му доить тлю, находившуюся между ними, которая, в свою очередь, умудрилась улизнуть в суматохе усиков.
Энзель нашел тщательно замаскированный вход-люк в нору паука и постучал по нему палкой. Дверь распахнулась, паук выскочил наружу и был явно разочарован, не обнаружив насекомого, которого можно было бы затащить в свою нору. Возмущенно он скрылся в своем жилище и захлопнул за собой дверь.
— Да, этот лес полон тайн, — прохрипел вдруг голос, принадлежавший не Крете. — Стоит немного копнуть, и на поверхность вылезают самые удивительные вещи.
Энзель вздрогнул от неожиданности и огляделся.
На одном из узловатых надземных корней соседнего гигантского вяза, закинув ногу на ногу и жуя травинку, сидел маленький гном. Энзель мог поклясться, что, когда они усаживались, на дереве никого не было. Его сестра тоже была удивлена.
— Пожалуйста, не извиняйтесь за то, что не заметили меня, — сказал гном. — Мне не привыкать, что меня игнорируют.
Уголки его рта дрогнули, как будто он вот-вот разрыдается. Затем он проворно спрыгнул с корня на свои короткие ноги. У него была зеленая, неровная кожа и мутные желтые глаза. Его маленькое, коренастое тело было облачено в одежду, сшитую, казалось, из мешка.
Крете подозрительно оглядела фигуру.
— Ты лесной гном?
— Что? Лесной гном? — Гном обиженно нахмурился. Он хотел что-то ответить, запнулся и, казалось, задумался. Затем он показал на себя обоими указательными пальцами и широко улыбнулся. — Точно. Лесной гном. Это я. Друг дерева. Вы тоже друзья дерева? Тогда вы мои друзья. Кто друг дерева, тот и мой друг. — Он по-приятельски похлопал по корню вяза.
— Мы из Фернхахингена. Меня зовут Энзель. Это моя сестра Крете.
— Приятно познакомиться. Меня зовут, э-э... это, э-э, неважно. Рад с вами познакомиться.
— Мы здесь на каникулах в Большом Лесу, — сказала Крете.
— Интересно. Могу я спросить, что вы делаете в стороне от официальных туристических троп? Не бойтесь, я не из Лесной Стражи Баумингена. Я спрашиваю из простого любопытства.
— Мы заблудились.
— Вы заблудились? — Лицо гнома просветлело. — Это просто пре... э-э... это ужасно! — Гном печально скривил уголки рта, растопырил пальцы левой руки и приложил их к груди, словно его сердце внезапно отяжелело. Глаза его наполнились водой, и голос начал дрожать. — Бедные вы дети! Заблудились! Заблудились в Большом Лесу! У меня сердце разрывается. — Гном заковылял по листве, словно его ударили стрелой в спину. Он прислонился к большому корню. — Могу я вам помочь? Я люблю помогать. Прямо-таки из профессиональной страсти. Я Гном-Помощник.
— Ну, мы, конечно, хотели бы знать, в каком направлении... — начал Энзель.
— Только это? Правильное направление? Это все, что я могу для вас сделать?
— Это было бы очень любезно с вашей стороны.
— Ну, в каком направлении вы хотите? В том направлении, где я еще несколько минут назад слышал пение Цветных Медведей? Или в противоположном направлении, вглубь леса, где, по слухам, свирепствует злобная ведьма и где и по другим причинам не совсем безопасно?
— Что за глупые вопросы? Конечно, в направлении медведей.
Крете раздражало это театральное кривляние. Гном ей не нравился, и тон ее голоса не оставлял в этом никаких сомнений.
Гном опустил голову и понизил голос.
— Хорошо. Относись ко мне как к куску грязи. Меня это не задевает. Мне не привыкать. Я всего лишь гриб между твоими пальцами, принцесса.
— Не будь таким грубияном, — прошипел Энзель. — Он ведь просто хочет нам помочь.
Лесной гном мгновенно изменил свое поведение. Глаза его сузились в щелочки, по лицу расползлась широкая ухмылка. Он заговорил теперь очень тихо, почти заговорщически:
— Конечно, я могу вам помочь. Без проблем. Чего только не сделаешь для своих друзей? Вопрос лишь в том: что мои новоиспеченные друзья могут сделать для меня? Вы ведь знаете: рука руку моет. — Он потер ладони друг о друга.
— Вот видишь, — сказала Крете. — Он хочет нас обобрать.
— Какое некрасивое слово из уст принцессы, — воскликнул гном. — Я предлагаю честную сделку, а меня сразу обвиняют в грабеже. Ну, тогда и не надо. — Он скрестил руки на груди и принял оскорбленный вид.
— Так мы никуда не продвинемся, — сказал Энзель. — Просто скажи нам, что ты хочешь.
— А что вы можете предложить?
— У нас еще пять малинок.
— Это наши последние припасы! — воскликнула Крете.
— Зачем нам припасы, если мы скоро будем дома?
— Договорились, — сказал гном. — Я возьму малину.
Он схватил ягоды, медленно вытянул руку и указал указательным пальцем на запад.
— Туда. Там пели Цветные Медведи. Громко и фальшиво.
— Большое спасибо! — сказал Энзель.
— Пожалуйста! Могу я еще что-нибудь для вас сделать?
— Нет, спасибо! — сказала Крете и потащила Энзеля за руку в указанном направлении.
Гном остался на поляне. Он подождал, пока оба не скрылись в лесу.
— Малина, — сказал он потом. — Ненавижу малину. Кхе-хе-хе!
Он с отвращением бросил лесные ягоды за спину и исчез в подлеске в противоположном направлении. На восток, откуда он действительно слышал пение медведей.
Вероятно, вы уже давно это заметили: это не лесной гном, а пещерный тролль. Почему же я тогда все время называю его в тексте гномом, а не троллем?
Нет, это не дилетантство, а вполне законный литературный прием, придуманный, кстати, тоже мной, который я называю «мифотворческая игра в неопределенность». Читатель мучительно долго остается в неведении: он это или не он? И только с характерным для пещерного тролля «Кхе-хе-хе!» невыносимое напряжение спадает, и читатель освобождается от мифотворческих тисков неопределенности.
Чувствуете расслабление мышц, которое вас теперь охватывает? Приятное чувство подтверждения вашей пророческой проницательности, которое распространяется от вашего мозжечка по всему телу? Вот насколько физически ощутимой и благотворной может быть литература, когда ее творит мастер. И это было всего лишь небольшое упражнение! В моем романе «Дважды съеденный пирог» я на протяжении тысячи двухсот страниц держу читателя в неведении относительно того, мужского или женского пола герой произведения. В конце выясняется, что главный герой — бесполый вольтерк, — книга пять лет находилась в рекомендательном списке «Гральсундского Культуркурьера» и была поглощена как женщинами, так и мужчинами, и, конечно же, вольтерками.
Но довольно о литературном мастерстве, вернемся к общественному подтексту. Пещерный тролль — в Большом Лесу? Разве в рекламных проспектах Баумингенской ассоциации по туризму всегда не хвастались тем, как их лес свободен от сомнительных форм существования благодаря строгой процедуре отбора на подъездных путях? Если пещерный тролль смог проскользнуть в лес, то почему не могли и другие, гораздо более опасные субъекты? Конечно, Энзель и Крете находились в запретной части леса, но все же в пределах слышимости Цветных Медведей. Что стоит вся эта напыщенная суета с караульными будками на восточной границе леса, если на западной резвятся пещерные тролли? Вы слышите это? Этот тихий зловещий треск? Нет, это не гнилые ветки, которые точат короеды. Это первые тонкие волосяные трещины, идущие по Баумингенской системе безопасности.
Братья и сестра шли весь день, без долгих перерывов и не обнаружив ни единого признака того, что они приближаются к Баумингенской общине с ее туристическими тропами.
Энзелю уже казалось, что он узнает некоторые места в лесу. Он запомнил несколько приметных дубов и теперь был почти уверен, что только что миновал один из них. Он не сказал Крете, что, по его мнению, они ходят кругами. Затем они вышли на поляну, и Крете тоже сразу узнала поваленное дерево.
— Отлично! — быстро сказал Энзель, чтобы не дать волю нытью. — Теперь у нас есть решение! Мы только что шли в этом направлении — оно явно было неправильным. На этот раз мы пойдем в противоположном — и вернемся домой.
Логика Энзеля не слишком убеждала Крете, но она не стала возражать, потому что сама пыталась подавить страх. Солнце снова садилось, дневной свет медленно исчезал в постоянно расширяющихся тенях деревьев. Если они не хотели провести еще одну ночь в темном лесу, нужно было что-то предпринять. Они быстро зашагали дальше, и через несколько километров Крете решила выбросить туфли, потому что волдыри на ее ногах становились все больше. Лесная почва была мягкой и теплой, босиком идти было гораздо приятнее. Тем не менее Крете внимательно смотрела под ноги, чтобы снова не наступить на скунса{5} или что-нибудь столь же неприятное. Черные, остроконечные грибы, которых Крете раньше никогда не видела, росли в этой части леса, и количество мха было поразительно велико. Вдруг Энзель остановился.
— Тихо! — прошептал он.
Крете испугалась.
— Ведьма?
— Тсс!
Энзель услышал голоса. Он услышал пение.
— Слышишь? — спросил он Крете.
— Да. Кто-то поет.
— Хм.
— Это ведьма?
— Нет. Ведьмы не поют.
— Откуда ты это знаешь?
Энзель напряженно прислушивался. Теплый ветерок пронесся по лесу, и вдруг он смог расслышать, что там поют, по крайней мере, отдельные слова:
"Треск [неразборчиво] не нравится,
Ведь где [неразборчиво] огонь,
[неразборчиво] нас равнодушными,
[неразборчиво] горит лес.
Да, [неразборчиво] это мы,
Только для [неразборчиво] здесь,
Огонь [неразборчиво] пивом..."
Это было явно пение Цветных Медведей! Энзель и Крете должны были снова находиться недалеко от опушки леса, или отряд пожарных стражей отправился на их поиски вглубь.
— Помогите! — крикнула Крете.
— Мы здесь! — закричал Энзель.
Они побежали в направлении пения. Перепрыгнув через корни могучего дуба (который Энзель, несмотря на свое волнение, узнал как тот, на который он безуспешно пытался взобраться), они смогли различить на некотором расстоянии несколько разноцветных пятен, двигавшихся зигзагообразно — марширующих Цветных Медведей на патруле. Пение теперь было слышно громко и отчетливо: