назовите это проклятием – у меня просто нет выбора. Я следую зову природы, не слышимому для обычных замонийских форм существования, ведь в конечном счёте я и сам принадлежу к вымирающему редкому виду живых существ, к прямоходящим, разумным динозаврам. Какими бы чуждыми и угрожающими ни казались мне некоторые редкие существа, нас всё же связывает фамильярное родство, которое обязывает меня как поэта выражать их чувства.
Дубы. Берёзы. Вязы. Плакучие ивы. Буки. Даже пальмы и бамбук. Каучуковые и мамонтовы деревья. Клёны-платаны. Пирамидальные тополя. Чёрные ольхи. Благородные каштаны. Ели. Тисы. Лиственницы. Гигантские умфы. Кноль-мены. Кровавые деревья. Орнские орки. Замонийский пробконос. Сине-чёрный эфирник. Финиковые сосны. Крупнолистная горчичная трещотка. Коралловые кипарисы. Тонкий, толстый, гладкий, узловатый, трещиноватый, коричневый, чёрный, красный и белый лес, всевозможной высоты, густая листва повсюду. Некоторые деревья были такими толстыми, что в них можно было бы вырезать дом, многие стояли, сцепившись друг с другом, с переплетёнными ветвями, безнадёжно сросшиеся в борьбе за лучшее место под солнцем. Земля вздымалась от пышного переплетения корней, тысячекратно узловатых под землёй.
Если раньше Крете и Энзелю однообразие леса казалось скучным, то теперь его постоянно растущее многообразие форм пугало их. Чем дальше они шли, тем гуще и непроходимее становилась природа, тем разнообразнее и раскидистее разрастались деревья и кустарники, папоротники и мхи. Продвигаться становилось всё труднее, но брат и сестра пробивались вперёд, они хотели уйти как можно дальше от этого злого, зловонного места, которое подарило им такие обманчивые сны.
Их всё ещё мутило и кружилась голова, Энзель видел всё только в двух цветах (зелёном и красном), а Крете слышала звуки и голоса, не принадлежавшие этому миру: шёпот и бормотание, шелест и хихиканье. Но симптомы постепенно ослабевали, и через час трудного пути недомогание почти полностью исчезло. Тени леса сплетались всё гуще в сеть тьмы, потому что в Большой Лес снова крались сумерки.
Моховой ковёр под ногами Крете был влажным и податливым, и она проклинала себя за то, что выбросила обувь. Почва постоянно менялась, то была влажной и мшистой, то твёрдой и пронизанной корнями, то усыпанной сухими жёлудями или колючими иголками, но всегда неприятной для ходьбы босыми ступнями.
Энзель перешагнул через могучий корень дуба и сломал обломанной веткой завесу из тонких лиан, преграждавших им путь. За ней лес расступился, образовав большую открытую окружность.
«Поляна», – сказала Крете и не решалась идти дальше. «Может быть, это снова та, с грибами».
«Здесь нет грибов», – ответил Энзель.
Они вышли на безлесную лужайку, которую лишь скудно освещали лучи заходящего солнца. В центре поляны лежал большой чёрный и полый древесный ствол, выглядевший так, будто в него ударила молния.
«Мы снова ходим по кругу», – сказала Крете и с вздохом опустилась в траву.
На этот раз заплакал Энзель, и Крете пришлось его утешать. Когда свет полностью исчез, они забрались в древесную руину и попытались там переночевать. Прежде чем заснуть, они рассказали друг другу о своих галлюцинациях.
Видения Крете отчасти отличались от видений Энзеля. Ей грезились не древесные сокровища и тайные полицейские, а единороги, пятиметровый Трёхглазый Филин, Лебединая принцесса и облако из бриллиантов, проливающееся над ней дождём. Сцены с Лиственным Волком и бургомистром им в основном привиделись одинаково. Энзель, очевидно, был больше потрясён своими снами (или тем фактом, что это был всего лишь сон), чем Крете, потому что его всё ещё трясло всем телом.
Он ныл, что невозможно, чтобы один и тот же ствол дерева находился в нескольких местах леса. Ствол дерева должен быть заколдован, или поляна, или весь этот проклятый лес проклят, и он хочет есть и пить и хочет домой, и так далее и тому подобное, пока он не устал ныть и наконец не заснул после двух бессонных дней скитаний, лишений и галлюцинаций. Крете тоже немного поспала, но лишь поверхностно и беспокойно, во сне ей снова и снова являлись мучительные картины плачущих родителей.
«Крете! Крете, проснись!»
Крете мгновенно проснулась. Было совершенно темно, она на мгновение не поняла, кто она и где находится, ужасное чувство чуждости между сном и явью. Знакомым был только голос брата. Энзель схватил её за плечи.
«Что такое?»
«Тсс! Здесь что-то есть». Энзель шептал как можно тише.
«Здесь? Где здесь?»
«Здесь, в стволе дерева. Ствол дерева обитаем». Только теперь Крете окончательно проснулась. Ни один кошмар не мог быть страшнее замечания Энзеля.
«Там что-то дышит. Там, в глубине ствола. Оно, наверное, уже было внутри, когда мы туда забрались. Было так темно».
«Ведьма?»
«Не знаю. Ведьмы живут в стволах деревьев?»
«Понятия не имею, где живут ведьмы».
«Я тоже».
Считаю необходимым в этом месте немного просветить вас по теме ведьм. Что такое ведьма – если разобраться? В Замонии существует множество форм жизни, которые, по общему мнению, подпадают под общее понятие «ведьмы»: ореховые ведьмы, друидопугалки, альм-мумы, эфирные женщины, полевицы, домовые ведьмы, и это лишь малая часть – в основном безвредные, часто даже услужливые и в целом любимые существа. Их иногда эксцентричное поведение, пристрастие к причудливой одежде и шляпной моде, а также роковая склонность замонийского населения к обобщениям привели к тому, что все эти формы жизни, которые на самом деле кардинально отличаются друг от друга, были свалены в одну большую кучу с надписью: «Ведьмы». Или: «Осторожно, ведьмы!» Ну, друидопугалки, как говорят, могут предсказывать будущее. Что в этом зловещего, если, конечно, ваше будущее не заключается в том, что завтра вам на голову упадёт тачка, полная булыжников?
Ореховые ведьмы варят кофе из лесных орехов, от которого на какое-то время деликатно теряешь вес. Что плохого в том, чтобы ненадолго зависнуть в полуметре над землёй, тем более что употребление орехового кофе, как доказано, не имеет никаких побочных эффектов, не считая случайных травм головы при проплывании через низкие проёмы. Альм-мумы: они живут в горных ущельях и говорят эхом. Их единственное преступление – повторять слова или части предложений несколько раз и всё тише и тише – разве это делает их общественно опасными ведьмами?
Полевицы: они подстерегают летом в густых хлебных полях и питаются мелкими животными и детьми. Согласен, в случае с полевицами предупреждающая табличка «Осторожно, ведьмы!» вполне уместна. Но разве можно из-за этого огульно очернять целые группы замонийских форм жизни? Вопрос должен стоять так: как определить ведьму? Общепринятое определение – старое женское существо непривлекательной внешности с эксцентричным поведением и склонностью к болезненным привычкам – кажется недостаточным. Почему обязательно старое? Почему обязательно уродливое? Неужели привлекательная молодая ведьма немыслима? И почему обязательно женского пола? Может быть, у ведьмы вообще нет пола. Может быть, она даже не материальна. Просто состояние. Идея. Миф. Глупая детская страшилка.
Что ж, посмотрим правде в глаза: я тоже ни малейшего понятия не имею, что такое ведьмы на самом деле. Но я вдруг слово в слово вспомнил, что мне говорила моя мать о ведьмах, когда я был маленьким мальчиком лет сорока пяти. Она сказала следующее: «Вот что я тебе скажу о ведьмах, мой мальчик: ведьмы всегда стоят между берёзами. Не спрашивай меня почему, но это так. Надеюсь, ты никогда не увидишь ведьму, потому что миг, когда видишь ведьму, – это миг смерти, так говорят. Ещё говорят, что они чёрные и высокие и носят остроконечные шляпы. И если тебе действительно когда-нибудь доведётся увидеть ведьму, где-нибудь в лесу, между берёзами – чего да не случится, – тогда помни: никогда не думай, что она далеко от тебя, – ведьмы всегда ближе, чем кажется».
Моя мать рассказывала мне это в качестве колыбельной, и можете мне поверить, что следующая ночь для меня была чем угодно, но только не доброй. Что, кстати, натолкнуло меня в более поздние годы на мысль основательно пересмотреть этот литературный жанр и самому написать сборник коротких сказок на ночь, которые... но это уже другая история. Другая колыбельная, так сказать.
«Ведьмы всегда стоят между берёзами», – прошептал Энзель. Это была одна из тех мудростей, которые передаются детям от сверстников в детстве. Энзель получил эту информацию от своего приятеля Хенни фон Хекена, от которого также узнал, что маленькие фернхахи растут в тюльпанах. Он и сам не очень понимал, почему именно в этой ситуации он поделился этими знаниями с Крете, вероятно, он хотел сказать, что ведьмы не могут находиться в дуплах деревьев, если они постоянно должны стоять между берёзами.
Опять я. Хотел лишь вкратце заметить, что не я выдумываю эти лишённые фантазии имена фернхахов. Я-то могу придумать такие имена, что у вас волосы дыбом встанут, но фернхахи уж так называются: Фон Рахен, Ван Хахен, Фон Хокен, Ван Хокен, Ван Хекен, Фон Хекен, Фон Хакен, Ван Хакен – других фамилий у фернхахов не было.
Это не имеет никакого отношения к нездоровым родственным отношениям, а связано с четырьмя фернхахскими городами, из которых в конечном итоге происходят все фернхахи: Хахен, Хекен, Хакен и Хокен. Если кто-то был из Хахена, его звали фон Хахен или ван Хокен, если кто-то происходил из Хокена, он называл себя ван Хокен или фон Хокен и так далее. Когда фернхаха спрашивали о его личных данных, это обычно звучало так, словно у него в горле застряла рыбья кость: Харри ван Хахен из Хахена, Фернхахингена. Или что-то в этом роде.
Они помолчали немного. Теперь и Крете услышала дыхание. Оно было неровным, хриплым и нездоровым.
«Может быть, это просто какое-нибудь животное. Енот или бобёр».
Что-то застонало и пробормотало мучительно, словно терзаемое дурными снами.