Уходя из училища, мы уносили как к нашему начальственному учебному персоналу, так и к чисто строевому, чувства глубокой благодарности за вдумчивое, человечное, хотя и строгое отношение к нам, а также и за знания, почерпнутые в училище.
3.
В образовательном отношении
. Прекрасно разработанный, вдумчивый план учебных занятий с достойными полного уважения по своей эрудиции и опыту руководителями общеобразовательных и специально-технических, и военных дисциплин дал нам очень много. Лично я считаю себя счастливым, проведя год в напряженной научной работе. За этот год я приобрел больше познаний, чем за многие годы моей сознательной жизни. В общеобразовательных предметах мы далеко шагнули по нашей широкой программе вперед, совершенно выравниваясь по объему с первым курсом университета (напр[имер], по всем отделам высшей математики и других дисциплин). В специально же технических и военных и военных[дисциплинах] мы, михайловцы, совершенно приобрели новый, нигде еще не преподанный нашим сверстникам запас знаний, или же продолжили дальше курсы предметов, наскоро законченный в военных училищах. В практических военных съемках и полевых тактических работах, имея руководителями преподавателей и профессоров военных академий, мы ни в чем не были ниже наших сверстников, год раньше нас ушедших офицерами в строй.Шлю теперь, на конце моей жизни, мой сердечный привет и глубочайшую благодарность всем как еще живым, так и памяти уже почивших моим профессорам, преподавателям, руководителям и наставникам, от которых я так много получил за один год!
4.
В физическом отношении
. Большие и разнообразные физические упражнения и огромное напряжение всех умственных и моральных сил за истекший год еще более развили всех нас, а в частности, оформили мою фигуру. Вес тела уменьшился на 15–20 фунтов; явилось больше гибкости, легкости и уверенности в своих силах. Я чувствовал себя способным в жизни работать при самых тяжелых условиях и преодолевать встреченные препятствия. За истекший год я не уклонялся бывать в обществе, причем полагаю, что вел себя во всех отношениях не лучше своих средних товарищей. Однако от попоек, курения и карт все-таки, по приобретенной к этому антипатии, воздерживался. Мне пришлось за это принять немало едких насмешек, но все же, скажу откровенно, я предпочитал выдававшиеся, редкие в этом году, свободные вечера провести в обществе интеллигентных, увлекающихся разнообразными разговорами, веселых семей, где я имел немало друзей среди своих сверстников и сверстниц, и мог всегда усваивать что-либо новое и интересное. С благодарностью вспоминаю семьи моих старых друзей и по брату Александру, и по личным уже связям; особенно вспоминаю добром семью Адикаевских (уже давно почивших, у которых собиралась «красная» молодежь обоего пола, и шли всегда горячие речи о переустройстве не только России, но и всего мира на новый, счастливый для человечества лад. В семье Кулябко я встречал молодых артиллеристов и моряков, потом выдающихся ученых, с которыми мы отчаянно плясали иногда до рассвета. В семье Стеблин-Каменских (у которых была частная полноправная женская гимназия) я имел много друзей среди женской молодежи. Общение с такими кружками и удерживало меня, вероятно, от тех увлечений, какие преждевременно грязнят душу юноши, и от чего он быстро огрубеет и опускается. Спасибо теперь всем, кто оказал мне тогда простую, честную ласку и внимание, прямо и косвенно содействуя улучшению моего образа мышления, понятий о цели жизни человека, а также и обработке моих угловатых, неприятных привычек и манер.К выходу из училища материальное положение мое было не из важных: «шакалу» я должен был более 30 р[ублей], несмотря на все старания расплачиваться как можно чаще. Были долги и некоторым старым друзьям, которые я хотел уплатить во чтобы то ни стало именно потому, что получал эти деньги по первому же слову без всяких обязательств и с полной готовностью мне посодействовать. Моя вся обмундировка с покупкой форменного офицерского седла и, конечно, убора, в общем, поглощала почти всю выданную от казны сумму. Но «подъемные» и «прогоны» на Кавказ сильно выручили меня из всех затруднений, при условии никуда не заезжать (а, следовательно, и в коренную нашу семью), но мчаться прямо по железной дороге в г. Владикавказ. Вот ближайшие физические причины, кроме всех других, побудившие меня взять вакансию в 20- артиллерийскую бригаду. По справке я узнал, что у Константиновского училища в эту же бригаду взял вакансию юнкер К., имеющий родных на Северном Кавказе, а кроме того, мог быть попутчиком юнкер Моравский, взявший вакансию в Кавказскую гренадерскую артиллерийскую бригаду в г. Тифлис, где у него дядя командовал батареей. Мы познакомились скоро после разборки вакансий и еще до выпуска сговорились ехать втрое в одном купе. Для экономии решили просить станционное начальство в столице дать нам в вагоне 3- класса (ведь было жаркое лето!) отдельное служебное купе. Начальство снисходительно отнеслось к нашей просьбе, и мы такое купе действительно получили при нашем отъезде на Кавказ, в г. Владикавказ.
По правилам всех военных заведений, каждому выпускному давался месячный отпуск для посещения родных и устройства своих дел. Но так как на Кавказ только с первой половины августа войска выходят в учебные лагеря, то опытные из моих начальников училища посоветовали мне лучше прямо ехать в 20-ю артиллерийскую] бригаду, отбыть с ней лагерный сбор, а по окончании его, без вреда для службы воспользоваться своим правом на отпуск к родным. Так я и предпочел сделать. Этим решением и заканчивалось мое учение и жизнь в училище.
Глава VСлужба на Кавказе в 20й артиллерийской бригаде (1879–1880 гг.)
Вернувшись из Авангардного лагеря, вечером 8/VIII 1879 г. я уже был вымыт, выбрит и переодет в офицерскую форму. Первое ощущение настолько оригинально и не сравнимо ни с чем, уже испытанным, что я смело его могу сопоставить с ощущением первого полета в жизни на аэроплане в роли пассажира. Вы чувствуете резкую перемену в вашей жизни от полного бесправия до захватывающей дух высоты и свободы; видите сразу совершенно другое отношение к вам окружающих вас людей самого разнообразного положения в обществе, разного пола и возраста.
В то же время вы жутко сознаете, что в этом слое новой для вас моральной атмосферы на вас лежат и новые строгие обязательства и обязанности. Подъем духа и некоторая робость[от] высоты своего положения очень сходны с ощущением пассажира-авиатора. Мне кажется, что подробнее пояснять это излишне. Словом, как на крыльях я полетел в Летний сад, где тогда там были разнообразнейшие увеселения с буфетами и несколькими оркестрами музыки.
Масса нарядной публики обратила немедленно внимание на множество юных лиц в разнообразных формах одежды, реагируя на это довольно добродушно. Военная офицерская молодежь бродила веселыми группами по освещенным аллеям сада, заполняла партер и ложи летнего театра, занимала большинство столиков в буфетах, вела себя возбужденно и весело. Повертевшись в саду, я помчался к моим самым старым и верным друзьям, которые приняли меня сердечно и радостно.
В три дня мы с попутчиками моими обделали все дела. Я простился со всеми моими друзьями. Долги мои были уплачены до копейки. Из всех полученных мною от казны денег, с погашением всех моих расходов на обмундировку и долгов, около 50 рублей незаметно вылетело «на мелочи». Однако, благодаря прямому сообщению в купе вагона 3— класса, мы, трое попутчиков, не останавливаясь нигде, к 15/VIII 1879 г. вечером с поездом прибыли в г. Владикавказ. По дороге ехали без особых приключений, но выходили на всех бывших станциях, где только были буфеты: питались усердно, больше сладостями. А к концу пути у нас у всех троих наличных денег осталось только 5 руб. 37 коп. Это нас ужаснуло. Мы истратили без всякого расчета все наши «подъёмные» и «прогоны». Теперь предстояло нам двоим разыскать во Владикавказе нашу бригаду и отдать отчет нашему новому начальству в израсходовании выданных нам денег.
Успокоил нас в значительной степени прапорщик Моравский, коренной уроженец Кавказа, который имел каких-то родных во Владикавказе и знал этот город с детства. Мы решили поэтому взять извозчика (парный экипаж) и ехать, по его совету, в самую лучшую гостиницу («Франция»), где расплачиваются за пребывание только в конце недели. За это время он нам достанет денег и все устроится. Так мы и поступили.
Ночью трудно было что-либо видеть, но все же специфическая атмосфера и общий вид кавказского города бросились нам в глаза: смесь туземных саклей и русских построек, пестрота населения, очень разнообразного и по виду, и по говору, а главное, оживленное и непривычное для русского глаза движение населения: пеших, конных, на двухколесных арбах с буйволовой упряжкой, отличных парных извозчиков с упряжкой обязательно парой лошадей и тут же нагруженные верблюды и маленькие ослики.
В гостинице Моравский распорядился взять на себя номер, потребовал лишние кровати для нас и заказал ужин. Мы с некоторой жутью поели, напились чаю и поторопились лечь, очень крепко заснув. Утром мы поднялись с восходом солнца. Первое, что меня поразило – чудно освещенный горный хребет. Я еще в жизни своей не видел таких высоких и снежных гор, и картина, какую представляет из себя могучий Кавказский хребет, очаровала меня, поглотив совершенно на некоторое время все мое внимание. Моравский успел встать раньше нас; он нанял нам парного извозчика за четыре рубля туда и обратно в лагерь 20й артиллерийской бригады, находившийся в 8-и верстах от города, около местного артиллерийского полигона. За вычетом этого расхода, у нас троих оставалось на все и вся 1 руб. 37 коп.
Мы скромно напились чаю с чуреком (туземным плоским свежим хлебом), сердечно пожелали нашему распорядительному спутнику Моравскому успеха в поисках родни и денег, а сами облачились в парадные мундиры, захватив и пальто внакидку, уселись в фаэтон