Но «низы» живут, как правило, без фантастического вранья, без ежедневной фальши, без отчетов о «прогнозах социально-экономического развития», живут живой, инстинктивной жизнью. Живут и чувствуют, что радости нет. В эпоху террора, в послевоенной нищете, в гнилой застой все-таки была радость, и могучая волна Бытия гнала людей жить и размножаться, а сейчас, со всеми выплатами и добавками, со всеми «материнскими капиталами» и ласковыми просьбами высокорейтинговых политиков напрячь те ворота, откуда весь народ – ворота остаются на запоре.
Потому что не удастся обмануть Мать Природу и дочь ее, Госпожу Жизнь. Нет их доброй воли на продолжение русского кукольного театра. Даже ужасающие кровавые драмы они были в состоянии преодолеть – а нынешнюю мертвечину, тошнотворный муляж мнимого, бессмысленного существования – нет. Вот и остается переписывать так-сяк цифирки и наводить порядок в отчетности, дабы торжествовал его величество Неумолимый Позитив!
А впрочем, легкое и прекрасное решение вопроса с населением у политиков прямо под рукой. Поскольку отменен порог явки избирателей на выборы, и сколько бы не привалило электората, пусть хоть три человека придут вообще – все равно выборы состоятся, почему бы не расширить действие этого «принципа наплевательства»?
Почему бы не отменить порог явки жителей РФ в жизнь?
Пусть и вся страна считается существующей, даже если в ней живут три человека! Вот и все. И цифирки будет не нужно туда-сюда гонять.
Нам без разницы, а властям – гора с плеч.
январь
Судьи на вывоз
Нынче каждое столичное ведомство можно запугать идеей вывоза в Петербург
Как помнится, сказочный царь Мидас все превращал в золото, а у нас в Петербурге другое волшебство: что ни задумай, все превращается в фарс. Без участия злой воли, просто само собой. Такое уж у нас «местное время».
Вот напротив «Крестов» установлен памятник Анне Ахматовой. Вроде бы соблюдено неформальное завещание поэта: в поэме «Реквием» Ахматова указывала, что если эта страна задумает поставить ей памятник, то он должен находиться именно возле тюрьмы, где томился ее сын Лев и где она, мать, «стояла триста часов». Прекрасно, но вот беда: «Кресты»-то закрывают, расселяют и выставляют на продажу, так что вместо исторической тюрьмы вскоре будет неведомо что. Возможно, даже и торгово-развлекательный комплекс. Таким образом, Ахматова будет скорбно смотреть отнюдь не на тюрьму, и памятник рискует поменять смысл и превратиться в увековеченный образ бедной женщины, вовремя не вышедшей замуж за миллионера и потому вынужденной печально смотреть на далекую недоступную жизнь. Хотел ли кто-нибудь достичь такого эффекта? Конечно, нет. Просто памятник Ахматовой шел по одному ведомству, а расселение «Крестов» идет по другому. А какая в итоге получится картина, никого не волнует…
Еще о веселом: на днях я выяснила, что погибла справочная служба «09» – при попытке обратиться в нее, в ухо стала верещать механическая девушка, сообщив, что теперь бесплатно можно узнать только лишь телефоны «социально значимых учреждений». Остальное – в службе «009», за деньги в размере тридцати рублей справка. Но чем отличаются социально значимые объекты от социально незначительных? Как это понять? Засада! Например, контактный телефон Пятого канала телевидения мне бесплатно не выдали, подтвердив тем самым мое давнее подозрение, что это учреждение никакой социальной значимостью не обладает. Но это же скрывать надо, а не выдавать такие секретные сведения даром, любому!
В хорошем комедийном темпе развивается и другая история.
Загадочная идея передать Санкт-Петербургу ряд столичных функций подошла к торжественному финалу: жертвой могучего творчества совершенно неутомимых начальников стал Конституционный суд РФ. Таким, в сущности, нехитрым образом выяснилось, какое именно учреждение нашего государства… ммм… как бы это сказать помягче… ну, не имеет, что ли, практического значения первой степени. То есть нельзя сказать, чтоб была особенная нужда иметь это учреждение под рукой. Вроде бы оно что-то такое красивое и олицетворяет, но как-то так неагрессивно, даже, можно сказать, малозаметно это делает, что самое ему место в «городе без происшествий», где все проблемы решены изящным способом тотального умолчания.
Сначала бродили ведь и другие разные мысли – например, перевести в Питер министерство культуры. Эта идея, как помню, страшно понравилась режиссеру Алексею Герману. Он вызвался лично встретить Михаила Швыдкого на Московском вокзале и помочь поднести его узелочек с вещами. Но министерство культуры как-то вот сумело отвертеться от кошмара, и это понятно. Там бойцы засели нешуточные. А конституционным судьям – не удалось. Не тот характер. Очень уж на Конституцию на свою привыкли надеяться. Только и смогли, что жалобно выговорить себе право иногда заседать и на прежнем месте.
То есть, надо понимать, это будет такой боевой, летучий отряд судей, шестикрылыми серафимами рассекающий пространство родины в поисках отклонений от Конституции и, право, жаль, что дело ограничилось только одним Питером. Пусть бы Конституционный суд, в черных плащах, превратившись в ужас, летящий на крыльях ночи, заседал каждый день в новом городе, что создавало бы у граждан правильное чувство бесконечной встревоженности законом…
Вообще-то государство должно быть устроено четко, иначе оно работать не будет. Скажем, человеческий организм, поскольку, слава Богу, создан не человеком, построен строжайшим образом. Попробовали бы вы передать часть функций головного мозга – желудку или кишечнику! А что такое передача «ряда столичных функций» от столицы в другой город? Зачем это нужно? Не припоминаю исторических аналогов. Что именно и каким образом может улучшить подобная реорганизация?
Нет, решительно смысл и польза переезда Конституционного суда нашими пятью органами чувств неощутимы. А вот причины этого перемещения, конечно, есть. Столица наша, вобравшая в себя все деньги и всю власть, понимает, что надо все-таки время от времени хоть с кем-то хоть как-то делиться. Однако реально делиться никто, разумеется, не хочет. Поэтому в ход идут символические жесты. Вот – как бы говорит Москва – берите Конституционный суд, владейте, от сердца отрываю, есть у тебя теперь, друг Петербург, одна столичная функция, дряхлый и больной твой бок подпереть да ущемленный нерв приласкать! (Нужды нет, что даже одна столичная функция обошлась Питеру недешево, поскольку судьи и заседать не могут иначе, как в Сенате и жить нигде не в состоянии, кроме Крестовского острова, жители которого еще долго будут вздрагивать, вспоминая скоростной переезд летучих судей).
Кроме того, акция переселения внесла определенный трепет в чиновные ряды, а трепет в чиновнике – первейшая вещь в государстве. Нынче же на них совсем никакой управы нет: бесстрашны. Так вот нашлась же управа – нынче каждое ведомство можно напугать идеей вывоза в Петербург и тем довести его до шелкового состояния. Ведь жизнь в Петербурге для чиновного москвича – это загробная жизнь, так сильно отличаются ритмы жизни, плотность денежных потоков и карьерные перспективы. Так что, трепещите, столичные пижоны, будете зарываться – отправим в Петербург на дожитие. Когда? Кого? Куда? – тридцать рублей справка.
февраль
Проданный смех
Нет в нашей стране никакой возможности не становиться раком попарно и в колонну
Правильные книжки подсовывали нам в детстве сильно обеспокоенные нашим будущим ангелы. Надо эти книжки иногда вспоминать – ведь кое-какие истории могут вполне пригодиться сегодня. Например, чудесная история про бедного мальчика Тима Талера, у которого не было ничего, кроме замечательной улыбки и звонкого жизнерадостного смеха. «Тим Талер, или Проданный смех». Не помните? К этому мальчику пришел страшный богатый господин и пожелал купить его смех – взамен все желания Тима Талера исполнялись мигом. О, конечно, господин этот был сам черт и обещания свои он, как ни странно, выполнил. (Из чего вы можете понять, что это был нерусский черт, но – иностранец, поскольку русский бы смех забрал, а потом надул преспокойно…)
И вот весь мир лег в дырявый карман Тима Талера – но счастье свое он потерял! Потому что чистосердечный, беззаботный, искренний смех составляет естественное счастье нормального человека, и без него хоть в гроб ложись.
Рекламные плакаты изрядной величины заполнили город. На одном футболист Андрей Аршавин поддерживает партию «Единая Россия», на другом – фигурист Евгений Плющенко рекламирует партию «Справедливая Россия». Что ж, пиарщиков этих партий можно понять – до благоговейного созерцания Грызлова или Миронова город явно не дорос. И так без солнца, без витаминов загибаемся, а тут еще не дай Бог залепят все начальниками в их нерукотворной красе. Нет – вот вам молодые, талантливые, состоятельные люди приятной внешности. Они как бы весело улыбаются, участвуя в этой симпатичной игре, где молодой талантливый человек вполне может кое-что выиграть. Надо всего лишь обменять свой смех, свою улыбку, свою чистую молодость, свой незапятнанный профессионализм на сущую ерунду. Например – сняться для рекламного постера. Какое это отношение может иметь к чему-либо важному, настоящему в жизни? Не все ли равно нынче, что рекламировать – кофе, лимонад или политическую партию? Ясно же, что к качеству продукта реклама не имеет ни малейшего отношения. Просто такая игра. Нормальная. Выгодная.
И вот постеры с Аршавиным и Плющенко висят и напрашиваются на многочисленные акты вандализма, которые не замедляют явиться. Почему-то вандалов, спокойно проходящих мимо душеньки Жириновского, который опять несет какую-то веселую чушь или скучнейшей Дмитриевой, которая пятнадцать лет безуспешно изображает из себя главного радетеля за пенсионеров, раздражают именно Аршавин с Плющенко. И я их, вандалов, не одобряю, но – понимаю.
Все-таки хотелось верить, что хоть кто-то в нашей с