— Бейкер-стрит? Шерлок?
— Бейкер-стрит, конечно. Приходи к чаю. Захвати скиталу.
Так, по-простому, мы договорились о встрече — не то чтобы на мой день рождения, а скорее на годовщину маминого исчезновения. Чтобы всем вместе взяться за расшифровку загадочного письма.
Горькая мысль.
— Хорошо, — коротко сказала я, помахала братьям и села в кеб, чтобы отвезти герцогиню Бланшфлёр домой на Окли-стрит.
Я положила её грязную остриженную голову себе на колени, бережно придерживая рукой. Несколько раз за поездку она открывала глаза — только чтобы одарить меня своей ангельской улыбкой и снова их закрыть.
К особняку в мавританском стиле мы подъехали рано утром. На дороге встречались редкие экипажи и прохожие. Я постучала кебмену, чтобы он спустился, и попросила высадить нас у чёрного входа, куда обычно подъезжала доставка. Там было меньше свидетелей, и я не сомневалась, что герцог дель Кампо (как и я, хоть и по другим причинам) предпочёл бы, чтобы в газеты не попали обстоятельства исчезновения и последующего возвращения его дорогой супруги.
Мы остановились у двери кухни, и к нам выбежала сердитая кухарка. Я открыла дверцу кеба, и служанка закричала как цесарка, увидев жуткую картину в салоне.
— Позовите хозяина, — приказала я, — и Мэри... — Господи, в голову никак не шли их фамилии, и мне вспоминались только Мария Магдалина, Мария из Вифани, из Назарета и Цветочная Мария. — Фрейлин герцогини Бланшфлёр, как можно скорее. И прошу, не поднимайте шума... — беспомощно добавила я под её жуткие визгливые вопли.
Первым прибежал герцог. Помню, после этого дня я нарисовала много забавных набросков с этим колоритным джентльменом: чёрные волосы всклокочены, ночная рубаха не прикрывает костлявых лодыжек и босых ног. Верный своей горячей натуре, он не задержался даже надеть тапки и халат. За ним выбежали Мэри в шенили и Мэри во фланели (я уже не помнила, какая из них Персиковая, а какая Бирюзовая, кто Хамблтон, а кто Торокрамб, но это и не имело значения — обе рыдали и причитали над бедняжкой). Герцог, к моему восхищению и уважению, осыпал жену поцелуями, несмотря на её измазанное грязью лицо.
Правда, я считала, что необходим более практичный подход. Расплатившись с кебменом, я попросила герцога отнести леди Бланшфлёр в дом. Он так и поступил, крикнув слугам, чтобы послали за врачом. Мы с обеими Мэри последовали за ним. Герцог уложил супругу на так называемую «кушетку для обмороков» — впервые на моих глазах этот предмет мебели использовался по назначению. Фрейлины побежали за нюхательной солью, горячей водой и неизвестно за чем ещё, а герцог принялся расхаживать по комнате, то смеясь от радости, что его любимая вернулась живой, то гневно осыпая грозными проклятьями злодеев, виновных в её исчезновении и жалком состоянии, то искренне благодаря Бога, то нетерпеливо вопрошая, когда наконец прибудет врач, то требуя объяснений — в нём сменился весь спектр эмоций.
Когда вернулись фрейлины и приехал врач, я попрощалась с герцогом, сказав ему лишь, что доктор Рагостин нашёл пропавшую леди, но из мужской деликатности просит не упоминать его имени в связи с этим делом. Сам Луи, очевидно из той же деликатности (возможно, немного иного, более светского свойства), не стал расспрашивать меня о том, где была его жена, и, полагаю, связавшись со Скотленд-Ярдом, сообщил, что герцогиня нашлась, и воздержался от объяснений. Разумеется, в газетах скоро появилась бы заметка о возвращении леди Бланшфлёр, но она состояла бы в основном из творческих догадок и не говорила бы ни о заслугах доктора Рагостина, ни о вкладе Шерлока Холмса.
Уезжая с Окли-стрит уже в другом, не запачканном грязью кебе, я думала о том, что брат и не жаждал признания. Судя по рассказам и повестям доктора Ватсона, Шерлок часто просил не указывать его имени в газетах. Вряд ли они с Майкрофтом в этом нуждались.
Шерлок. Майкрофт. У меня были братья.
Как это непривычно, как старомодно, как... приятно.
Я даже не стала, как обычно, бросать кеб в отдалении от дома и садиться на метро, чтобы запутать следы. Во-первых, всё моё тело ломило от усталости. Во-вторых, я больше не боялась, что братья узнают, где я живу. Поэтому сразу попросила кебмена отвезти меня в Женский клуб.
Я вошла через боковую дверь, чтобы не пачкать ковёр в прихожей, поднялась к себе в комнату, попросила горячей воды для мытья и поджаренного хлеба с маслом, отдала грязную одежду в стирку, приняла ванну и перекусила и в тот час, когда люди обычно отправляются на работу, провалилась в заслуженный сон.
Глава двадцатая
Дневной сон часто вызывает растерянность и путает мысли, и проснулась я в странном состоянии, чувствуя себя несчастным ребёнком, уверенная, что проспала свой день рождения и потому осталась без подарков, а ещё и мама исчезла, и я искала её в лесу под дождём, и мои бриджи промокли, но надо срочно встретить братьев с поезда... моих братьев! Неудивительно, что меня снедало волнение. Ведь мы никогда прежде не виделись! Я хотела, чтобы они нашли маму, а ещё очень хотела им понравиться. Бриджи лучше не надевать, волосы следовало бы помыть, а на всех моих белых платьях травяные пятна, и вдруг я не успею доехать до станции на велосипеде...
На велосипеде?!
Что за нелепица! Я уже год как не садилась на велосипед. Бросила его в роще на холме у Бельведера, перед тем как отправиться на поезде в Лондон.
Я села в постели и осознала, что нахожусь в своей комнате в Женском клубе, день рождения у меня только завтра, но с братьями мне и правда надо встретиться, в каком-то смысле впервые и в красивом наряде, а волосы следовало бы помыть — на подушке осталось коричневое пятно.
Какие любопытные параллели прослеживались между этим летом и предыдущим! Я поднялась и позвонила в колокольчик, всё ещё в смятённом состоянии, чувствуя, будто всё проспала и пропустила, как мама ушла, и надо её найти, обратиться в деревню Кайнфорд, взять велосипед...
Велосипед.
Вот опять. Отчего-то я спотыкалась об эту мысль.
Мама потратила много времени, чтобы научить меня ездить на велосипеде, что на самом деле поразительно, учитывая её обычное поведение. Обычно мама мною не занималась и говорила лишь: «Ты и одна прекрасно справишься, Энола».
Хм-м.
Очевидно, как суфражистка и сторонница реформ, она считала важным умение ездить на велосипеде. И сейчас, стоя босиком на полу и вспоминая все наши разговоры, я вдруг осознала, что этот вид транспорта отражал все мамины убеждения. Он дарил женщинам свободу передвижения — и в то же время бунтарски показывал, что они, грубо говоря, такие же двуногие, как и те, кто носит штаны.
Скорее всего, мама предположила, что я приехала в Лондон на велосипеде и что он остался при мне.
О! О святые колёса!
Ощутив внезапную слабость (хотя вполне оправданную, ведь в последние дни я почти ничего не ела), я опустилась на кровать и обеими руками вцепилась в каркас.
Велосипед. Скитала. Велосипед состоит из множества цилиндров — рамы, руля, ручек, — и все они, насколько мне известно, примерно одного диаметра.
Разумеется, попробовать стоило... но я была не готова. Первым делом мне хотелось помыть волосы, а для этого нелёгкого предприятия требовалось развести огонь, нагреть полотенца и попросить о помощи служанку. А на то, чтобы они высохли, обычно уходит много часов. Затем не помешало бы подкрепиться — живот сводило от голода. То есть остаток дня я буду занята, и найти велосипед мне всё равно негде — разве что остановить первого попавшегося мальчишку-посыльного на улице.
К счастью, после горячего супа, божественного на вкус свежего хлеба, ароматного пастушьего пирога и чашки вкуснейшего заварного крема из тапиоки (ужинала я у себя, поскольку не могла выйти из комнаты с мокрыми волосами) я придумала, как лучше поступить.
И, вооружившись пером и чернилами, составила следующее послание на своей лучшей писчей бумаге:
Дорогой брат,
Понимаю, это странная просьба на день рождения, но она важна как для меня, так и для вас с Майкрофтом. Не мог бы ты одолжить или иным способом заполучить несколько подростковых велосипедов — вроде того, на котором ездила я, - чтобы мы могли провести над ними кое-какие опыты за чаем?
Уверена, ты меня не подведёшь.
С любовью,
твоя мятежная сестра
Энола
Я адресовала письмо Шерлоку Холмсу, не указав обратный адрес, и доставила его сама, убрав волосы в пучок, нацепив на нос очки и одевшись в невзрачный твидовый костюм и шляпку старой девы, чтобы не привлекать лишнего внимания в метро — в столь поздний час это могло быть опасно. Когда я просунула конверт в щель для писем на Бейкер-стрит, 221, все уже лежали в постелях. Шерлок увидел бы его только утром.
Большую часть утра — да, признаться, и дня — я провела за подготовкой к празднику. Выбрала платье модного фасона (с пышными рукавами) из нансука — то есть из лучшего хлопка — сливового цвета, с красивой драпировкой, подходящего для тёплой погоды, но роскошного, как шёлк. Вместо того чтобы надеть свой верный парик, я решила рискнуть и попросить одну из служанок Женского клуба уложить мои недавно вымытые локоны. Она отважно приняла неравный бой и не менее пятисот раз провела по ним щёткой, чтобы они выглядели гладкими и блестящими — но вместо этого негодные волосы распушились и стали походить на облако. Однако служанка не сдалась и с помощью воды и невидимок соорудила на затылке довольно опрятный пучок. Нанеся немного косметических средств на лицо, шею и запястья под белыми рукавами с рюшами и украсив шляпку и лиф золотисто-жёлтыми цветками лилейника, я посмотрела в большое зеркало и осталась полностью удовлетворена — и ни капли не удивлена, — увидев в отражении очаровательную девушку, безупречную от шляпки до нежно-серых сапожек на пуговицах, про которую даже Майкрофт не смог бы сказать, что она недостаточно женственна.