й батареи заявил желание ехать поручик Косторин, но он отличается слабым здоровьем и у него, кажется, есть невеста, так что он сильно колеблется. Командир бригады решил донести в Управление начальника артиллерии (генерала Софиано[66]), что желающих от бригады нет, а обер-офицеров в батареях всюду некомплект и послать некого. Пусть берут из России.
Михаил Дмитриевич Скобелев
Я с восторгом все это выслушал и с твердостью заявил о своем желании от 4й батареи быть посланным на укомплектование в Закаспийский край. Бригадный адъютант был изумлен и стал убеждать меня не делать этого, так как командир бригады решил уже этот вопрос отрицательно и приказал ему даже заготовить ответ. Я все же просил меня в списки снести.
На следующее утро, когда я явился командиру бригады, он с упреком мне сказал, что я расстраиваю его планы и ухожу из бригады, в которой я очень нужен.
– Косторин уже от своего намерения отказался, да я бы его и не пустил, он очень слабого здоровья. Но вы тоже должны отказаться, а то я лишусь единственного михайловца, который мне очень нужен, – сказал настойчиво генерал.
На моих глазах показались слёзы. Генерал Болтенко с удивлением, всмотревшись в моё лицо, сказал:
– Да что, вы никак расстроены моим отказом?!
– Ваше превосходительство, ведь попасть в такой поход и странствование – моя заветная мечта ещё с кадетских лет! – ответил я с трудом сдерживая своё огорчение.
– Ну, коли так, то грешно вам препятствовать. Поезжайте, и да хранит вас Господь Бог! – сказал на это с чувством бригадир, обняв и поцеловав меня в голову.
Я вышел от него сияющий и счастливый.
В штабе бригады я узнал, что временно командующим войсками Закаспийской области назначен герой турецкой войны генерал-адъютант Михаил Дмитриевич Скобелев[67], и на него возложено поручение восстановить честь русского оружия в Средней Азии; что г. Скобелев ещё в Петербурге, но уже дал знать всюду, что едет в Закаспийский край, к войскам. Газеты вскоре наполнились множеством разных известий о предстоящих событиях в Закаспийском крае, о новом вожде в нем российских войск. Общественное мнение и на Кавказе ожило: все зашевелилось, так как отряд г. Скобелева составлялся исключительно из воинских частей Кавказского округа, и многим предстояло теперь туда попасть. В штабе бригады была оформлена моя командировка с выдачей подъемных и прогонов. Здесь, по совету уже бывалых в Закаспии людей, я купил себе все, что нужно для походной жизни и работы в жаркой стране.
На мое счастье, сюда же приехал из Тифлиса назначенный на укомплектование в Закаспий от Кавказской гренадерской артиллерийской бригады поручик Юренев, с которым мы и решили ехать в Закаспийский край вместе. Мы торопились с отъездом, чтобы явиться в свои части раньше прибытия в Закаспий генерала Скобелева. Закончив все снаряжение, и простившись с начальством бригады и друзьями, мы с Юреневым по курьерской подорожной примчались в станицу Михайловскую, где я задержался три дня, приводя в порядок все свои дела и сдав все свое имущество на хранение в цейхгауз батареи.
Весть о моем отъезде в Закаспий на войну дошла до моих кунаков-горцев, и проводить меня явился Казбекар с сыном и своей родней.
В батарее мой отъезд вызвал в 1м взводе и в батарейной «академии» неподдельное огорчение, которое меня сердечно растрогало. Товарищи устроили прощальный ужин нам, отъезжающим. Уехали мы с поручиком Юреневым на третий день пребывания, как раз в воскресенье. Мой взводный фейерверкер Бодров расплакался. Казбекар, поручив своей родне выслать ему лошадь на третью станцию, уселся на облучок и провожал нас в почтовой тележке три станции. Здесь он ещё раз выразил свою сердечную благодарность и дружески со мной простился.
Мы по курьерской подорожной помчались дальше. В душе я уносил, в общем, доброе и благодарное чувство ко всем, с кем соприкасался за истекшиею месяцев жизни и службы на Кавказе, а в частности, в 20й артиллерийской бригаде.
Кроме того, в чисто служебном отношении мой выход на службу на Кавказ оказался неожиданно очень выгодным: после Турецкой войны в частях кавказской артиллерии оказались продвинутыми вперед почти все поручики, а младших офицеров было, в общем, мало. Как вышедший из артиллерийского училища, я имел в чине подпоручика два года старшинства и оказался очень высоко стоящим в общем списке субалтерн-офицеров. Совершенно неожиданно я был произведен по линии в поручики, обогнав этим своих товарищей, вышедших из Константиновского училища на целый чин. Словом, компенсация за когда-то испытанную неприятность была полная, да еще со старшинством в чине поручика с 8/XI1879 года.
Считаю, что очень много опыта и познаний практических дали мне и служба, и жизнь в бригаде. Занятие же в бригадной школе считаю основной ступенью в последующей и быстро развивавшейся способности произносить народные чтения, публичные лекции и научные доклады.
Несмотря на нашу курьерскую подорожную и уплаченные вперед до самого города и порта Петровска прогоны, путешествие наше резко прервалось в городке Грозном. Как я уже сказал, день был воскресный. Пасмурная погода перешла в сплошной проливной дождь, который жестко вымочил нас на двух последних перегонах к городку Грозному. Здесь станционный смотритель решительно заявил, что все тройки в разгоне и по случаю непогоды ещё ни одна не вернулась. Даже если и вернется какая-либо, то, по правилам, раньше двух часов отдыха он нам ее отпустить не сможет. Просил нас терпеливо подождать.
Станции тогда были благоустроенные, даже с особыми «царскими» комнатами на случай проезда высочайших особ. В общей, очень чистой и прилично обставленной комнате нас оказалось трое: мы с Юреневым (моим товарищем и сверстником по Михайловскому училищу) и каким-то штатским неопределенной, но восточной национальности. Погода не улучшалась. Лил дождь и улицы городка были отвратительно грязны.
Мы с тоской посмотрели в окно. Штатский человек, неразлучный со своим ручным чемоданчиком, несколько раз приходил и куда-то уходил. Скоро нам подали самовар и вареные яйца; остальное у нас было с собой. Штатский опять вошел в общую комнату и, видимо, окончательно здесь расположился.
– Нет никакой надежды получить лошадей, – сказал он громко. – А вы гг. куда путь держите?
Мы ему ответили, предложив стакан чаю. Он вежливо поблагодарил и отказался. Глядя на нас, он задумчиво сказал:
– Чудесная вы зеленая молодежь, как посмотрю я на вас! А сколько в жизни ещё предстоит вам испытаний всяких! Но вот вам и мой искренний совет: бойтесь играть в карты, особенно с незнакомыми людьми!
Мы удивленно переглянулись и ответили, что совсем не играем в карты.
Тогда он, добродушно одобряя такое наше поведение, сказал:
– И хорошо делаете! А я вас, чтобы рассеять вашу скуку в ожидании лошадей, позабавлю за это несколькими фокусами.
Он достал из чемоданчика палочку, взял у нас чайное блюдечко и очень ловко проделал несколько сложных движений…
Из носового платка он делал очень похоже разных, как будто живых, зверьков. Наконец, как бы схватившись, он достал колоду карт, подал ее нам с просьбой сосчитать все карты и проверить законное число в колоде фигур. Затем из этой же колоды очень спокойно и медленно он выкинул на по двенадцати королей, дам и валетов, поразив нас этим фокусом.
Видя наше изумление, он настойчиво заметил:
– Понимаете ли вы теперь мое предупреждение? Как надо быть осторожным в игре с незнакомыми людьми! Я очень много в жизни от них пострадал и потерял свое состояние. А потом поставил себе задачей предупреждать молодежь от увлечения игрой.
Нас все это очень расположило к незнакомцу. Он все-таки согласился выпить с нами чаю с коньяком и много нам рассказал забавного из своей жизни. Под конец чаепития он вытащил из кармана довольно объемистый кожаный кошель и высыпал из него кучку золотых монет разных государств, показывая и объясняя ценность каждой. Закрыв их рукой, он сказал:
– Очень бы я хотел, чтобы кто-либо из вас выиграл у меня эти монеты. Но как мы это сделаем, чтобы для вас была полноценная гарантия самой скромной и честной игры? Ах вот что! Я вам дам мою колоду карт; выбирайте из них две простых и одну фигуру разных мастей, а колоду оставьте у себя. Вот я засучиваю рукава: у меня нигде ничего нет. Теперь беру одной рукой выбранную вами карту. Смотрите хорошенько, где фигуры?!
Он назойливо показал нам одной, высоко поднятой, рукой эти три карты.
– Считаю: раз, два, три! – и он бросил карты на стол.
– Угадайте, где фигура, но только, пожалуйста, в каждый бросок кто-либо один!
Стоит ли говорить дальше?! Мы с Юреневым так увлеклись этой «честной игрой», что опомнились только тогда, когда станционный смотритель нам громко объявил, что лошади давно готовы и задерживаться дольше нельзя: другие пассажиры обижаются.
Мы проиграли нашему партнеру вдвоем больше 370 рублей!! Честно заплатив свой проигрыш, мы поторопились скорее на перекладную. Сосчитавшись дорогой, мы пришли к печальному заключению, что это почти все наши деньги, кроме небольшой суммы, случайно задержавшейся в чемодане одного из нас, в кармане сюртука.
Под тяжелым впечатлением этого огромного для нас проигрыша мы скромно мчались дальше, не задерживаясь нигде для ночлега, и примчались в порт Петровск. Здесь мы, по совету товарищей нашей бригады, заехали прямо к полковнику Д., старшему из артиллерийских начальников и служившему раньше в 20й артиллерийской бригаде. Нас приняла эта артиллерийская семья как старых товарищей, успокоила и обласкала.
В г. Петровске мы провели дня четыре в ожидании погрузки парохода «Князь Барятинский», который принимал продовольствие и боевые припасы, а также офицеров и солдат, едущих одиночным порядком в состав Закаспийского отряда. Наши новые друзья проводили нас на пароход, который 11/VII 1880 года вышел из порта Петровска, направляясь сначала в Баку, а оттуда к восточному берегу Каспия, к п. Чикишляру.