у меня была.
Три широких шага — и я приблизилась к узкому «тоннелю» между «Пертелоттой» и соседним магазинчиком. Задрав юбку выше колен и прижавшись спиной к одной стене, я упёрлась ногами в противоположную и начала карабкаться наверх. Не могу описать в подробностях, как, — скажу только, что трубочисты, вероятно, так же поднимаются по трубе.
На высоте шести футов я перестала волноваться, что меня заметит случайный прохожий — в конце концов, кому придёт в голову высматривать девчонку на такой высоте между домами?
Я добралась до окна комнаты, освещённой газовой лампой, и отчётливо услышала слова Пертелотты:
— Думаешь, я дура?! Стоит мне отвернуться — и ты тут же влипаешь в неприятности. Што теперь тебе в холову ударило?
— Мы эт’ уже обсуждали. Я занимаюсь своими делами.
Минутку. Второй голос, хриплый и низкий, было почти не отличить от первого. Пертелотта разговаривала с женщиной. Кто она такая?
И где Шантеклер?
— Сидела бы ты дома да помалкивала — ни на чью холову беду бы не приносила!
— Ничего я не делала! Ну, бумажки кой-какие заполнила, штоб его упрятать туда, куда он меня засунуть хотел. Так ему и надо!
Пертелотта ахнула и в ужасе воскликнула:
— Да ты сумасшедшая! Прав был мой муженёк, што тебя туда отправил!
— Но ведь это ты уховорила его меня оттуда вытащить, а?
— Заткни свой рот, ведьма! Ты...
— Ты попросила забрать меня, потому што можешь сама обо мне позаботиться. Ты ж всегда будешь обо мне заботиться, а, сестрёнка?
От её интонации — злобной и безжалостной — волоски у меня на шее встали дыбом.
Я добралась до верха моей «печной трубы» — туда, где соединялись верхние этажи зданий, а нужное мне окно располагалось чуть дальше. Я всё слышала, но ничего не видела.
А мне важно было увидеть эту загадочную женщину, которая всё упрямо повторяла:
— Ты будешь обо мне заботиться, да? Отвечай. Я знаю, что ты всегда будешь обо мне заботиться.
Меня и светящееся окно разделял карниз, нависающий над мостовой.
Над твёрдой булыжной мостовой. Падать далеко — и, скорее всего, больно.
Однако...
Я сделала глубокий вдох. А потом наклонилась над тёмной пропастью, вцепилась в округлый деревянный край карниза обеими руками, оттолкнулась от стены своей уютной «печной трубы» и качнулась вперёд в надежде запрыгнуть на крышу.
Мне удалось закинуть на неё колено — и в то же время соскользнула левая рука.
А колено, как выяснилось, в данном случае руку заменяло плохо. Оно быстро соскользнуло вслед за ней. Чтобы не закричать, мне пришлось собрать в кулак всю свою волю.
— Ты будешь обо мне заботиться, правда, сестричка? — настаивал низкий грудной голос. — Скажи, что ты всегда будешь обо мне заботиться.
Обо мне бы кто позаботился! Я снова схватилась левой рукой за карниз, с непривычной силой, родившейся во мне в момент отчаяния, подтянулась наверх, забралась на крышу и откатилась от края. Дыхание у меня сбилось. Я поняла, что лежу на каком-то наклонном выступе.
— Ты всегда будешь обо мне заботиться, — лихорадочно повторяла сестра Пертелотты, как будто нараспев. Тем временем я пыталась выровнять дыхание, вне себя от страха, и её голос вселял в меня ещё больший ужас. От каждого слова по коже пробегали мурашки. Меня пугал не только тон, но и смысл: «позаботься обо мне, позаботься обо мне» — именно об этом я мечтала в глубине души, этого хотела от своей семьи...
— Ты будешь обо мне заботиться, да, сестричка? Скажи! Ты всегда будешь обо мне заботиться?
— Ну конешно буду! — наконец рявкнула Пертелотта. — Разве раньше я о тебе не заботилась?