[145], впоследствии московскому генерал-губернатору, а во время Мировой войны командующему Vй армией). Нам выдали расписание экзаменов, а через некоторое время и распределение всех нас по группам для держания экзаменов. На каждый предмет давалось очень мало времени, и кто не подготовился раньше, не было надежды сделать это теперь. Выяснилось, что нас, провинциалов, из всех военных округов прибыло около 300 человек. А вместе с желающими из частей гвардии и Петербургского гарнизона – всего свыше 360 человек. Вакансий для поступления в первый курс академии было 70. Следовательно, конкурсный экзамен – свыше 5 человек на одну вакансию. Кроме Петербургского военного округа, где не было предварительного экзамена, все остальные прибывшие были серьезно испробованы в своих округах и являлись на конкурс с солидным багажом.
Пришлось поэтому не терять ни одного часа времени даром. Поэтому всякие поиски квартиры или какого-либо комфортабельного устройства в столице были нами отброшены. Запершись в номерах своей гостиницы. Мы все принялись за упорный труд в течение круглых суток, тратя ничтожное время на еду и очень укороченный сон, и то лишь под утро. Огромное число желающих экзаменоваться явилось в эту академию впервые, но были и такие, что пытались поступить в академию по второму и даже третьему разу (уже на свой собственный счет).
Разговоров о строгости экзаменов было множество, причем экзаменаторы учитывали малейшие промахи, беспощадно сбавляя отметки. Самыми страшными предметами почти для всех экзаменующихся являлся русский язык, особенно диктовка и сочинение на заданную тему тут же в аудитории без всякой возможности пользоваться какими-либо пособиями. Вторым страшилищем являлись для многих все отделы математики и задачи ее. На этих экзаменах проваливалось наибольшее число экзаменующихся.
Начальником академии был в это время известный ученый и герой Русско-турецкой войны генерал-лейтенант Михаил Иванович Драгомиров, строгость и требовательность которого с особыми, лично ему свойственными саркастическими приемами обращения, особенно страшила экзаменующихся. Он давал тон всей академии во всех отношениях. Держал он себя как по отношению ко всему профессорскому и административному персоналу академии, так и ко всей массе поступающих властно и с чувством глубокого превосходства.
Павел Адамович фон Плеве
От каждого вступающего офицера требовал самого точного исполнения всех правил военной службы, строгой дисциплины и субординации. Очень часто присутствуя на экзаменах в разных группах, делал неожиданно резкие замечания экзаменующимся, иногда хвалил ответ, но чаще порицал и то, что ему не нравилось не только по существу ответа, но по форме дикции или употреблению каких-либо слов.
Экзаменовали по билетам, но это не исключало права как начальника академии, так и присутствующих членов комиссии задавать вопросы не только по курсу, но и самого разнообразного характера, определяя степень общего развития, начитанности и находчивости экзаменующихся.
Все эти условия создавал особую и характерную атмосферу во время экзаменов, резко отличающую эту академию от всех других. Во всей же массе экзаменующихся поддерживалось необычайное и болезненное напряжение нервной системы. Для некоторых особенно чутких и нервных натур это напряжение при неудаче экзамена (иногда из-за пустого вопроса) оканчивалось трагически – тяжким заболеванием или даже самоубийством.
Наслушавшись всех таких разговоров людей, уже все это на себе испытавших, мы все насторожились и крепко взяли себя в руки, так как академия зорко следила даже за внешней жизнью своих питомцев, отрешая беспощадно «за всякую выходку или промах, не соответствующий достоинству будущего офицера Генерального штаба».
Мы, провинциалы, усердно зубрили все дни и ночи перед экзаменами, избегая всяких развлечений и легкомысленной потери времени. Нас, одесситов, разбили по группам, и я оказался вдвоем только с шт[абс]-капитаном Маевским (артиллеристом и семейным человеком лет за 35). Мы с ним очень добросовестно репетировали каждый из экзаменов, работая вместе и проверяя друг друга. Экзаменов было много. По общеобразовательным предметам – полный курс среднеучебного заведения в обязательным знанием французского и немецкого языков (грамматика и перевод с этих языков на русский (без словаря) данной статьи преимущественно исторического характера); по военным предметам – полный курс военных училищ и, кроме того, знание уставов всех родов оружия. Экзаменовали по билетам, но экзаменатор обыкновенно спрашивал еще не только по курсу что-либо, но даже и не из курса, чтобы убедиться в начитанности и общей подготовке экзаменующегося, а тем самым выделить на конкурсе действительно выдающихся и наиболее подготовленных.
Напряжение нервов у всех экзаменующихся было очень велико. Чувствуя друг в друге соперника, все жались в маленькие кучки, сходясь очень туго с чужаками. Отметки за ответы объявлялись не сразу, что тоже заставляло излишне волноваться. По общеобразовательным предметам еще можно было получить удовлетворительный балл, т. е. 7 или 6, но по военным предметам предельной отметкой считалось 8, ниже которой терялась надежда на поступление в академию.
Общий средний балл за все экзамены не должен был быть ниже 8, чтобы считаться «выдержавшим экзамен», при огромном конкурсе поступить в таким результатом экзаменов, конечно, надежды не было. Однако «выдержавший», но не принятый по конкурсу, сохранял право еще два раза попытаться поступить в академию. Провалившийся дважды на экзаменах совсем терял это право.
Первый же экзамен показал, насколько дух и правила Академии Генерального штаба отличались от всех других. На нас повеяло такой суровой официальностью и холодом, которых я совершенно не испытывал на экзаменах в специальных академиях.
Весь административный, начальственный персонал, так же как и профессорский, относился к нам строго по-военному, не допуская ни малейшего нарушения чинопочитания и субординации; отвечали на почтительный поклон лишь кивком, не подавая руки и с чувством необычайного апломба и превосходства.
Отмечалась и малейшая небрежность во внешности экзаменующегося или несоблюдение установленной формы одежды. На экзамене, кроме экзаменаторов обязательно присутствовал дежурный по академии штаб-офицер Генерального штаба, поверявший списки и следящий за общим порядком. Чувствовалось нами, что мы все сырой материал, из которого «они» выбирают лишь особо выдающихся по своему специальному масштабу, но совершенно не интересуются внутренними переживаниями и участью тех, которые останутся за флагом после такого отбора. Сухость и безразличное отношение к личности экзаменующегося особенно были понятны мне, так как я был уже знаком с приемными испытаниями двух специальных академий. Трудно, да и лишнее подробно говорить, сколько мелких и крупных волнений пришлось пережить каждому их нас. экзаменующихся, за этот тяжелый период.
Первый же экзамен дал в результате несколько десятков порезавшихся, почти исключительно на русской диктовке. Она производилась на экзамене русского языка раньше устного ответа. Профессор-экзаменатор громко диктовал всей группе (50–70 человек) из какого-либо произведения русских классиков двадцать печатных строк прозы. Три грубых ошибки считались уже неудовлетворительными в диктовке, но можно было еще надеяться исправить общий балл по этому предмету ответом и грамотно написанным сочинением на одну из заданных тем. Но больше трех грубых ошибок в диктовке влекли общую неудовлетворительную отметку по русскому языку; продолжать дальнейшее держание экзамена считалось безнадежным.
Даже мы, прекрасно выдержавшие все свои экзамены, но имея русский язык последним из предметов, трепетали за свою участь. Не лишним будет для характеристик генерала М.Д. Драгомирова, установившего все эти строгие правила, и переживаний экзаменующихся привести такой эпизод, о котором нам рассказали слушатели старших курсов. Один из их товарищей, приехавший из отдаленного округа, работал очень упорно и провел уже все свои экзамены, но с отметками 8 или 9. Оставался только русский язык. Не рассчитывая при огромном конкурсе попасть в число избранных и тяготясь бесцельной и бессмысленной строгостью всех экзаменов, создавших искусственную преграду для получения высшего образования, искренно его желающих, этот дальневосточный слушатель написал диктант своего последнего русского экзамена так: четко и красиво, без всякой ошибки в словах, он написал продиктованное, но нигде не поставил знаков препинания, хотя начинал с прописной буквы каждую фразу, перед которой должна была быть точка. На том же листе, но под диктантом, он чертами вместо слов повторил диктант, соответственно числу строк выше написанного, но здесь после каждой фразы чертами он совершенно правильно и четко проставил знаки препинания. Ниже этого он отдельной строкой крупно написал: «На свои места в диктант марш!!», – а затем подписал свое имя, фамилию и дату.
Дежурный штаб-офицер, собравший все диктанты и просматривая их, был поражен такой «дерзостью». Показав этот курьезный диктант профессору-экзаменатору, он немедленно отнес его и представил генералу Драгомирову, как неслыханную еще дерзость и насмешку над экзаменом. Совершенно иначе взглянул на это Михаил Иванович. Он немедленно приказал дать справку о том, как держал все другие экзамены автор диктанта. На заключительной конференции академии, когда выяснилось, что автор диктанта по своему среднему баллу не попадает в число штатных вакансий, он принял его сверх штата, как человека с большой и оригинальной инициативой.
Андрей Медардович Зайончковский
Но, к сожалению, такое внимание бывало исключением. На наших экзаменах быстро редели наши ряды, а к концу осталось из 360 человек 127 выдержавших; из этого числа по списку были приняты и зачислены в штат 70, причем даже последний из них имел почти 10 баллов в среднем. Был принят еще 71 первым артиллерист поручик Распопов, имевший около 10 в среднем (без нескольких сотых долей), но безукоризненно сдавший экзамен на 12 баллов по русскому языку, причем написанное им сочинение оказалось наилучшим из всех; кроме того, он свободно владел тремя европейскими языками. Все же остальные, оставшиеся за флагом, несмотря на, безусловно, выше всяких официальных пределов отметки и превосходную свою подготовку, должны были с отчаянием в душе вернуться в свои части.