дно избранного президента Лукашенко, я спешу переключить канал. Избегаю смотреть белорусские фильмы ужасов – привыкла к своему российскому триллеру с вполне вменяемым героем.
Как же мы будем объединяться? Каким способом приведем хоть в какое-то равновесие несоизмеримый уровень наших политических культур? Сдается мне, что грядущее объединение для России – еще одна головная боль. Увидев в России то самое заветное дупло, куда опускают жалобы, белорусы могут затопить наши государственные институты, и без того еле живые, своими злосчастьями.
Милосердие говорит: да. Справедливость спрашивает: а кто будет отвечать за десять лет гулянки? Платить по счету будет кто? Не получится ли так, что за чужие грехи придется платить России? Вообще-то у нее своих грехов хватает.
Вокруг будущего союзного договора хлопочут и наедаются солидные дяденьки. Пал Палыч Бородин где попало не бродит один. Конечно, будет союз, будет и гимн союза, и не сломленные реформами графоманы уже взялись за перо. Уже и Н. С. Михалков трудится в Комиссии по утверждению гимна – а об изысканности его поэтического вкуса всем известно. Есть кому гули-гули про братство славян, даром что давно уже никакого братства не существует (да и было ли?), а может, и славян-то никаких нет. Давным-давно разбрелись мы по разным дорогам, и большинству славян органически не хватает варягов.
В общем, от этого объединения крепко попахивает кичем и конъюнктурой. Лезем к батьке в пекло за очередными мороками, разгребать чужие завалы наломанных исторических дров. Не о гимнах надо бы думать в первую голову, а о том, что Россия будет делать с белорусскими политическими нравами, с их уровнем жизни, с их правовой грамотностью и с их репутацией в Европе и мире.
За десять лет выяснилось, что Россия худо-бедно, но может обойтись без бывших своих республик. Так и нечего рыдать от умиления, когда какая-нибудь из беглянок, убедившись, что к самостоятельной жизни в большом и злом мире она не способна, задумает вернуться обратно. Пусть уж тогда хорошенько попросит, а не будет амбициозно кривляться на пороге отчего дома – дескать, я пришла, дверь настежь, режьте упитанного тельца, чествуйте мое великое решение.
Тебя, девушка, никто из дому не гнал. Сама ушла – так веди себя поскромнее.
февраль
P.S. Союза России и Белоруссии нет до сих пор. Почему бы это?
Кусочком или нарезать?
Соловьиные песни эмигрантов из России. В некоторых ситуациях цинизм предпочтительнее лицемерия
Они возвращаются с того света, моложавые и энергичные, нисколько не забывшие великий и могучий русский язык, то погостить, а то и пожить, наши бывшие сограждане, большие любители России, и кто бы в этом сомневался. Действительно, родина у нас – на любителя. Колбаса такая была при старом режиме – любительская, еще продавцы говорили: «вам кусочком или нарезать?» Прибытие на родину некоторых железных советских пылесосов – хороший знак. Видимо, дела наши пошли на лад, если они закрутили хоботками в предчувствии вероятной добычи еще и здесь, когда вычерпан ресурс «там».
Это я про кого? А про кого хотите. Нарочно ни одной фамилии не назову. Вопрос о том, кому, где и каким способом любить Россию – он из числа интимных и общезначимых одновременно. Вопрос противный, смутный, скользкий и чреватый обидами. Дескать, каждый человек имеет право уехать или вернуться, это его жизнь, его судьба, его решение, его отношения с его родиной, и тут ему никто не указ.
Все это совершенно верно. Я не о правах сейчас буду говорить.
Вот для примера такая история.
В 1989 году одна известная, зажиточная, интеллигентная семья отбывает из Ленинграда в Нью-Йорк. Перестройка в разгаре, и этой семье уже не грозит на родине ничего – ни КГБ, ни безработица, ни погромы. Тем не менее, она уезжает с характерным для эмиграции конца 80-х утверждением «у вас тут будет голод и гражданская война, а мы поехали». Что ж, годы шли, и был у нас почти голод, и было что-то вроде гражданской войны, и пережили мы и 91-й, и 93-й, и голосовали, и митинговали, и кое-какое новое общество пытались построить, и работали, и рыпались кто как, и детей растили, и в трех соснах путались, и лаптем щи хлебали – словом, жили. А насчет любви к родине я уж и не припомню – кажется, было не до того.
И вот недавно одна из дочерей упомянутого семейства, художница и стихотворица, возвращается из Нью-Йорка в Петербург и даже пишет книгу о своих скитаниях. В основном, книга посвящена мукам ее телесного низа без достойных партнеров, что является, конечно, главной женской темой наших суровых дней, и будь в книге только это, я, несмотря на вопиющее дурновкусие писательницы, промолчала бы горестно и сочувственно.
Но нет. Тут вам и страстная, безбрежная любовь к России (воспет даже сериал «Тени исчезают в полдень» с завойкой про «Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву, зову тебя Россиею, единственной зову»), тут вам и про вековые страдания еврейского народа (поминаются холокост и Освенцим, борьба с космополитами и эмигрантские скитания «с годовым запасом мыла в наволочках»), тут и собственная трактовка заколдованной проблемы про «двести лет вместе» (как все трактовки этой проблемы, параноидальная), и некие исступленные пророчества…
Насчет «двести лет вместе» судить не берусь – неинтересно. А вот лет тринадцать-пятнадцать, важных, переломных для страны, когда буквально каждый вменяемый, разумный и работящий (безразлично какой национальности!) человек был на счету, прожили мы с некоторыми нашими согражданами – врозь. И сложно нам теперь понять друг друга, и немилосердной фальшью режут слух все их речи «за родину». И непонятно, как объяснить им, что рыдать над халявным лонг-дринком в нью-йоркском ресторане «Русский самовар» – это одно, а каждый день копошиться в своем болоте и не покончить с собой, и не сойти с ума, и не возненавидеть все и всех, а продолжать свое маленькое дело – это другое. И уж совсем неловко задаваться вопросом, сколько же мыла было в наволочках у отбывшей из Ленинграда семьи, если тотчас по возвращении наша художница приобрела приличную квартиру в центре города.
Не подумайте, что я считаю эмигрантскую долю такой сладкой, что попрекаю уехавших мифической легкой жизнью. Прекрасно понимаю, что доля могла на деле оказаться куда горше, чем у оставшихся. Я лишь Христом-Богом прошу их: не надо писать про озера синие и в полях ромашки. Что-то в душе просыпается нехорошее, полосатое. Хочется спросить – нельзя ли определиться, кого изображать из себя по возвращении: интеллигента в чеховском духе или представителя богоизбранного народа, который что-то куда-то гордо несет? Одно вроде бы исключает другое. Или все-таки лучше будет честно быть самим собой, то есть обычным эгоистом, который и думал, и думает только о своих животишках, своей выгоде и своей карьере? Это последнее – нормально, человечно, понятно и простительно.
В некоторых ситуациях цинизм значительно предпочтительнее лицемерия. Понятно, что талантливые, работящие профессионалы из России нигде не пропадут и имеют полное право на выбор места жительства. Как было бы чудесно, если бы им еще и хватало вкуса ничего не говорить об их любви к родине. Вот, скажем, в 60-70-х годах в Кировском театре сверкали две звезды балета – Наталья Макарова и Алла Осипенко. Макарова осталась за границей, Осипенко – в России. И теперь Макарова живет понятно как, а Осипенко обитает в маленькой квартирке и ведет в районной школе балетный кружок на полставки. И попробуйте расспросить Макарову о ее любви к России – и услышите пение соловья на рассвете. А Осипенко, я думаю, посмотрит печальными умными глазами и пожмет плечами.
Россия любительская – вам кусочком или нарезать? Мне – нет. Я этим товаром не торгую, в пищу его не употребляю и вам не советую.
март
Святая Валентина
Президент сам выбирает, в какой ипостаси ему где являться
У Валентины Ивановны Матвиенко есть одно свойство, уверенно приближающее ее к ангелам: она всегда справляется с порученной работой. Во всяком случае, от поручивших ей работу никто никогда не слышал о том, что вот, Валентина-то Ивановна дала маху – не осилила, не выполнила, села в лужу. С другой стороны, если бы мне (ну, вот представим себе такой страшный сон, что я – важный эмиссар суровых и светлых сил и должна каждому дать точную характеристику) пришлось сказать, с чем именно справилась Валентина Ивановна, что конкретно она сделала и где находятся сладкие и убедительные плоды, выращенные ею на государственной ниве, то право, я не нашла бы, что сказать.
Честно говоря, я вообще не понимаю, чем Валентина Ивановна занимается. И что такое «вице-премьер по социальным вопросам», и какие успехи эти вопросы сделали под водительством Валентины Ивановны – ничего не знаю и не понимаю. Ясное дело, если бы я сделала какой-нибудь официальный запрос, то появились бы сорок тысяч денисов и максимов, которые бы мне быстренько объяснили, что такой-то уровень поднялся на шесть целых запятая восемь, а такой-то показатель уверенно прибавил в весе на три целых запятая девять. У них там все вечно в запятых и сотых – иллюзия научного ценообразования. Но есть ли на самом деле хоть один, маленький, но несомненный социальный вопрос, который действительно Валентиной Матвиенко решен? Ну, скажем, выполнена программа по раздаче бомжам теплых зимних напульсников. Или – каждый школьник получил бесплатный ластик и биографию президента. Или – всем ветеранам Великой Отечественной выдали по Калашникову с разрешением на ношение. Хоть что-нибудь сделано? Неизвестно. То есть известно. Но я, кстати, ни в чем тут Валентину Ивановну не виню.
Знаем мы, как в России решаются социальные вопросы. Например, в 1917 году была произведена социалистическая революция. Собственность была отобрана у собственников и национализирована, причем большинство собственников были уничтожены или изгнаны. Треть дееспособного населения отправилась в лагеря, где бесплатно работала на общество. Все это сопровождалось усиленным сокращением численности населения (голод, репрессии, войны). Ну и что? С великими грехами и муками удалось решить пару-тройку второстепенных социальных вопросов (скажем, вопрос о грамотности, ничего не скажу, действительно был решен) – не главных, иначе откуда в Советской России, в мирное время, появились сотни детских домов с детьми-сиротами при живых родителях.