Просто несколько вопросов на полях.
Таинственные Лесничие проводили Энзеля и Крете до видимости пансиона «Эльфийский Покой». По пути им приходилось перепрыгивать от куста к кусту, от корня дерева к корню дерева, прятаться за крапивой и рыться в листве. Энзель еще никогда не передвигался более интересным способом.
Они вышли на гребень холма и увидели дымящуюся трубу лесного отеля.
Главный Таинственный Лесничий пожал руки обоим фернхахским детям. — Вот ваш пансион. Наша миссия завершена. И всегда помните: меня не существует. Два и Три никогда не существовали. Таинственные Лесничие — порождение больного воображения.
Энзель и Крете отсалютовали.
Таинственные Лесничие гуськом двинулись за тонкую березу — и исчезли. Они снова стали частью леса.
— Вы Энзель и Крете? — спросил строгий голос.
Брат и сестра обернулись и увидели отряд из шести Цветных Медведей. Четверо из них несли мертвого Лиственного Волка за руки и за ноги. Он все еще был таким же неподвижным, как жертва лавины, но стрелы исчезли.
— Мы нашли это в лесу. Вы имеете к этому какое-нибудь отношение?
Крете покачала головой, а Энзель кивнул.
Лесные Стражи направились к пансиону, Энзель и Крете, как два пленника, шли между двумя медведями, возглавлявшими отряд. Цветные Медведи сделали окаменевшие, угрюмые лица. Возможно, во время поисковой операции им самим пришлось заночевать во внутреннем круге леса и перенести те или иные лишения.
На террасе пансиона «Эльфийский Покой» стояли мать и отец фон Хахен и осматривали опушку леса в бинокли. Когда они издалека узнали своих детей, они подбежали к ним. Произошла слезливая встреча. Не было сказано ни одного плохого слова, потому что в фернхахских кругах нет ни упреков, ни наказаний, только привязанность и прощение.
— Теперь мы должны отвести их к мэру, — сказал главарь Лесных Стражей и выхватил детей из объятий родителей. — Следуйте за мной, дети.
Энзель и Крете сидели в большом обшитом дубом вестибюле мэрии. Было темно, лишь немногие солнечные лучи проникали сквозь жалюзи в комнату, наполненную массивной мебелью и глубокими тенями. Конституция Бауминга висела в золотой раме на стене, между двумя большими каучуковыми деревьями с отполированными листьями, стоявшими в дубовых кадках. Часы тикали на каминной полке, пахло средствами для ухода за деревом и табачным дымом. На столе лежало развлекательное чтиво: выпуск «Баумингского Лесного Друга» (заголовок: «Дети туристов пропали!»), брошюра о выращивании деревьев бонсай и роман о принце Хладнокровном графа Кланту цу Кайномаца: «Лес с тысячью руками». Но Энзель и Крете были слишком взволнованы, чтобы читать.
Брат и сестра каждые десять секунд переглядывались и терли влажные ладони. Они не решались разговаривать. Энзель пытался успокоить себя тем, что сможет разыграть козырную карту сокровищ.
Вдруг в комнате что-то зашевелилось, словно воздух ожил. Зашуршали листья. Дверь в кабинет мэра открылась сама собой, и Крете показалось, что она видела, как в кабинет промелькнуло что-то вроде зеленой шерсти и сухих листьев, но дверь снова захлопнулась. Приглушенный шепот из кабинета. Зычный смех.
— Медведи между листьями, — пробормотала Крете с восхищением.
— Тайное совещание, — добавил Энзель.
Другая дверь открылась, вошли медведи разного окраса и направились в кабинет мэра, серьезно оглядывая Энзеля и Крете. Хлопанье дверей, шум голосов. Топот ног. Снова хлопанье дверей. Тишина. Запах воска для мебели. Наконец, Энзеля и Крете позвали внутрь, глубоким, внушающим трепет голосом.
Мэр был теперь один. Посетители, должно быть, исчезли через потайную дверь, как заметил Энзель, несмотря на свое волнение, потому что, кроме входной двери, не было никаких видимых проходов. У мэра была ржаво-красная шерсть, он сидел за своим дубовым столом и смотрел в пустоту. Позади него висели нарисованные изображения популярных лесных грибов, а в двух цветочных горшках перед ним росли два приметных остроконечных экземпляра того вида растений, которые Крете уже видела в лесу. Мэр выглядел так, словно обдумывает важное политическое решение. Затем вдруг, Крете это отчетливо видела, маленькая слезинка выкатилась из его левого глаза и затерялась в его шерсти. Он встал, глубоко вздохнул и подошел к Энзелю и Крете.
— Пошли! — рассеянно проворчал он. Он положил им руки на плечи и провел через несколько комнат на балкон. С него открывался вид на большую лесную поляну, в центре которой был установлен флагшток с баумингским флагом. На площади собрались многочисленные жители общины, несколько сотен цветных медведей и несколько туристов. В первом ряду стояли господин и госпожа фон Хахен. У Энзеля перехватило горло, а у Крете подкосились ноги.
На деревянной телеге лежал труп Лиственного Волка, которого они так ловко согнули, что теперь он лежал на спине, как спящий.
Мэр подошел к перилам балкона и поднял руку. Все бормотание стихло.
— Граждане Бауминга! — провозгласил он поставленным, низким голосом. — Дорогие отдыхающие! Последние два дня были худшими за всю историю Бауминга.
Одобрительное ворчание цветных медведей.
Энзель и Крете взялись за руки.
— Впервые в нашем курортном раю пропали туристы, и весть об этом быстро распространилась по всей Замонии. Финансовый ущерб еще не поддается измерению. Истинный масштаб катастрофы, вероятно, станет ясен только в следующем сезоне.
Возмущенный шепот.
— Репутация Баумингской Лесной Стражи подорвана до основания. Мои храбрые Пожарные Стражи выходят на патрулирование с опущенными головами. Они лишь робко поют Песню Пожарных Стражей.
Всеобщее сожаление по поводу Пожарных Стражей. Раздались крики вроде «Выше голову!» или «Все наладится!».
Мэр вцепился в перила и наклонился к толпе.
— После этого инцидента Бауминг уже не будет таким, каким был раньше. Глубокая трещина прошла через нашу общину. Трещина, вызванная нежной детской рукой.
Несмотря на все угрызения совести, Крете показалось, что мэр несколько сгущает краски. Они заблудились, а не подожгли лес. Они совершили ошибку, но не вызвали гибель Замонии. Ей хотелось что-то сказать.
Энзель подумал, не будет ли сейчас тактически самым подходящим моментом, чтобы рассказать о своей находке сокровищ. Он мог бы пожертвовать сокровища Баумингской Туристической Ассоциации, чтобы компенсировать убытки. Это, безусловно, разрядило бы обстановку. Но мэр не допускал никаких перебиваний.
— Поколения Цветных Медведей могли бы быть омрачены этими мрачными событиями — если… — Мэр прервал свою речь и позволил этому «если» прокатиться эхом по лесу от дерева к дереву.
— Если! — затем провозгласил он так громогласно, что балкон задрожал, — если мы продолжим смотреть на это дело с такой безнадежной точки зрения и утонем в нашей боли.
Крете заметила в толпе угрюмо глядящих Цветных Медведей одного, который ободряюще улыбнулся ей и помахал рукой. Что-то произошло и с голосом мэра. Он поднялся из своего мрачного баса и приобрел более светлый, обнадеживающий тон:
— Можно взглянуть на это и так: опасный Лиственный Волк был убит, возможно, последний представитель своего вида в Цветном Медвежьем Лесу. И наши маленькие беглецы сыграли в этом существенную роль. Они, так сказать, добили волка.
— Ведь! — снова громогласно воскликнул мэр. — Кто бы это сделал, если не они? — В голосе теперь послышалась легкая ирония. — Какой-нибудь… Таинственный Лесничий, что ли? — Мэр как-то слишком деревянно рассмеялся над собственной шуткой. Некоторые Цветные Медведи механически подхватили его смех. Мэр примирительно поднял руки.
— Ну, мы все знаем, что такой вещи, как Таинственное Лесничество, в Цветном Медвежьем Лесу не существует. Это смешной, наглый и наносящий ущерб репутации слух, который я хотел бы еще раз решительно опровергнуть.
Мэр вытянул указательный палец в сторону трупа Лиственного Волка. — Или, может быть, на трупе есть какие-нибудь подозрительные огнестрельные раны?
Два доктора по деревьям-медведям склонились над трупом со стетоскопами и с преувеличенными жестами осмотрели его. — Нет, — торжественно объявили они. — Никаких огнестрельных ран!
«Неудивительно, — подумал Энзель, — стрелы у него в спине, а они осматривают его живот».
Затем мэр повернулся к Энзелю и Крете. Его прежде такое суровое выражение лица расплылось в широчайшей улыбке. — Итак — похоже, здесь у нас есть два маленьких героя. — Его голос теперь вибрировал от добродушия и благожелательности.
— Два маленьких фернхаха, которых жестокий Лиственный Волк — который, по всей вероятности, был последним представителем своего порочного вида в Большом Лесу — против их воли сбил с истинного пути, превзошли себя в опасности.
Мэр драматично поднял правую руку и посмотрел в небо, как будто там был написан его текст.
— Они заманили его в смертельную ловушку, с хитростью и риском для своей юной жизни.
Главный редактор «Баумингского Лесного Друга» усердно строчил в своем блокноте.
Мэр схватил Крете и Энзеля за плечи и прижал их к себе.
— Примеры для подражания не только для молодежи Фернхахингена и Бауминга — нет, примеры для подражания для молодежи всей Замонии.
Духовой оркестр заиграл Баумингскую Песню Свободы, которая повествовала о борьбе Цветных Медведей против несправедливости в целом и исполнялась на серьезный мотив. Мать Энзеля и Крете развернула носовой платок.
Но мэр еще не закончил. Милая, соломенно-желтая медведица подошла к балкону и протянула ему разноцветную ленту, к которой был прикреплен золотой значок.
— За это, мои юные герои, мы вручаем вам Баумингскую Премию Мира. — Мэр надел ленту на шею Энзелю и Крете.
— И таким образом мы передаем эту весть всей Замонии: Баумингский Лес теперь окончательно и полностью свободен от Лиственных Волков — и, следовательно, стал еще более привлекательным местом отдыха в Западной Замонии.