егрузки раздражителями (друидские рынки, танцевальные мероприятия, ярмарки демонов) это законное средство удержания публики. Я бы не стал особо подчеркивать, что этот прием был впервые применен мной в моем романе «Говорящая печь» («Дверца печи открылась сама собой, и то, что произошло дальше, должно было придать жизни угольщика поворот, который…» и т. д. С. 34), но в последнее время участились некомпетентные голоса, утверждающие, что угроза события впервые была использована в романе Хорхена Шмё «Ни одна чаша не миновала» («Он посмотрел в чашу. То, что он увидел в ней, было будущим. И оно было полно событий, настолько авантюрных…» и т. д. С. 164).
В связи с этим только следующие факты: «Говорящая печь» вышла весной того же года, когда был опубликован роман Хорхена Шмё «Ни одна чаша не миновала». Птицы ликовали в моем саду, и первые ростки спаржи пробивались сквозь комья земли, когда я держал в руках первый отпечатанный экземпляр моего романа. Столько о сезонных обстоятельствах приурочивания даты публикации моей книги. Теперь о Шмё: я точно помню день, когда его роман поступил в книжные магазины: когда я пошел в город, чтобы приобрести его новое произведение, с деревьев начала опадать листва. Прохладный ветер пронесся по переулкам и возвестил приход осени. Нужно ли мне выражаться еще яснее?
В дверях стоял медведь. Его грязная шерсть, усеянная иголками, едва намекала на то, что когда-то она была золотисто-белокурой. Взгляд был диким, решительным и в то же время пугающим, впечатление усиливалось тем, что радужка его правого глаза была красной, а левого — желтой. Он был одет в изодранную коричневую мешковину, свисавшую до колен, и темный кожаный жилет, а на голове носил один из больших зонтиков шляпочных грибов. В лапах он сжимал тяжелый топор.
Казалось, медведь не обращал внимания на детей. Он поднял топор в приветственном жесте и прорычал громовым голосом:
— Хоррр! Я здесь! Я пришел убить тебя. Готовься к мучительной кончине, проклятая ведьма!
Затем он повернулся к Энзелю и Крете, наклонился к ним и сказал заметно более мягким голосом:
— Привет, детишки! Меня зовут Борис Борис. Я сумасшедший. — Он покрутил пальцем у виска. — Я пришел освободить вас и прикончить ведьму. — Его палец теперь указал на его горло и изобразил горизонтальный разрез.
Затем он выпрямился, зашагал по комнате и огляделся. Стены дрожали, словно в тревожном ожидании.
— Примерно так я себе это и представлял, — тихо проворчал медведь. — Отвратительно.
Он посмотрел вверх и окинул взглядом набитый мешок, свисавший с потолка.
— Ага! Это, должно быть, мешок с бедными душами животных. Все как в моих снах. Хоррр!
Медведь упер кулаки в бока.
— Вам бы сейчас увидеть этот дом снаружи. Он выглядит как один из этих отвратительных войлоков. Только намного больше.
Ведьма опасно застонала и зарычала, но медведь не обратил на это внимания.
— Послушайте, дети: я Борис, Безумец из Большого Леса. Идиот, который попробовал ведьминых грибов. Кстати, на вкус они были не так уж и плохи, но последствия… ну, проехали. Мы уже встречались, при довольно неблагоприятных обстоятельствах. Помните выдолбленное дерево? Существо со множеством голосов? Это был я.
Энзель и Крете переглянулись с широко раскрытыми глазами. Медведь снял шляпу. Он с отвращением посмотрел на нее, а затем бросил на пол.
— Извините за несколько аппетитный головной убор, но ведьмины грибы случайно моего размера. В лесу нужно защищаться, там есть коварный клещ, который может передать энцефалит. А у меня и так хватает проблем с моим мозговым ящиком.
Он трижды постучал костяшкой пальца по черепу.
Энзель задумался, действительно ли существует этот медведь. Он вспомнил принца Хладнокровного, Лиственного волка, Таинственных лесничих, клецки, дом. И вот теперь — сумасшедший медведь. Может, он сейчас превратится в кухонный стул. Или в шляпочный гриб. В этом лесу нельзя было ни на что положиться.
Борис Борис с пониманием посмотрел на Энзеля и положил ему лапу на плечо.
— Я знаю, что ты сейчас думаешь, мой мальчик. Галлюцинации. Здесь, в лесу, это большая тема. Но я могу тебя успокоить: у меня есть галлюцинации. Но я не галлюцинация. Хоррр.
Энзель не был в этом до конца уверен.
— Дело в том, что этот дом — не дом, а… ну, честно говоря, я и сам толком не знаю. Но нам всем будет проще, если мы будем называть его «Ведьма». — Медведь подбирал слова. — Она… ну, скажем так, нечто, что растет под землей в Большом Лесу. Она умеет создавать дурные сны. Она убивает животных леса своим пением. Она похищает их души, и я боюсь, что она ими питается. Это ясно. Чего я не знаю, так это того, откуда она взялась.
— Она прилетела с другой планеты, — пояснил Энзель.
— Она прилетела с другой планеты? Откуда ты это знаешь?
— Я, э-э, когда-то был метеоритом и летал в космосе, и э-э…
Энзель запнулся.
— Ты когда-то был метеоритом? — Борис широко ухмыльнулся. — А я-то думал, это я здесь с прибабахом. Если мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, парень, нам нужно будет вместе сходить к мозгоправу.
Энзель покраснел.
Медведь резко развернулся и закричал на стены:
— Слышишь, ведьма? Я наконец-то здесь! Годами я брожу по твоему проклятому лесу, чтобы отомстить тебе! И каждый раз ты водила меня за нос. Но в своей жадности до детей ты забыла обо мне, верно? И теперь я здесь, чтобы прикончить тебя.
Борис Борис замахнулся топором и с силой ударил им в пол. Ведьма завизжала, все пришло в движение. Энзель и Крете кувыркались, желудочный сок обжигал им руки и ноги.
Медведь снова повернулся к детям:
— Я знаю, я сумасшедший, и это уже не изменить. Иногда я часами думаю задом наперед, и я несу чушь, и мои руки живут своей жизнью. Но я не опасен для общества, честно. Я имею в виду, я же не хожу с топором и не убиваю людей или что-то в этом роде.
Медведь снова взмахнул топором и вонзил его в противоположную стену.
— Я научился жить со своими ограничениями. Хоррр! Хоррр! — кричал он, снова и снова вбивая лезвие топора в стены.
Крете заметила, что дверь снова зарастает.
— Мне кажется, нам лучше уйти сейчас. Дверь снова зарастает, — крикнула она Борису Борису.
Медведь наклонился к ней, подмигнул и заговорщицки прошептал:
— Это часть секретного плана.
Затем он снова принялся за свою ужасную работу.
Крете повернулась к брату.
— Нам нужно уходить, пока дверь еще открыта.
— Но у него есть секретный план, — ответил Энзель.
Крете понизила голос:
— Он сам сказал, что он сумасшедший. У него не все дома. Давай уходить.
Она схватила Энзеля за руку и потащила его к двери.
— Хоррр, — злобно зарычал Борис Борис и преградил детям путь. — Стоять! — приказал он им, угрожающе поднимая топор. — Вы же не хотите пропустить самое интересное.
Энзель и Крете отступили.
— Если я правильно помню, — прорычал медведь и сузил глаза, — то, возможно, я здесь вовсе не из-за ведьмы. Может быть, я хочу немного фернхахского гуляша. В конце концов, у меня не все дома. У меня есть медицинская справка! Хоррр!
Дверь за спиной у медведя снова заросла. Он поднял покрытый слизью топор, оскалил зубы и двинулся на Энзеля и Крете. Пространство снова начало заполняться желудочным соком.
Я сказал: «Возможно». Возможно, им еще удастся освободиться. А может быть, они еще глубже вляпаются в неприятности. Возможно, у них теперь еще и безумный медведь на шее, жаждущий фернхахского гуляша. Возможно, это будет самый кровожадный, беспощадный, безнадежный финал в истории замонийской литературы! Я предупредил уважаемую публику! О да! Я хотел закончить историю на относительно милостивом месте. Набросить на нее благожелательную завесу преждевременного завершения. Но нет. Кому-то непременно нужно выпить чашу до дна. Что ж, пожалуйста! И с этого момента никаких мифорезовских отступлений.
Пространство снова начало заполняться желудочным соком. Энзель и Крете забрались в угол, куда едкая жидкость пока еще не доходила. Медведь перепрыгивал через лужи, размахивал топором и истерически хохотал.
— Фернхахский гуляш! С желудочным соусом! Это мне понравится! Хоррр!
Он молниеносно наклонился к Энзелю и Крете и прошептал:
— Не бойтесь! Я говорю это только для того, чтобы сбить с толку ведьму. Нам нужно выиграть время, пока не прибудет подкрепление. Здесь вам безопасно. Снаружи сейчас начнется ад.
Золотой медведь был действительно не в себе, в этом Энзель и Крете единодушно согласились. Они находились в пищеварительном тракте грибной ведьмы, который заполнялся разъедающей кислотой — и это их предполагаемый спаситель считал безопасным. Они горько пожалели, что не сбежали раньше.
Борис Борис подошел к одному из заросших окон. Он выглянул сквозь щели наружу и торжествующе рассмеялся:
— Превосходно. Все идет по плану. Подойдите, дети, посмотрите на это.
Энзель и Крете осторожно подошли к окну. Они старались не наступить в желудочный сок и при этом не спускали глаз с Бориса Бориса и его топора. Крете выглянула сквозь дыру в сплетении ветвей на лесную поляну.
Вся поляна была заполнена животными. Земляные гномики, зайцы, вороны, змеи, филины. Единорожки. Дятлы. Жуки. Муравьи. Многоножки. Голуби. Сверчки. Гусеницы. Бабочки. Лес почти не был виден. Каждое дерево, каждая ветка, каждая травинка были заняты.
— Это мои люди, — не без гордости в голосе сказал Борис Борис. — Я — повелитель леса.
Он наклонился вперед и что-то крикнул в окно. Это звучало так, будто несколько животных говорят одновременно. Рычание. Писк. Шипение. Чириканье.
— Это одно из немногих преимуществ, когда теряешь рассудок, — объяснил медведь детям. — Я могу разговаривать со всеми животными в лесу. Я, конечно, не понимаю, что они говорят, но они меня понимают. Я что-то говорю, и они это делают. Они что-то говорят, а я это не делаю. Хоррр! Я — повелитель леса! — Он безумно захохотал.