Различные «письмена и записки» (а также записи разговоров) были в ходу у колдунов и у принадлежащих к самым разным сословиям, но обращавшихся к колдовству людей. «Верят вполне, что колдуны имеют при себе какие-то записки или маленькие книжки, которых никто не видит и не знает, что в них написано; записки эти они всегда носят в тайне, под пяткой в сапоге или лапте; если колдун неграмотный, то может также действовать как грамотный, так как достаточно того, что он носит при себе эти таинственные письмена» (Сарат.) <Минх, 1890> (судебные дела (XVII в. и позже) нередко содержат тщательные описания колдовских «воровских писем» <Елеонская, 1994>).
Колдунами могли считаться и представители необходимых, требующих особенных знаний или необычных для крестьян профессий — пастухи, плотники, печники, пасечники, мельники, кузнецы, коновалы и т. п. (см. ВОДЯНОЙ, КИКИМОРА, МЕЛЬНИЧНЫЙ, ЛЕШИЙ).
На Вологодчине записан характерный рассказ о колдовстве плотников: «У мужичка строили новый дом… Когда совсем выстроили, приходит подрядчик к хозяину, просит расчет, хозяин рассчитал сполна, но подрядчик стал просить пива и водки полуштоф. Хозяин отказал. Плотники ушли. Хозяин после них посылает сына в новый дом посмотреть на постройку. Тот вошел, вдруг выскакивает маленькая мышь, потом другая больше, потом еще больше, стали выбегать даже по кошке. Тот перепугался и вон к отцу. <…> Старик бежит к сыну и кричит: „Запрягай скорее лошадь и поезжай за мастером“. Сын запряг скорее, прихватил с собой деньги на водку и к мастеру поехал и стал его просить домой в новый дом на влазины… Старик встретил мастера с хлебом и солью и просит его в новый дом. Вдруг выскакивает маленькая мышь, мастер сказал: „Скажи своему стаду, чтобы сейчас же убрались вон!“ В одну минуту все мыши, и большие, и маленькие, вышли из избы».
Согласно севернорусским поверьям, колдун (или человек «знающий приворот») необходим на промысле (см. ВОДЯНОЙ): шишига — нечистый сажает колдуну на удочку рыбу (Урал); когда колдун «началил багорчик» для зимнего лова рыбы, «на багор настоящая рыба не шла, а шли, с позволения сказать, шишиги в виде осетриков» (Урал)<Железнов, 1910>. Уехав промышлять, колдун из Сорок знает, что делает оставшаяся дома жена: «А то рыбы свежей отправит: черти унесут. Ты уж не погуляешь от такого мужа» (Мурм.).
Совершать магические действия, стараясь повлиять на урожай, улов, благополучие скота (в определенные дни или по необходимости), колдовать, «кудесничать» могли и все крестьяне (рыбаки Сибири, например, в ночь на Великий четверг закладывали под стол крючки и поводки для самоловов, это должно было дать богатый улов и предохранить от порчи и пр.) <Громыко, 1975>.
Однако в самых ответственных случаях обращались к знахарю, колдуну: «В нашей местности в колдунов и знахарей верят гораздо больше, чем в докторов и фельдшеров» (Новг.). Крестьяне Енисейской губернии приходили к колдунам — «волхидам» с просьбой «научить какому-нибудь наговору, платя за это деньгами или натурой. Наговоры нельзя передавать (в смысле обучения) лицам моложе себя, равно как и задорным людям, а то волшебная сила от передающего перейдет к тому, кому наговор передан, а у первого наговор не будет действовать» (Енис.)<Арефьев, 1902>; грань между знахарем и колдуном в крестьянских поверьях XIX–XX вв. часто оказывается колеблющейся, размытой, а их роли смешиваются (ср.: сибирское «волхит» (волхид) — это и опасный колдун, и знающий необходимые наговоры человек) (см. ЗНАХАРЬ, ВОЛХВ).
Как искусные колдуны традиционно славились иноземцы — финны, лопари, татары и т. п. «В XVII веке ходила молва, что во время осады Казани (в 1552 г.) татарские колдуны и колдуньи, стоя на городских стенах, махали одеждами на русское войско и посылали на него буйные ветры и проливные дожди» <Афанасьев, 1994>. Считая источником многих болезней колдовскую порчу, для излечения жители Оренбургской губернии обращались к знахарям преимущественно из черемизов и татар (XIX в.); в быличках XIX―XX вв. фигурируют колдуны-американцы.
В одном из записанных на Терском берегу Белого моря рассказов свадьбу портит лопин (лопарь): «Бывало, еще дедка женился мой, Поликарп. Поехал за невестой… А тут жили в соседях. Тоже лопаря жили, дак. Вышел лопин один… Бросил головню. А от головни-то искры полетели, полетели, да в окно, да в подрезок. Искра прилетела, и в окни-то заорало — как женщина. Все перепугались, не знают, что делать. А отец — это прадед мой уже — пошел к дедку Семену. Пришел. „Ну, я к тебе“, — говорит. Тот сидит, бахилы шьет. Говорит: „Я сейчас!“ Встал дедко, бахил положил, взял тупицу да гвоздь большой. Не спросил — куда, зачем, а пришел да гвоздь поставил в подрезок, пробил дырочку… Взвизгнуло в подрезке-то! Он и говорит: „Что, мало попало еще?“ Развернулся, да еще стукнул, да пошел… И стихло. А такой вой был — за реку было слышно. Девки за водой боялись ходить».
Колдунами нередко почитались странники, а также светские власти — от царя и приказного (в XVIII–XIX вв.) до председателя колхоза (в XX в.): Иван Грозный заклинает ведьм-сорок (см. ВЕЩИЦА), Петр I наказывает Ладогу, смиряет разбушевавшегося водяного <Северные предания, 1978> (см. ВОДЯНОЙ).
В повествовании из Вятской губернии колдун-приказный изгоняет из дома еретника, в том числе при помощи такого «чародейства», как писание деловых бумаг.
Особое, иногда сакрализующее, восприятие любой, хотя бы несколько отдаленной от крестьянской общины «власти» (колеблющееся, правда, как и по отношению к волхвам, между поклонением и поношением), наделение «власти» чуть ли не колдовскими способностями, составляет, по-видимому, одну из устойчивых черт мировоззрения русских крестьян.
В целом же колдун в поверьях крестьянства — фигура более «светская», социализированная, чем ведьма: основные представления о нем устойчивы, но меняют окраску в процессе исторического развития.
Имена «сильных» колдунов были обычно известны по всей округе: подозреваемых в колдовстве можно было распознать в церкви на Пасху. В церкви колдуны — «самые богомоленные», хотя за пасхальной утреней свечи у них все время гаснут. Если же взять первое яйцо от молодой курицы, окрашенное в красный цвет, и, держа его в руке, смотреть на присутствующих в церкви во время крестного хода, то все колдуны окажутся стоящими спиной к иконам, с рогами на голове (Тульск.). В Саратовской губернии считали, что, если зажигать всю Пасхальную неделю одну и ту же свечу, а затем (на год) привесить ее вниз фитилем на яблоне и снова зажечь во время следующей Пасхи, то все колдуны, находящиеся в церкви, перевернутся при свете свечи кверх ногами. «Чтобы узнать тайных колдунов и ведьм, нужно в пятницу, перед Пасхой, идти с красным яйцом в сад; в полночь в каждом саду собираются в этот день ведьмы и колдуны. Пойдя в сад, сесть под кустом и просидеть, закрывши глаза, до тех пор, пока колдуны и ведьмы не разойдутся. Так делать три года, на четвертый, пришедши к утрене на Пасху, увидишь всех тайных колдунов и ведьм» (Ворон.). Если в продолжение Великого поста рубить дрова каждый понедельник и бросать на чердак, а в заутреню на Пасху затопить печь — колдуны явятся просить колдовского огня, но противиться их требованиям не стоит (Сарат.).
Обезопаситься от колдуна, лишить его колдовских чар можно было, главным образом, покалечив, «вышибив кровь», ударив наотмашь осиновым поленом осиновой или вязовой палкой, тележной осью — при этом необходимо сказать: «Чур меня!» (Орл.) (согласно вологодским поверьям, убивает колдуна только ось из летней повозки). Архангельские крестьяне, как и жители некоторых других губерний, полагали, что колдун теряет свое могущество при встрече с более сильным колдуном, а также при выпадении зубов.
По-видимому, все эти представления обосновывали многочисленные случаи самосуда над колдунами, при которых «люди, заподозренные в колдовстве и порче, избивались самим населением» <Высоцкий, 1911> (по суду (по крайней мере в XVII в.) каралось в основном лишь «колдовство с последствиями», т. е. определенно повлекшее болезнь или гибель человека) <Елеонская, 1994>. Однако колдунов, особенно «сильных», опасались и расправлялись с ними, пожалуй, не столь часто, как с ведьмами.
Менее радикальные способы, которыми можно обезопасить себя от колдовских влияний, следующие: упереться при встрече с колдуном безымянным пальцем в осиновый сучок, где бы он ни был; палкой с прожженным концом начертить на земле круг и встать в его середине. При споре или ссоре плюнуть колдуну в лицо и смотреть в глаза; напоить колдуна чистым дегтем, смешанным с лошадиными испражнениями; проколоть ему левое ухо (Орл.); пробить его тень осиновым колом; прочитать в присутствии колдуна молитву «Да Воскреснет Бог» три раза с конца.
При переходе в новый дом клали в углах его ладан — «от черного глаза, колдовства и вражьей силы» (Ворон.). «Если боишься, что нашептали на еду, которою тебя угощают, то три раза дунь на нее, глядя на матку (на матицу. — М. В.), и все шаманство отойдет» (Енис.).
Один из традиционных способов охранения от колдовства — опоясывание сетью; ношение пояса из сетки (шарфа) по голому телу. Во время опоясывания читались заговоры, ср.: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Заговорю твое тело белое и закреплю крепче стали и булату, крепче меди и укладу, крепче железа немецкого, крепче тугого лука и каленой стрелы и подпояшу своим заговорным поясом, и запру, и замкну в тридевять замков и тридевять ключей и пущу ключи в Окиян море, а взяла их щука, как щуку в море не поймать, так и тебя [имя] не отыскать, а кто ключи достанет, тот и отомкнет. Аминь» (Арх.)<Ефименко, 1877