Энзель подумал, не настал ли тактически самый подходящий момент, чтобы сообщить о своей находке сокровищ. Он мог бы пожертвовать сокровища Баумингской ассоциации по туризму, чтобы компенсировать убытки. Это, безусловно, разрядило бы ситуацию. Но мэр не потерпел никаких перебиваний.
— Поколения пестрых медведей могли бы быть омрачены этими мрачными событиями — если… — Мэр прервал свою речь и позволил этому «если» прокатиться эхом по лесу от дерева к дереву.
— Если! — затем провозгласил он так громогласно, что балкон задрожал, — если мы продолжим смотреть на это дело с такой безнадежной точки зрения и утонем в нашей боли.
Крете заметила в толпе угрюмо глядящих пестрых медведей одного, который ободряюще улыбнулся ей и помахал рукой. Что-то произошло и с голосом мэра. Он поднялся из своего мрачного баса и приобрел более светлый, обнадеживающий тон:
— Можно взглянуть на это и так: опасный Лиственный Волк был убит, возможно, последний представитель своего вида в Пестром Медвежьем Лесу. И наши маленькие беглецы сыграли в этом существенную роль. Они, так сказать, добили волка.
— Ведь! — снова громогласно воскликнул мэр. — Кто бы это сделал, если не они? — В голосе теперь послышалась легкая ирония. — Какой-нибудь… Таинственный Лесничий, что ли? — Мэр как-то слишком деревянно рассмеялся над собственной шуткой. Некоторые Пестрые Медведи механически подхватили его смех. Мэр примирительно поднял руки.
— Ну, мы все знаем, что такой вещи, как Таинственная Лесничество, в Пестром Медвежьем Лесу не существует. Это смешной, наглый и наносящий ущерб репутации слух, который я хотел бы еще раз решительно опровергнуть.
Мэр вытянул указательный палец в сторону трупа Лиственного Волка. — Или, может быть, на трупе есть какие-нибудь подозрительные огнестрельные раны?
Два доктора по деревьям-медведям склонились над трупом со стетоскопами и с преувеличенными жестами осмотрели его. — Нет, — торжественно объявили они. — Никаких огнестрельных ран!
«Неудивительно, — подумал Энзель, — стрелы у него в спине, а они осматривают его живот».
Затем мэр повернулся к Энзелю и Крете. Его прежде такое суровое выражение лица расплылось в широчайшей улыбке. — Итак — похоже, здесь у нас есть два маленьких героя. — Его голос теперь вибрировал от добродушия и благожелательности.
— Два маленьких фернхака, которых жестокий Лиственный Волк — который, по всей вероятности, был последним представителем своего порочного вида в Большом Лесу — против их воли сбил с истинного пути, превзошли себя в опасности.
Мэр драматично поднял правую руку и посмотрел в небо, как будто там был написан его текст.
— Они заманили его в смертельную ловушку, с хитростью и риском для своей юной жизни.
Главный редактор «Баумингского Лесного Друга» усердно строчил в своем блокноте.
Мэр схватил Крете и Энзеля за плечи и прижал их к себе.
— Примеры для подражания не только для молодежи Фернхакингена и Бауминга — нет, примеры для подражания для молодежи всей Замонии.
Духовой оркестр заиграл Баумингскую Песню Свободы, которая повествовала о борьбе Пестрых Медведей против несправедливости в целом и исполнялась на серьезный мотив. Мать Энзеля и Крете развернула носовой платок.
Но мэр еще не закончил. Милая, соломенно-желтая медведица подошла к балкону и протянула ему разноцветную ленту, к которой был прикреплен золотой значок.
— За это, мои юные герои, мы вручаем вам Баумингскую Премию Мира. — Мэр надел ленту на шею Энзелю и Крете.
— И таким образом мы передаем эту весть всей Замонии: Баумингский Лес теперь окончательно и полностью свободен от Лиственных Волков — и, следовательно, стал еще более привлекательным местом отдыха в Западной Замонии.
Со всех сторон подошли официанты из отеля и принесли подносы с едой и напитками. Стоявшие вокруг столы ломились от гор пирогов и кувшинов с какао.
У Энзеля потекли слюнки. Они все еще ничего не ели, и он чувствовал самый сильный голод в своей жизни, но он решил, что кое-что нужно сделать, прежде чем сесть за стол. Он был убежден, что это самый подходящий момент, чтобы торжественно передать свои сокровища общине Бауминга. Даже Крете будет удивлена (и тем самым немного затенена). Он подошел к перилам и поднял руку. Все взгляды устремились на него, и в лесу воцарилась тишина. Энзель глубоко вздохнул.
Вдруг топот, как от могучих копыт. Звякнул металл. Фырканье. Заржала лошадь. Все повернулись в ту сторону, откуда доносились звуки.
На поляну выехал принц Хладнокровный. Он сидел на своем белом жеребце «Снежная буря» и был одет в золотые доспехи, держал золотой меч, золотой щит и золотой шлем.
Первое, что пришло в голову Энзелю при этом зрелище, было то, что столько золота сразу в реальности производит гораздо более китчевое впечатление, чем в литературном описании. Затем ему пришла в голову вторая мысль.
— Подожди-ка, — сказал Энзель Крете. — Что здесь делает принц Хладнокровный? Его ведь не существует.
Принц Хладнокровный снял шлем. Там, где должна была быть его голова, из доспехов рос уродливый черный гриб.
Крете закричала, и Энзель инстинктивно схватил ее за руку. Они вместе посмотрели на своих родителей, но родителей уже не было.
Мэр тоже растворился в воздухе у них за спиной. Все пестрые медведи исчезли. Не было больше ни трибуны, ни трактира, так же как и принца Хладнокровного и его лошади. Они стояли совершенно одни на лесной поляне, на которой, по-видимому, когда-то был большой пожар, потому что земля и все растительные остатки вокруг были обуглены. Тут и там из земли росли черные остроконечные грибы. Энзель и Крете стояли точно в центре бывшей кострища, где-то в Большом Лесу. И уже снова смеркалось.
II. Большой Лес
Всего одно слово, зато какое длинное и уродливое: ЛесноеПаучьеВедьмино-зелье. Ну что? Никто не помнит? На уроках истории пропустили тему «Сожжение Лесной Паучьей Ведьмы»? Ладно, тогда небольшой урок замонийской истории: когда Цветные медведи заселили Большой Лес, в его глубине они обнаружили останки погибшей Лесной Паучьей Ведьмы. Такое никак не годилось для основания новой общины, и они решили сжечь кости чудовища. Это было связано с некоторыми неудобствами, в особенности с адским зловонием.
При сжигании паучье зелье, находившееся ещё в теле, высвободилось в форме тёмного дыма, вызвавшего у Цветных медведей сильнейшие галлюцинации. Многие из них, надышавшись горьким дымом, потом целыми днями бродили по лесу, другие не могли перестать танцевать или кудахтать и нуждались в интенсивной душевной опеке.
Однако тяжёлый дым снова осел и лёг в виде чёрной гари на окружавшие лес растения, которые продолжали неприятно вонять. Там, где жирная копоть непосредственно соприкасалась с лесной почвой, она впитывалась в землю и оставляла после себя серую, высохшую траву.
Чтобы не ставить под угрозу запланированную индустрию иностранного туризма, дело было публично представлено как триумф над Лесной Паучьей Ведьмой. Но Цветные медведи – народ общительный, у них лёгкий язык, особенно когда они пропустят стаканчик-другой Парового пива, и со временем поползли слухи о том, что при сожжении Лесной Паучьей Ведьмы допустили оплошности.
В связи с этим возникла замонийская поговорка: «Лесная Паучья Ведьма оставила свой колпак». Эту поговорку обычно используют, когда хотят указать на то, что что-то оставило плохой вкус или запах, что скверные обстоятельства трудно или вовсе невозможно изменить, или что-то подобное. Но что известно немногим: Лесная Паучья Ведьма действительно оставила свой колпак, и не только в переносном смысле.
Когда Цветные медведи попытались сжечь похожий на колпак головной панцирь чудовища, они обнаружили, что это невозможно. Он дымил и вонял, обугливался по краям, но не горел. Они поливали его керосином, они соорудили над ним костёр из пропитанных смолой деревянных балок, они раздували огонь мехами, но колпак оказался несокрушимым. Кроме того, при нагревании он производил только новые ядовитые испарения и чёрную гарь, поэтому они решили его просто закопать.
Они закопали его как можно глубже и с тех пор обходили место сожжения Лесной Паучьей Ведьмы стороной. Именно колпак в основном и заставил Цветных медведей с такой тревогой отгородить Бауминг от остального леса и создать свою параноидальную систему безопасности. Лишь время от времени туда отправлялись несколько особо отважных Лесных Стражей, чтобы проверить, всё ли под контролем.
Через несколько сезонов рядом с местом, где был закопан колпак, начали расти маленькие чёрные грибы. Они выглядели аппетитно, испускали неприятный, одуряющий запах и имели шляпку, отдалённо напоминавшую шляпку Лесной Паучьей Ведьмы. Они обладали свойством быстро распространяться, поэтому Цветные медведи дали им название "Грибы-Ведьмины-Колпаки" и пытались уничтожить их везде, где только находили. (Лишь один достойный сожаления Цветной медведь с золотым мехом по имени Борис Борис однажды попытался съесть такой гриб. Он считал, что любой гриб можно обезвредить основательным отвариванием, и приготовил себе роскошное рагу из Грибов-Ведьминых-Колпаков. В результате он лишился рассудка, перестал контролировать свои руки и время от времени приставал к туристам. Какое-то время его терпели как деревенского дурачка, потом он однажды бесследно исчез. Цветные медведи предположили, что он теперь бродит где-то по Замонии, чему в Бауминге в связи с ростом туризма были не совсем и не рады.) Стражи Огня на самом деле были заняты главным образом тем, что выискивали и уничтожали Грибы-Ведьмины-Колпаки. Они собирали их в свои вёдра и выбрасывали в Медвежью бухту в море. Так со временем Лесная Паучья Ведьма, её колпак и грибы были забыты за пределами Бауминга.
Ах да, кстати, между прочим: тот или иной мелочный критик вроде Лаптантиделя Латудаса (да отсохнет его пишущая рука!) возможно, упрекнёт меня в том, что в сцене с Лиственным Волком я время от времени занимаю его точку зрения, что, поскольку речь идёт о галлюцинации, действительно представляет собой художественный риск. На это я отвечу следующее: везде, где в моих произведениях появляется представитель редкого вида живых существ, будь то Мрачногорский Червь, Горная Шляпница или Лиственный Волк, я не могу не перевоплотиться в это существо. Назовите это даром,