Тем опаснее для Маяковского и для Рефа упрощенность в решении этой задачи „о понятности стихов“ в наши дни. когда все больший и больший круг читателей захватывают стихи таких поэтов, как Пастернак, Тихонов, Сельвинский.
Кроме того, стремясь писать как можно понятней и злободневней, Рефы переходят на дорогу, по которой давно уже с успехом идет Демьян Бедный, никем не превзойденный мастер стихового фельетона и сходных жанров. Выдержат ли рефы конкуренцию с Д. Бедным? Позволительно сомневаться.»
Далее автор зорких строк воздает должное папаше застрельщика конструктивистов:
«Конечно, говоря о значении сегодня поэзии Сельвинского, не надо забывать, как это всегда делают сами конструктивисты, что стиховой строй его во многом обусловлен прежней работой Маяковского.
Наши произведения видоизменяет вкус читателя рабочего и крестьянина. Певцы пролетариата! За мной в новизну необычайных, неведомых форм. Единственная в мире сила – пролетариат их достоин!»
Вопрос о классовой литературе надо считать одним из самых запутанных в современном общественном миросозерцании СССР. Я был первым смело восставшим против литературы созданной классом, державшим великий народ в иге крепостного права. Я первый указал, что писатели классики поскольку они отражали едино быт радости, восторги правящих угнетавших являют любопытный материал для читателя пролетария, как своеобразный музей крепостного права… Но копировать манеру классиков, ставить ее краеугольным камнем литературы русской пролетарской новой великое трагическое заблуждение…
Футуристы никогда никому не служили, только лишь русской революции (положим с 1917 года). А ранее с 1909 года были «застрельщиками большевизма» (Алек. Толстой). Классики интересны как отражение своего класса. Классики создатели форм, выявивших содержание культурною общества 19 и первых 15 лег 20 века. Но их форма не может выявлять содержания нового великого времени, нами переживаемого. Это надо зарубить на носу и запомнить всем (недоехавшим и переехавшим футуризм – искусство новых форм) Понятность форм искусства означает очень подозрительное, (если не больше!), искусство. Правда эта истина часто трудно усваивается прошедшим в своей дореволюционной работе через горнило буржуазных газет и журналов. Футуристы, старшее поколение нигде и никогда не сотрудничали. Поэтому то пролетарская революция и позвала их!
Футуризм и красный октябрь – не отделимы!
К 20-летию футуризма – это одно из самых важных напоминаний. Такое искусство не может быть, не должно быть, и не будет забыто.
Но футуризм не изжит! Под новыми именами бьется творческое сердце его энтелехии.
Стихотворения
Энтелехиальные вирши
Слова Апсейдаун
На трапециях ума словам вертеться вверх ногами
Прикажет логика сама, зеркальными родясь стенами.
В них отразятся словеса, заходят задом наперед
И там, где были волоса турчать умильно станет рот…
Пес на сердце
Сердце насос нагнетающий…
Младенец сосал
Наган… лосось…
В городах Революции
Револьвер…
Рев вер различных…
Вечер старины
Хинчилзар…
Вечер речей речитатив
На сердце вылез пес буржуазии
Бурлюк протестовал всем сердцем
И прозван футуристом был
Мост и торфа туф
На шесть фут
Но с прошлым связи нет
Сон прошлого
Отцы и дети…
Отцы крестьяне и мещане
Ни на чем
Дворяне презрены
И в автоостракизме
Им – катастрофой
Этот сдвиг
Мещан крестьянству
Светлой зорькой
Цветеньем роз
Но пса на сердце нет…
Нет теней…
Лишь радуги сиянье
Игу дар шил.
Ночные впечатления
В борту порта Нью-Йорка
Две воткнуты гвоздики
Два маяка что в океан зовут.
Крои утробу юности крои
На черном тумбы и пол человека
Но не калека он… лечь и глядеть
На ночь…
Где город тараканом мертвым спит
Лишь движутся усы.
Тесто живых человеческих тел
Чело где челюсти О лечь
Исчислить человека челюсть
Челобитная Числители чела
Точило мыслей Пчела чела и исчислений.
Ночь – челн… не лечь…
Ложись. Вдали реклама пасты для зубов
И двадцать до полночи
А рядом форт, что позже был театром
Где Дженни Линд ласкала янки слух
Тончайшим голоском…
Теперь аквариум там рыбы Лени глыбы.
Рипеть…
Бродвей на перекрестке…
Где человека треть любуется осьмушкою луны
И сто домов один поверх другого
Став чехардой или собачьей свадьбой…
Треть человека окалечить
Полночь… половина… Осьмушка ночи…
Два шага вдоль ночи черного забора…
Им стал Бродвей… Бродили по Бродвею
С Марусей мы, С лазурноглазою
В трех измерениях… четвертым было время…
Время – деньги…
Плелись сплетаясь с
Ночью
Косой тугою и тугой косою
Накостыляли ноги
С постели поступью поста
Двуногие, трехногие и
Осьминогие.
Там были семирукие
Трехглазые
И одноглазы
Двухглазых тьмы…
Они кроты слепые
Нью-Йорка не видать им
Коса осок, косили
Фонарями
И семенить ногами не
Легко…
И семя-нить… и
Семя как бревно –
В глазу…
Под микроскопом
Глаз – мелкоскоп
Скопцы гонимые
Им девы не нужны
Где Чатам сквер
Там скверно пахнет
В чужом глазу
Бревно
Но в собственном
Дубрава
Где боровы – дубы
И однобровый
Лик
Вот однорукий
Осьминог.
На морском бульваре
Матросы проходят
И кроют матом
Пьяные росы
Куря папиросы
А бухта в точь сором
Утыкана лодками
Что белый по ветру подол
Скамейки и тумбы
Прижавши череп черепу сидят
И запах сосны
Глядите на девок
Деваха
Рубаха
Идет раздеваться
Проведать
Приятели ласку
Девушка
Диво девчонка
Овидий
Ведь деву одев
Туманом вечерним
Напялит очки
Завонявшийся порт
Наляпан…
Девушку парень за
Талию держит
И ищет милых троп
До утробы…
А – аз – завяз
В сплетеньях фраз
Гудки и дуговые фонари
И ропот неизвестных пароходов
Оторопь и воды храп
Пыль на полу пыль на подолах
И полах пальто
Пыль и костыль что прилип
К подмышке калеки
Прыгай кузнечиком, Прыгай!
Жертва бойни, что выгодой миру
Дана для банкиров купцов толстосумов.
Пыль на полу и
На полах пальто
Отляпать
Полипа
Холопа…
Странная поза
Поза у нищего. Угощение
А зоб винищем залит
Злится он, что не дают
Ему монет. Просит
Напрасно. Обшарпан.
Обтрепан. На улице
Где целует ветер
Девушек в коленки
Подлец…
Однообразная манера
Улица полна призраками и тенями
Бродят парадоксы. Редко встретишь мысль.
Имени нет, нет выражения глазах мираж
Я и не жарил… Сказал…
Сказал… Вы серые сыры
Сытая скукой. До отказу набитая
В течение целого дня я не встретил
Человека с лицом Не было литер
Голые все… Мочил…
Фабричный Ландскеп
Бутыли остыли или труб
Шесть музыкантов фабрики
Шесть фабричных музыкантов
Шесть труб над корпусами зданий
Музыкальные арии Дымные арии
Мелодии траура полные печали
О судьбе тех что с шести часов утра
До заснувшего солнца. До солнца ушедшего спать
Вертят руками как рычаги
Машин без устали не из стали
Бутыли дыма трубы дымных музыкантов
Вместо арий – дымные усы
Ветер их закрутит Ветер завертит их.
Парикмахер ветер тот Рехамкирап ретив
А эти музыканты что, играют марши дыма
И шрамы неба на неба лице тюарги
Из-за стен кирпичных стали в ряд
У реки желтеющей Китаем ели щи лежали.
Из бутылей в небо вьется дым Вьется лентами седыми
И мутнеет небо и мы здесь
Нуарк бросим, сев в вагон вес ногав
Дама с толстыми ногами через мост поедут мимо музыкантов
Шестерых, что играют дыма траурные марши
И шрамы на лазурь те марши… Марш. Марш.
Этюд на Баттери
Небо как призма лучи разложило
И мальчик воскликнул заря
и чулки оправляет дева
Глядя на луч и на черный дым
Что медом по небу намазан
Не замай… Отче
Желтый и красный исчезли
Вечер как нищий бредет
Ищи… не надо речей. Вечеру отдан……
Автомобиль
Перпетуум мобиле… бомы босяки
Ему терпеть… Богатому не терпится в
уме и на яву… Автомобили.
Самодвижение вечное
Я и не жив… Домас
Бегут мимо Содом устремленно
Гудут… туго приходится бедняку
Когда смотрит богача в авто
И забиты сплошь втритны…
Половою мишурой…
Наперекор
Близь некрасивых матерей
Играют миленькие дети
Салопы из цветной материи
Им нравилось одеть
Еретики там
Восставшие против былого – веры
Голой ныне глыбы
И-Рев
Какой подняли критиканы
Так темные тупые поколенья
Бросают в свет нередко
Мужа света, бросающего свет,
В котором ясно видны
Пути в грядущее
Молоток
Диво
И туп, кто им взбешен
Рок-ерепан…
Ф
Дом заперт Трепак у порога
А побороть… карпетки сгнили на ногах
Там в доме старец матом кроет
Он крот… Торк дверь
Звоночный рев на зов, как воз грохочет
Коридором различных
Утешений старик кирасою одет
Ушедших лет как много тел он целовал
Ловелас ныне стар стараться надо
В дом попасть Ладанам монад Лимонадами
Цветы вокруг дома Но старец спит; старается
Попасть к нему младое поколенье… Умен, находчив…
Но входа не найти Он пал и ходы, переходы
И проходы Все пробками заткнуты.
Небытие
Нос… не быть и вечность так
Сон Теб предсказательница
Небытие носит имя… смерть
Путь – туп и короток
Се речь роток который всех глотает…
Театр окончен… Ночь – око…
Теми вечной сон…
Можно ли постичь
Постичь… постом ли воздержаньем
Менеджер, что значит управитель
Конечным не постигнешь бесконечность
Ведь равное лишь равным познается
Ведь муравью не приподнять Казбека
Так и уму ту вечность не осилить…
Как муравья Казбек.
Она раздавит всякое живое…
Способное стонать и мыслить и жалеть
И вечность неподвижна
Словно глыба
Ее на волос не постичь…
Загар
Загар на Захаре
Как темная корка
На хлебе на черном
Мне речь… слово мне!
Волос луча над усадьбой
Последнее саду прости
Елена за день загорела
А дача сгорела
Хлеб подгорел
И на улицу всю
Пахло коржом подгоревшим
Но здесь на Бродвее
Газом светильным
Мылом литевс
Дом перед домом
Небоскреб пред небоскребом
Хвастал:
Выше выше в небо
Занесу огонь
Дом мод момод, как
Комод
Этажи как ящики
И теперь в Нью-Йорке
Ты не знаешь
Это ли звезда
Или
Свет конторы
Выше в небо окна!
Вывешены Ганка
И шеи
Трудно
Глазом ешь
Нью-Йорк даешь
Даешь мне оплеуху
Уху ел по
Се-ад.
Борода
Борода… А добр?
Нет зол. Тень лоз… И порок
Порок… жирный короп в сметане
На черном чугуне сковороды
Вокс… Сковорода философ От порки на конюшне к Воксу.
Кусково под Москвой кус хлеба и укус пчелы
Сук на стволе… А сука по дорожке
Дородные дворяне и купцы и недороды
Пук розг и гнева взор… Разорвана с прошедшим Связь
Родины моей… Она взорвалась
Дешевка в прошлом… Солов их взор…
Мухи на носу
Улицы целует цоколь
Локоть плотника плотнее на лотке
Ветер ретивой ремнем без меры
Заигрался. Но в толпе не слышно вздоха
Хода мыслей иль догадки
Год идет… Шум муж…
Мухи. Стол усеян ими
Мхи на носу… Не снесу…
– А в сенцах кто?.. Дочь станционного смотрителя
Что Пушкин целовал…
Аэроплан
Налпореа напор воздушных струй
Зов воздуха и авиатор худ
Дух бензинный с неба
Смотрит Саваофом
Семафором для полета
Над полями дыни облака
Прямо в лоб… Авиатор юн, костляв
Рота – ив… Вялый сок
Рот ево уверен Не реву, а смел…
Дед отец считали галок на крестах
И на крышах хат серых без цветов
Дед темнее был отца… не умел читать
Но умен Сын летайлой
Смелым красным Стал ласточкой –
Эсесесер Ресесесэ