е деткам на забаву.
– Да он не рассыплется через месяц? Вона уже у мужика рука-то отвалилась.
– Этот мужик называется атлант, добрый господин. Знаете песенку? «За совесть, не за страх атланты держат небо на каменных руках». А нынче, сами знаете – ни совести, ни страха мы в России не держим, дохлый товар. Вот и атланты с этими, с кариатидами, шебуршить стали – дескать, ваше небо – наши руки, но за живые денежки. Бунтуются. Да еще в евро им плати – они наших денег не понимают, иностранцы потому что. Все памятники с ума посходили. Цари, которые верхом сидят, требуют кормовые на лошадей, а Медный всадник – тот еще и на змея просит.
– А что он жрет, змей-то?
– Да кто его знает, что он жрет. Раньше бунтовщиков жрал, а нынче где их достать? У нас, добрый господин, народ очень смирный – никак не выморить. И такой терпеливый, что не дай Бог! То есть дай Бог! То есть Бог уже дал… Вы их разносолами не балуйте, суньте хлебца – они и рады.
– Смирный-то смирный, да очень уж его много. Что это они у вас, еще и на машинах рассекают? С каких таких достатков?
– Ну вот, Боже ж мой, не знаю с каких достатков! Никаких нет достатков, одни убытки. От горького горя продаем город, добрый господин, самим жалко. Кабы не нужда, ни в жизнь бы не продали. Шутка ли! Берегли как зеницу ока, пылинки сдували, наглядеться не могли… (Продавец – точнее, продавщица – принимается рыдать.) Питерчик, миленький, кому ж ты теперь достанешься, сиротинушка моя!
– Не знаю, чего вы там берегли. Грязищи-то, мусора-то… Домишки ветхие, чкни – развалятся. Дороги опять же разбитые. И народищу сколько.
– Так все старички, добрый господин, старушечки. Помрут скоро. Новых-то не рождается. А старенькие у нас давно от пищи отвыкли, с 92-го годика ничего не кушают. Как их ушибло тогда, как они в январе-то в магазинчик пришли, так и отвело от еды начисто.
– Ну, не знаю… Сам-то город я бы купил. Но – без народу, чистый. Потому как у меня родственники очень брезгливые, давно социалки не видали. Они интересуются без соседей проживать. Вот я гулять днем пойду с дочкой – а тут черт его знает кто ходит. Или ночью поедешь виды посмотреть, и еще какие-то хрены с горы, понимаешь, катят. Оно мне нужно за мои же деньги с людями тереться бок о бок? Я за что душу мою бессмертную погубил? За то, чтоб вокруг меня людского духу не было. Ликвидируйте жилую массу, тогда беру.
– Никак сразу нельзя, добрый господин, мы уж и так и эдак старались. Годика четыре надо. А вы если весь городок не хотите, так возьмите дворец на пробу, хоть какой. Хоть Шереметьевский. Смотрите, какой хорошенький.
– Хм. Дворец аккуратный. Здесь вот ресторан сделаем, а здесь можно фитнес, сауну, бассейн. А тут и корт можно впихнуть, у меня племяш так нехило в теннис играет. А перед фасадом я памятник хочу поставить. Задумка у меня есть одна. Мужик с ножиком и баба в туфельках. Памятник Мурке, муреночку! Чтоб все бабы знали: изменят – прирежем.
– Вот класс, ай-ай! Муреночек! Мы ваш памятничек включим в списоньку архитектурненьких шедеврочков Санктусенького Петербуржичка. Только у нас к вам просьба маленькая – там, во дворце, есть государственный музей, квартира Анны Ахматовой. Так вы уж ее оставьте в неприкосновенности, сделайте милость, а мы уж вам и льготы, и благодарности, и в почетные граждане запишем.
– Какая к лешему Ахматова? Пущай убирается из квартиры. Вы чего, офонарели совсем? Вы мне дом с жильцами продаете?!
– Да ни в коем разе, добрый господин, Ахматова эта жила тут во дворце, в каморке, померла давно, только стихов много написала, ну, которые господа читали – одобряют. Сделали музей, чтоб, значит, которые культурных из себя строят – ходили да смотрели, а на что смотреть? Смех сказать – сундучок ейный да чемоданчик ободранный. С такими мужчинами хороводилась, а добра не нажила. Мы, конечно, все эти культурные лавочки позакрываем, нечего интеллигенцию на ровном месте плодить, но опять же – погодить надо. А вы бы пока взяли дворец вместе с музеем, музей закрыли на реставрацию, ну, а потом, сами знаете, как эти дела делаются. Год реставрация, другой, а потом все и забудут, что такая за Ахматова, с чем ее едят. Замотаем вопрос.
– Не, ребята, это вы угоревши придумали. Я в ваши питерские заморочки не въезжаю. По-моему, если за что заплатил, так в руки взял и все, замерло тут. А вы мне дворец вместе с государственной конторой впарить хотите? Да вы часом не жулики? ВЫ СВОЕ ПРОДАЕТЕ ИЛИ ЧУЖОЕ? Откуда вы город взяли? ЭТО ВАШ ГОРОД ИЛИ КРАДЕНЫЙ?
– Ну уж прямо вы скажете, добрый господин. Почему краденый, ничего не краденый, а так – достался по случаю. Зигзаг удачи, хе-хе.
– А не позвать ли и мне, по случаю, милицию?!
– Валяй, зови. Очень испугал. Вася! Ваня! (Подходит милиционер.) Тут гражданин у нас к городу приценивался, беспокойный такой гражданин, матом ругается, руками машет. Ты там с ребятами разберись, откуда у него бабки-то. (Господина уводят.) Охолодись, дуболом. Может, в ум войдешь… А вот кому город, прекрасный город, продается город! Исторический пробег – всего триста лет с годиком!
май
Новая «катюша»
Связь боеспособности духа нации с ее песнями, конечно существует. Россия – не исключение
Во время Великой Отечественной войны советская оборонная промышленность изобрела новое оружие – артиллерийскую установку, прозванную «катюшей». Гибельную для врага убойную силу назвали так, очевидно, в честь героини известнейшей песни о том, как расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой, выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой. Связь боеспособности духа нации с ее песнями вообще-то, конечно, существует. И песенная Катюша, и артиллерийская огнеметчица вместе сработали на победу. Но что сказать вам хорошего, друзья, про день сегодняшний? А вот судите сами.
Черт занес меня в День Победы включить Российское государственное телевидение. По нему транслировался торжественный концерт, где исполнялись песни на военно-патриотическую тему. Однако исполняла их та же самая попса, которая в мирное время безустанно крутит всеми частями тела, квакая и мурлыча неземную чепуху. Их отмыли, причесали по-человечески, приодели в строгое, приказали быть серьезными. Было полное впечатление, что уличных мальчиков и девочек хотят выдать за сирот церковноприходской школы. Но поменяли только облик – бордельная суть измениться не может. Не веря своим глазам, я увидела на сцене Катю Лель.
Бесспорно, Катя Лель нашла свою нишу в мире прекрасного. Никто в слышащем Отечестве не мог остаться равнодушным к таким шедеврам, как «Мой мармеладный, я не права» и «Муси-пуси». О чем угодно можно спорить, но не об этом – перл создания и есть перл создания. Помните? «Попробуй мм… мм… попробуй джага-джага» или «я горю, я вся во вкусе рядом с тобой». Высокохудожественный образ, созданный Катей Лель, убедителен и оригинален. До нее песенные девчонки, в общем, темнили насчет своих желаний и предпочтений: понятно было, что можно, и притом – всем можно, но вот что именно? И за сколько? Катя Лель же сотворила ясный образ человеческого существа женского рода, стремящегося – даром, по собственному желанию! – к известным удовольствиям. Это, знаете ли, идеал. А мало кому из артистов удается показать современникам не что-нибудь, но вдохновляющий идеал. Вот – удалось. Недаром наша мегазвезда носит такие значащие имя и фамилию, ведь Катерина – одно из основных национальных имен, а Лель – имя языческого полубога, пастуха, любимца Солнца, увековеченного А. Н. Островским в «Снегурочке».
И вот наша смачная блондиночка, в приличном черном платьице, старательно тараща невинные, как красный фонарь, глаза, стоит на пафосной государственной сцене в День Победы и начинает петь натруженным ротиком знаменитую военную песню. «У незнакомого поселка, на безымянной высоте…» Тем же приторным мяукающим голоском, с теми же вкрадчивыми развратными интонациями. И я понимаю, что в исполнении Кати Лель весь смысл песни меняется в сторону понятной ей тематики. «Дымилась роща под горою, а вместе с ней горел закат. Их оставалось только трое – из восемнадцати ребят. Как много их, друзей хороших, лежать осталось в темноте – у незнакомого поселка, на безымянной высоте…» То есть, надо понимать так, что девушка могла пойти навстречу и восемнадцати ребятам, как, собственно, и договаривались, но в магазин незнакомого поселка завезли слишком много водочки, и с безымянной высоты до Катиных прелестей-лелестей доползли только трое…
Вообще-то, прием известный. При желании можно в самый невинный текст вложить скабрезный смысл. В кинотрилогии о Максиме, режиссеров Козинцева и Трауберга, шансонетка пела: «Я футболистка! В футбол играю! В свои ворота! Я забиваю!» и было очевидно, что дело никак не в футболе. Но тут другое. Артистка и не думала о подтексте, она всерьез исполняла государственный заказ, она тужилась и силилась действительно спеть порученную песню, к которой вменяемые люди (если бы на телевидении таковые имелись) обязаны были не подпускать ее за версту. И ветераны сидели в зале и это слушали. И, оказывается, все нормально: сегодня «Муси-пуси», завтра – «На безымянной высоте». Порядок, съели – не поморщились. Можно работать дальше.
Дальше известно что – грядет шестидесятилетие Победы. К этому славному дню в отечестве припасена новая «катюша» – патриотический поп-бордель. Убойная сила этого оружия проверена на местном населении. Мозги, вкус, чувствительность – отшибает напрочь. Не замечали, как вместо мыслей в голове поселяются постоянно звучащие хиты? Они делают там свою полезную работу, не сомневайтесь. Но в день шестидесятилетия Победы надо устроить что-то особенное. Отпраздновать дивный русский путь.
Я предлагаю собрать на торжественный концерт всех. Выстроить рядами на сцене. Впереди – сама Мадам, потом целый ряд помощниц, ключниц, экономок, поварих, сводниц. Потом ряды девочек, ряд для мальчиков, потом опять девочки – уходящие в бесконечность. Форма одежды парадная: все навыпуск. На этом самом месте – красная звезда. Или гвоздика.