А для укрепления коленей и ног лучше старых доб рых приседаний никто еще не придумал. Если вы не спортсмен-перворазрядник, то сначала надо придерживаться за ручку двери или стул и присаживаться до тех пор пока позволяет ваш организм сделать это забытое во взрослой жизни движение. Постепенно, с каждым днем на одно приседание больше и ниже. Врачи знают много старушек, которые теперь могут присесть до 150 раз; просто они очень хотят жить без боли и быть в своем почтенном возрасте на своих ногах. Как говорилось в одном фильме про национальный колорит: «Жить захочешь, не так раскорячишься».
• Используйте любую возможность, чтобы двигаться.
• Оптимальная нагрузка – полчаса ходьбы в день. Если детей нет или они выросли, а до внуков далеко, заведите себе четвероногого друга, лучше всего – дворняжку. Она не даст лишний часок поваляться на диване и, хочешь не хочешь, заставит вовремя выйти на улицу.
• Контролируйте уровень физической активности по пульсу: его значение должно повыситься в 1,5 раза от состояния покоя и продержаться 15 минут.
• Чаще отрывайтесь от стула, сидите как можно меньше.
• Не забывайте отдыхать.
6. Не все врачи и исследования одинаково полезны
Любой избыток противоречит природе. Отсутствие действий – тоже хорошее средство.
Если бы кто-то, когда мы еще находимся в самом начале нашего жизненного пути, объяснил нам очень простые базовые вещи, которые приходят только с возрастом, то жить было бы гораздо проще и веселее. Бытует шутка: мол, мудрость приходит с возрастом, но иногда возраст приходит и один. Верю, что в течение жизни каждый человек накапливает бесценный опыт, который как палочка-выручалочка может очень помочь кому-то в критическую минуту. Бывает так: переходишь через лужу, покачнешься… и вдруг тебе с той стороны протянули руку, опереться-то нужно всего на мгновение, – и вот уже идешь дальше и улыбаешься весеннему солнышку, а не шмякаешься в грязную воду, вызывая неприязненные взгляды окружающих и оплакивая погибшие любимые брюки.
Сейчас повторю крамольную фразу из названия: «Не все врачи одинаково полезны». Скорее всего, врачам она совсем не понравится, но, дочитав главу до конца, они, возможно, меня поймут и простят, потому что в описанных ниже печальных ситуациях оказываются очень многие люди независимо от их профессии и пола, и медики – не исключение. Протоколы, стандартизация лечения – это, с одной стороны, неплохо; очень далеко в этом направлении продвинулись западные страны. В Америке, например, хорошие врачи – это совсем не «врачи от бога», как любят с придыханием говорить у нас о докторе, телефон которого передается близким из рук в руки с особой рекомендацией. Напротив. Попробуй он только назначить какое-либо исследование или препарат, не прописанный в инструкции, но которые подсказывает ему интуиция! Или наоборот – не назначить пациенту с определенным диагнозом какое-нибудь соответствующее лекарство. Да его юристы и адвокаты потом без масла съедят, деньги отсудят, да еще вдобавок лицензии на медицинскую дея тельность лишат.
И пациенты у них тоже организованные, врачей слушают без критики, предписания выполняют. Хотя заговор «большой фармы» – крупных фармацевтических компаний – никто не отменял, и вы даже не представляете, сколько сомнительных препаратов продвигается на рынок не в интересах здоровья одного отдельно взятого человека, а исключительно ради хорошего самочувствия совсем другого существа – золотого тельца, то бишь сверхдоходов крупных фармацевтических компаний.
Известно ли вам, что на разработку одного нового лекарства тратится около 1 млрд долларов. Вложившись в проект, бизнес намерен во что бы то ни стало не только получить обратно свои деньги, но и иметь прибыль. И если вдруг появятся научные исследования, свидетельствующие о сомнительной эффективности препарата или вскрывающие его серьезные побочные действия, – долой такие научные данные. Ученых запугивают, факты скрывают, а препарат все равно «пропихивают» в протоколы лечения, чтобы его назначали в обязательном порядке. Ученые, работающие в некоммерческой организации «Кохрейновское сотрудничество», сравнивают фарминдустрию с мафией. Общего много: и фантастические прибыли, и методы работы – шантаж, запугивание врачей, подкупы ученых и не только это.
Чтобы препарат хорошо раскупали, нужно, чтобы имелось достаточно большое количество больных с соответствующим диагнозом, которым данный препарат якобы был бы необходим. Для этого существует диагностика. Просто в сомнительных случаях врач может поставить нужный диагноз. Ну что страшного, если перестраховаться, да? – скажете вы, вспомнив, как отмахиваются в поликлиниках от наших болячек.
А вот представьте такую житейскую историю. Жил в Америке мальчик-подросток, обычный ребенок, хорошая семья. В 10-м классе поссорился с девочкой и на свою беду пошел с проблемой, которая ему казалась на тот момент вселенской, к школьному психологу. Тот очень встревожился и направил его к психиатру. Психиатр поставил мальчику диагноз «депрессия» и прописал соответствующее лекарство. Через несколько дней лечения препаратом мальчика нашли повесившимся на дереве около собственного дома. Когда были зафиксированы не один и не два таких случая, обнаружили, что у этого препарата есть побочное действие – у тех, кто его принимает, возникает склонность к суицидальным мыслям и попыткам суицида. Мальчику не повезло, его попытка оказалась удачной.
Все могло быть иначе: не будь он таким дисциплинированным американцем, не пойди к специалисту, возможно, уже через несколько дней он подружился бы с другой хорошей девочкой, и его жизнь заиграла бы новыми красками. Но все сложилось для него роковым образом. Психиатр написал в заключении диагноз, который повлек за собой назначение смертельного психотропного препарата. Меч над его головой был занесен уже в ту минуту, когда психиатр только прикоснулся к клавиатуре компьютера, чтобы впечатать в электронную историю болезни пациента диагноз «депрессия», а дальше включилась неотвратимая цепь событий, запущенная «большой фармой». Был ли психиатр заинтересован в гипердиагностике, получал ли проценты с каждой аптечной покупки – кто теперь разберет? А родители оплакивают прекрасного сына.
Так что не всех врачей надо слушать. Неангажированные врачи честно говорят, что лишние исследования ведут к гипердиагностике, влекущей за собой ненужные, а часто вредные назначения – хирургические вмешательства или, как в вышеприведенном случае, назначение лекарственных препаратов с опасными, не до конца изученными побочными свойствами.
Своего первого ребенка я рожала довольно рано и очень трудно. Надо признать, что хотя мы с мужем его очень хотели, особенно будущий отец, я внутренне не созрела как мать. И это вышло боком. Дочка родилась с патологией. Первые сомнения возникли еще в роддоме. Остальным трем женщинам в палате приносили на кормление их драгоценные свертки с морщинистыми личиками, а мне было «не положено». Когда же на третий день я все же получила своего младенца, завернутого в многочисленные одеяльца, мое чадо никак не хотело брать грудь, ревело и отворачивалось. Когда это повторяется 3–4 раза в день, очень напрягает, что твоя кровиночка остается голодной, а ты не можешь ей помочь. И я попросила медсестру больше мне ее не приносить, а накормить смесями или сцеженным молоком, или чем там еще кормят в роддоме детишек, мамы которых оказываются несостоятельными в качестве молочных коровок.
Сразу вслед за этим к моей койке прибежала женщина в белом халате – она оказалась главврачом – и стала грозно спрашивать, почему я хочу отказаться от ребенка и оставить ее в роддоме, ведь у нее не такая уж серьезная патология. Я, конечно, сразу заверила ее, что ни о чем подобном не думала, и в пылу оправданий пропустила мимо ушей ее фразу о нездоровье дочки. Никогда до тех пор мне не приходилось видеть вблизи новорожденных деток, они совсем не такие, как подросшие малышки, которых гордые мамы вывозят в колясках на прогулку. На вид мой ребенок был вполне здоров, у него были крохотные пальчики, носик в пупырышек и очень глубокие глазки, смотрящие на мир очень осознанно. Конечно, меня огорчали первые неудачи с грудным вскармливанием, но дома все более или менее вошло в свою колею. Ребенок хорошо сосал, стал быстро держать головку, улыбался, внимательно следил за движущимися предметами. Поэтому, когда дочке исполнился месяц, и мы принесли ее на плановое обследование в детскую поликлинику, слова невролога прозвучали как гром среди ясного неба.
Мы развернули дочурку на пеленальном столике в кабинете, врач склонилась над ней, и ее лицо стало злым. Она проделала несколько пассов руками, потом небрежно закидала дочку нашими кружевными белейшими пеленками, как тряпьем, и повернулась к нам. Узнав, что мы с мужем оба медики, она сказала примерно следующее. Мол, говорю вам, как коллегам, по дружбе: у вашего ребенка нарушены «пирамидальные» пути в мозге (таких, кстати, нет, есть пирамидные. – Прим. автора), она никогда не будет сидеть, ходить и тем более говорить. Зачем вам на всю жизнь связываться с инвалидом, ухаживать за ним до конца своих дней, откажитесь от нее. Вы молодые, родите себе другого ребенка, нормального и здорового.
Наверное, не стоит говорить, что после таких слов и диагноза этого, так сказать, специалиста у меня пропало молоко, а мы бросились по знакомым врачам. Уже до первого визита мы твердо решили, что это наш ребенок, и каким бы он ни был, мы его не предадим и не бросим. Будет неправдой сказать, что нам была приятна мысль, что мы будем ходить за инвалидной коляской с овощем, принимая сочувствие или раздражение окружающих. Но выбор был сделан твердый и однозначный. Настоящие врачи в один голос заверили нас, что да, некоторые нарушения обнаруживаются, но они есть у каждого третьего городского младенца, и при правильном лечении и определенных усилиях ребенок вырастет не хуже других. Разумеется, они оказались правы. Дочка росла умненькой не по годам, была отличницей в школе, многие считают ее красавицей, она закончила престижный вуз, а сейчас уже работает, живет отдельно и строит свою семью. А того невролога, которая делала зловещие прогнозы, вскоре уволили из поликлиники за профнепригодность.