Приятно дожить до времени, когда среди густого леса нефтяных вышек приходится, как соловью, петь свои песни жизнетворчества, окрыляя дух тружеников-горняков. Мои выступления в этом смысле высоки и неоценимы; ведь я несу истинное искусство тем, кто не в состоянии покупать наши дорогие книги, кто малограмотен, но устремлен жадными глазами к вершинам бытия. Эту вот жизненную форму пропаганды нового искусства я считаю в тысячу раз вернее и талантлее, чем путь «книжной канцелярии». И в этом смысле у меня конкурентов нет. Беспрерывно разливаясь по Союзу, я в течение одного месяца обслуживаю (в каждом большом городе, как Баку или Тифлис) все рабочие клубы профсоюзов, отдельные аудитории и театры; из всей массы моих слушателей и зрителей едва ли 1/20 часть читает наши книги; сомневаюсь, а вот все тысячи наполняют битком мои аудитории и слушают стихи и речи с восторженным вниманием. Разумеется для этой цели надо обладать не только крупным голосом, но и уменьем быть зажигательно интересным для широкой массы. Поэта-трибуна, – вот кого любит и цент эта масса; И тут есть у меня опыт и заслуги.
И опять – таки начало этому движению положил ты, наш гениальный друг, еще с 1913 года, когда ты, я и Маяковский, вместе, гастролировали еще тогда по жандармской России, терпя утеснения от цензуры и полиции. С той поры я и не перестаю продолжать начатую тогда работу.
Вообще, театры СССР – на великой высоте. Эта высота касается ныне и провинции, где, как известно, всегда царствовала мать-халтура.
Влияние Меерхольда, Евреинова, Таирова на театры СССР, огромно. И это великолепно. За время революции выше всех искусств поднялась культура театра в смысле крепких достижений внешнего оформления постановок. Здесь на Кавказе я гощу у друга Б. И. Корнеева, который три года назад заведывал книжным магазином «Красный железнодорожник», а теперь этот Корнеев (русский американец) – директор акц. О-ва «Заккниги» (Закавказская книга), сумевший за 3 года раскачать громадное книжное дело: издательство (больше на местных языках), книжные большущие магазины и магазины канцелярских вещей. Это говорит о многом. Дело за эти 3 года возросло в 16 раз. Вот эта «Заккнига» издала недавно книжку моих стихов «И это есть». Так и запиши в книгах пророчества бытия. А будь у меня лично деньги – я издал бы сразу полное собрание своих сочинений в 25 томов, т. к. томов 10 у меня еще не напечатано. И когда это будет – неизвестно, ибо романтики у нас не в моде, а я романтик; в общем стихийный писатель, но с безмерным, ярким социально-революционным уклоном. И вполне – оригинальный «своеобразный писатель», как написал мне Максим Горький.
Вагон экспресса Советского Союза.
1 августа, 1929 год.
Все, что Вами напечатано в России – мне более или менее доступно. Но Вы понимаете, что видеть Ваши заокеанские вещи удается только случайно. Я самым убедительным образом прошу Вас держать меня «в курсе дел». Нужны мне: брониры оттиски, статьи, заметки, рецензии, фельетоны, вырезки и т. п., словом, я немножко «крохоборец». Право, Вы окажете услугу не только мне и себе, но и многим другим, если в моих руках будут все материалы. О Вас в России нет ни одной обстоятельной работы, и я обязательно должен попробовать заполнить этот дикий пробел…
Игорь Поступальский.
Жмеринка, СССР
Письмо от заведующего библиотекой, из СССР.
1 апреля, 1929 года.
Мои читатели, читая Ваши книги, часто обращаются ко мне с разными вопросами о Вас и Вашем творчестве. Должен сознаться, что я, будучи довольно компетентным и в старой и в современной русской литературе, отвечать на эти вопросы не могу… Я, конечно, не рассчитываю, что Ваша любезность будет так велика, что Вы разъясните мне непонятное нам, и пишу я об этом не для того что бы затруднить Вас, а просто для того, чтобы сообщить Вам, что интересует наших читателей о вашей творческой личности. Часто читатели спрашивают: – Почему мы до сих пор почти ничего не знали о Бурлюке, который называется «отцом русского футуризма». Маяковского мы знаем уже давно и постоянно о нем слышим, а о Бурлюке мы ничего до сих пор не слышали. Почему Бурлюк не печатается в русских журналах, почему его не было в «Новом Лефе»? Почему он, будучи основоположником русского футуризма живет в Америке, а не в СССР? Такие и много подобных-же вопросов задают мне мои читатели, и на эти вопросы я, конечно, не могу отвечать, ибо и сам не знаю, почему Вы не печатаетесь у нас в журналах и в отдельных изданиях. Маяковский выходит отдельными томами и брошюрами, а Вашего имени на книжном нашем рынке никогда не встретишь. Внешность Ваших американских изданий нас поражает своего необычайностью: удививительно хорошая бумага странный, какой-то журнально-альбомный формат, шелковые ленточки, так у нас не издают, это, вероятно, особенность Америки. Приятно знать, что в далекой и такой чужой нам Америке издаются и книги и газеты на русском языке, значит, есть много знающих этот язык, язык Октябрьской Революции.
А. Перепелицын.
Володя Силлов писал в 1919 году из Сибири: «Н. Н. Асеев выпустил 6 книгу стихов.
В предисловии к современникам пишет: перед стихами начертываю прекраснейший узор имен моих братьев но славнейшему ремеслу мира – стихотворству; узор, который с благоговением и радостью будет созерцать иное, звучащее вдали человечество.
Вот эти имена: Виктор Хлебников, Владимир Маяковский, Василий Каменский, Давид Бурлюк, Борис Пастернак – ослепительный блеск вершинных снегов, другие: С. Третьяков, А. Блок, Е. Гуро, и многие другие – эти ропот ручьев, бегущих с вершин в долины».
От отца российского футуризма, первого искусства победоносного пролетариата.
Прошло 20 лет с тех пор, как группа старших футуристов выпустила «Садок Судей» и тем положила зачало первою искусства, которое в великие пост-революционные годы служило освобожденному народу на площадях, улицах городов, еще бывших недавно гнездилищем гидры самодержавия, а ныне ставших вместилищем, первым ограждением великих идей, пришедших в царство Передоновых великим творческим мановением бессмертного Ленина. Искусство предваряет события жизни, оно формует те явления ее, что дают физиономию эпохе и поражают современников неожиданной оригинальностью не бывшего, не слыханного ранее, не виданного доселе. В чем же выражалась революционность футуризма, возбудившего при появления своем такую непримиримую ненависть и негодование критики царских времен, пену злобы в писаниях столпов буржуазной литературы: Мережковского (перед самой войной 1914 г.) и затем в 1919 году ядовитые строки, тогда эмигрантствовавшего Ал. Толстого, совершенно правильно обличавшего футуристов из Парижа, как застрельщиков большевизма; шедших в первой веткой цепи движения разрушающей лавины, бунта, восстания и освобождения? (очень жалею, что не могу точно процитировать ярко-сочные строки!). В чем выразилась революционность футуризма, что пролетариат российский, взявший диктатурою власть в руки свои, счел для себя необходимым первые незабвенные годы, величайшей защиты прав революции идти рука об руку только с этим искусством, оплеванным и угнетенным при царе и освистанным буржуазией, и захлестанным критиками от мещанства, ставшими затем в ряды белой швали, громоздившей фронты вокруг мирового красного гнезда? Теперь, через 20 лет ясно, что первое, истинное пролетарское искусство, рожденное, выношенное в сердцах русскими разночинцами голытьбой, беднятством было носителем революционной эстетической формы. Мы через чур привыкли в жизни судить и мыслить поверхностно, не научно, по обывательски. Пора эту точку зрения дешевых журналистов бросить. Я, выступающий здесь против псевдо-искусства Глебов Алексеевых и Кº, переводящих народное достояние – бумагу на печатание своей нуди, громко заявляю об этом. Пора помнить, что искусство, ранее цветшее уныло на столбцах Ново-временской прессы не может сколько ему угодно служить правящему пролетариату… пора понять, что раз их художественная форма та-же, то косны они и эстетически реакционны и следственно и пользы истой жизни свободной страны принести не могут. Нельзя унижать пролетариат, великий высший разумный правящий класс и предлагать ему «манную кашку» доступно – понятного, до тупоумия по форме искусства, думая этим облагодетельствовать «младшего брата, рабочего, которого надо учить»!.. Рабочий сам кой-кого учил и научить может. Герцен когда то весьма метко парировал утверждение крепостников, что простонародье без принудительной работы на кухне будет скучать, заявив: – Вы ошибаетесь, у народа не может быть психологии кухарки! Нам русским надо в искусствах также стараться не отстать от века, от «запада» как заботится об этом гениальная индустриализационная пятилетка. Я на чужбине в течение 6 лет веду неустанную работу пером на защиту Советской родины моей, в стране хищного капитала; не порываю с родным и близким, веду свою литературно-художественную работу, стоя на страже свободы Нового-Революционного Искусства, во имя создания, невиданных форм эстетических, коих ждет пролетариат. В этой книжке, кроме извещения об Энтелехическом стихосложении, принципах Энтелехии в изобразительных искусствах, я шлю свой великий товарищеский привет семье писателей и художников СССР., защищающих позиции Нового-Искусства, искусства ищущего не бывших ранее, эксцентрических революционных форм, бьющих в тупорылое понятное искусство приспособившихся мешан.
Необходимое указание
I. Критики, ополчившиеся в СССР, против футуризма, когда он оказался, как и следовало ожидать, (нет ничего вечного), сбитым с той незабываемой позиции, в которой вершил, оформлял жизнь дней митингов, собраний, войн и побед, стали развенчивать футуризм, называя его отрыжкой буржуазии, ее искусством (!!). Характерно, что так величали наше искусство как раз те, кто до революции пролетарской сидел в «Праге» и считал А. И. Куприна писателем из писателей! Кто на гонорары из буржуазных газет «строил себе дачи на реке» и сам против форм буржуазной литературы (дворянской