— Нет, — в ужасе шепчет Костик. — У меня вот папа. Папа Виталя.
— Виталя! — ржет Арланов. — Оладьин. Мы с тобой Арлановы! Это звучит гордо! Так, сынок?
— Не знаю. — Толик с непередаваемой тоской смотрит на Любшина и Чурсину.
— А я знаю. — Арланов достает из кармана пистолет и протягивает Костику. — Держи, сынок. Это точная копия настоящего пистолета ТТ.
У Костика загораются глаза:
— Ух ты! Это мне? Спасибо.
Отыграв эту сцену, Толик задумался:
— Папа Федорыч, а к этому Костику вернулся настоящий отец?
— Ну да, в том-то и смысл, драматическое напряжение, — ответил режиссер актеру, которому только что исполнилось шесть лет. — С кем он захочет остаться — с настоящим отцом или с приемным. Ты бы с кем остался из них? С Басовым или с Любшиным?
— Уж конечно не с этим Басовым-Карабасовым, — остроумно ответил Толик.
— Только ты ему так не скажи. Дядя Володя — актер от Бога. Да и режиссер не самый последний. «Щит и меч» чего только стоит. Он всю войну прошел. Из миномета крушил фрицев. Подвиги совершал. Однажды лично захватил опорный пункт немецкой обороны. Его за это орденом Красной Звезды наградили. Это он только в роли такой не особо приятный. Но на то и актерское мастерство, знаешь ли. И тебе, может, представится случай неприятного человека сыграть.
Оладьины, Арланов и Костя все вместе отправляются в московский зоопарк, поначалу все идет благопристойно, но постепенно Арланов начинает откровенно хамить:
— В природе, сынок, все расставлено по своим местам. Есть хищники, а есть те, которые для них пища. Хищник и смотрится боевито. — Он выпрямляет спину, показывая, кто тут хищник. — Не то что все эти парнокопытные трусы. — Он, подмигивая, кивает в сторону Оладьиных.
Подойдя к вольеру с североамериканскими белоголовыми орланами, Арланов и вовсе переходит границы:
— О! О! Вот они! Глянь, глянь, сынок. На кого он похож? — И встает в профиль для наглядности своего сходства. — Ну? Да на меня же! На твоего папку! Не то что...
— Слушай, ты! — не выдерживает Оладьин. — Если честно, то ты знаешь на кого похож?
— Ой, ой, ладушки-оладушки поджарились! — кривляется Арланов.
— На грифа-стервятника ты похож.
— Повторить не побоишься?
— Гриф-стервятник! — выкрикивает Оладьин. — И к тому же не Орланов, а Арланов.
Арланов хватает его за грудки и сильно встряхивает. Виталий бьет его по лицу, но неумело и несильно.
— Перестаньте! — кричит Марина. — При ребенке!
— Пусть видит, — рычит Арланов. — Видишь, сынок, он хотел меня ударить. А теперь смотри, что с ним будет. — Он умело ударяет Оладьина, и тот падает навзничь на асфальт.
Костик бросается к нему, пытается поднять:
— Папа! Папа!
— Да какой это папа! — гремит Арланов. — Ладушка-оладушка. Я твой отец. Законный. Зов крови, Костик, это не пустой звук.
Конечно, вовлекая Толика в этот фильм, Незримов обеспечивал себе тылы: а вдруг и впрямь из тюрьмы вернется его отец Владислав Богатырев? Морально мальчик уже будет подготовлен.
— А что такое зов крови? — спросил Толик.
— Это такое понятие, объединяющее родственников. Но в данном случае зов крови не имеет значения. Потому что настоящий папа тот, кто воспитывает. И у Костика он не Арланов, а именно Оладьин. И Костик четко понимает это, потому в итоге принимает единственно правильное решение.
Этот разговор Незримов в точности повторил в фильме, но на вопрос Костика отвечает Марина:
— Это такое понятие, объединяющее родственников. Но часто бывает так, что те, кто по крови родня, на самом деле человеку чужие. Мне кажется, твой настоящий отец тебе чужой. А значит, не настоящий. Но это все тебе решать.
Через некоторое время после разговора она с тоской смотрит на то, как Костик увлеченно играет пистолетом ТТ, хоть пистолет и тяжелый для него.
В финале на суде по иску Арланова о восстановлении его родительских прав все выступают по очереди.
— Как видите, товарищи судьи, у меня на руках неоспоримые доказательства, что я как индивидуум значительно морально вырос, — разглагольствует Арланов. — О чем свидетельствуют досрочное освобождение и безукоризненные характеристики. И мальчик за время общения со мной уже тянется не к ним, а ко мне.
Незримов открыто нарушил собственный закон, согласно которому отрицательный персонаж не должен выглядеть наглядно отрицательным, что его отрицательность должна проявляться подспудно. Но режиссер намеренно пошел на такое преступление против собственных принципов, дабы сделать приемному сыну прививку от возможного в будущем появления Владислава Богатырева. В этом он признался родной жене, когда та спросила его, а как же принципы. Выслушав мужа, Марта Валерьевна восхитилась:
— Какой же ты у меня молодец, Ветерок милый!
Итак, после откровенно отрицательного Арланова на суде выступает откровенно положительный Оладьин:
— Конечно, гражданин Арланов имеет право требовать. Но, товарищи судьи, где гарантия, что он снова не найдет себе молодую жену? А если в фундаменте новой семьи вновь не найдется места мальчику?
Наконец самый напряженный, кульминационный момент. Свое слово должен сказать Костик. Конечно, коллизия получилась похожей на то, как в фильме «Евдокия» у Лиозновой, но там мамаша, претендующая на то, чтобы ей вернули сына, и вовсе алкоголичка с красным носом в исполнении непревзойденной сказочной кикиморы Веры Алтайской, да еще и звать эту алкашку Анна Шкапидар, и Саша, нисколько не сомневаясь, делает выбор в пользу приемных родителей. А тут... На вопрос судьи Костик долго молчит. Он смотрит на Оладьиных. Те отвечают ему тревожными взглядами и явно готовы к поражению. Потом на Арланова. Тот улыбается, подмигивает, достает из кармана роскошный швейцарский ножик и начинает раскладывать его сверкающие лезвия, ножнички, отверточки, пилочки, даже лупочку. У Костика загораются глаза, он понимает, что это чудо достанется ему. Виновато смотрит на Оладьиных. Виталий грустно усмехается, мол, все понятно.
— Так что же, Константин? — взывает к его ответу судья.
Арланов складывает лезвия, берет ножичек двумя пальцами за колечко, и швейцарское чудо болтается на весу, призванное склонить чашу весов.
— Мои родители Оладьины, — произносит Костя, глядя на ножик. — Дядя Виталий и тетя Марина. — Он поворачивает лицо к Оладьиным и добавляет: — Нет, не так.
— Что не так?
— Папа Виталий и мама Марина, — твердо произносит мальчик.
Мелодраматично? Да и хрен с ним! Слезоточиво? И пусть! Зато доходчиво для Толика. Что его родители не какой-то там Владислав Богатырев, укокошивший Толикову мать, а папа Федорыч и мама Марта. Ныне и присно и во веки веков, аминь!
В финале Оладьины и Костик едут в поезде.
— А какое оно, море? — спрашивает приёмыш.
— Море? — весело отзывается Виталий. — А вот такое! — И он достает из кармана перочинный ножик. Не красный швейцарский — синий советский, но тоже со множеством лезвий. Берет его за колечко и протягивает Костику. — Подарок. В честь нашего первого путешествия к морю.
Счастливые, смеющиеся лица Марины и Костика. В солнечном лесу Мордюкова в роли Муравьевой присела возле муравейника и с легкой улыбкой смотрит на копошащихся в нем мурашей. Конец фильма.
Хеппиэндишко? Да и прекрасно! Пусть зрители покидают зал не хмурые и задумчивые, как после «Разрывной пули» или «Голода», «Бородинского хлеба» или «Страшного портрета», а с мокрыми от счастливых слез глазами и тоже задумчивые, но светлой и радостной задумчивостью.
Удивительное дело: только закончили съемки, как поехали все втроем в Ленинград, и Виталий Мельников зазвал на премьеру своего «Старшего сына». А там Бусыгин в исполнении Караченцова изображает из себя незаконнорожденного сына Сарафанова в исполнении Леонова, а в итоге становится ему как бы родным. Искрометная история! Незримов кусал губы, что не он воплотил на экране пьесу Вампилова. Что ему стоило заглянуть под эту елку и найти там этот крепкий белый гриб? Толика пришлось взять с собой, но он высидел все два с лишним часа и потом еще рассуждал:
— Зря тот паренек за той девушкой ходил, она злая. А Сарафанов хороший, этот Володя, хоть и неродной ему оказался, а он его в родные себе взял. И у них любовь.
— У кого?
— У кого-кого? У Володи и дочери Сарафанова. У которой жених оказался ни то ни сё.
Ну как такого мудрого Толика не расцеловать с двух сторон! Приемные родители души в нем не чаяли, и чаще всего повторялось в те времена: «Правильно мы сделали».
Летом и в начале осени «Муравейник» монтировался и озвучивался, одевался в титры, переболел внезапным желанием режиссера смешать новеллы, чтобы действие всех четырех развивалось параллельно, но выздоровел и вернул себе прежнюю форму «Лето» — «Осень» — «Зима» — «Весна».
Кстати, о весне: Весна Вулович, по сообщениям, полностью излечилась от всего, чем наградило ее падение с рекордной высоты, и даже обзавелась женихом, на что Марта откликнулась весело:
— Ну, слава богу, а то я все еще боялась, что ты решишь на ней жениться.
— Глупая, что ли?
— Ну ведь ты же прям-таки отслеживаешь ее жизнь.
— Просто она символ того, что чудеса случаются.
Наконец «Муравейник» утвердили, дали ему первую категорию и в декабре состоялась премьера. К тому времени весь мир успел сойти с ума от американского шедевра «Пролетая над гнездом кукушки», снятого тем самым Милошем Форманом, которого Эол Незримов несколько лет назад считал никчемным шутом, удачно устроившимся в Голливуде и получившим Гран-при в Каннах за весьма средненький фильмец «Taking off», который почему-то переводили как «Отрыв», а любимая сотрудница МИДа, знающая несколько языков, возмущалась: тут смысл-то не просто в отрыве, а в избавлении от земных забот, и следует переводить как «Отрываясь от земли» или даже «Взлетая».
— Ну вот, было «Взлетая», а теперь «Пролетая», — усмехался потомок богов.
«Гнездо» прокуковало на фестивале в Чикаго и за год покорило весь мир, в него насыпали сразу пять золотых яиц от Оскара: лучший фильм, режиссура, сценарий, женская и мужская роли. До него такой урожай лишь однажды собрал не самый лучший фильм Фрэнка Капры в 1934 году. Сняв за четыре лимона долларов, в прокате Форман собрал целый лимонный урожай — более ста. Незримов испытал нехороший шок, как летчик-ас на новейшем истребителе, сбитый какой-то смехотворной фанерой, самолетиком Фармана. Премьера «Муравейника» прошла на ура, лишь морщились по поводу пяти могил на даче у Быстряковых, мол, перебор, чересчур могильно, но в целом кивали головами: сильный фильм, сильный, несомненно, новая ступень Незримова, блистательный актерский состав, и все безукоризненны, отлаженный сценарий, психологизм, накал, проникает в самое сердце... И тут же разговоры перетекали в Форманову психушку, где Джек Николсон борется с мировым злом, произволом властей, ретроградством, ханжеством и прочая, прочая, прочая. Незримова это уже вызверивало. Посмотрев «Гнездо», он негодовал, чувствуя мощь фильма. Посмотрев еще раз, признал, что это и впрямь одна из сильнейших картин. И как-то все сразу позабыли, что Форман бежал из Чехословакии, несогласный с вводом войск Варшавского договора, никто не вспомнил об этом, фильм перевели на русский и запустили у нас в прокат.