— Не называй меня Лили Марлен, мне мое имя Ника очень нравится.
— Ладно, не буду. Просто не выходит из памяти наш первый танец под эту песню.
Финский поселок снимали на окраине Москвы. Фасады нескольких домиков принарядили под нечто финское, навтыкали надписей: «Pitkerant», «Metsдkatu», «Majatalo», «Karhukatu», «Leipomo», «Myymдlд» — «Питкерант», «Лесная улица», «Трактир», «Медвежья улица», «Пекарня», «Магазин» — и вот вам страна Суоми. Жителей попросили во время съемок затаиться, но все равно любопытные носы высовывались, попадали в кадр, приводили оператора в бешенство. И милицию не заставишь следить за жителями, коих по сценарию не должно быть в поселке.
Дольше всего шли поиски куклы, похожей на Веронику.
— Да пусть не будет похожа.
— Нет, это очень важно! Как вы не понимаете? — злился режиссер.
Наконец нашли. Эол купил ее, чтобы после съемок подарить возлюбленной. Веронику он уже любил бешено, страстно, терял голову.
И вот последний дубль.
— Медленно, очень медленно подходишь к кукле, в ужасе смотришь на нее, как будто она тебя гипнотизирует. Медленно берешь куклу, тянешь к себе...
— А если она взорвется?
— Она и взорвется. Но не на самом деле, а в фильме.
Всё. Кончились съемки. Вероника с заветной куклой уехала в свой Новокузнецк. Он так и не овладел ею, хотя оба хотели этого. Весной Эол монтировал фильм и много подрабатывал, чтобы снять квартиру. Теперь она не сможет отказаться.
Лида с ним не разговаривала, в аудиториях садилась как можно дальше. Лишь перед сессией подошла:
— Скажи честно, у тебя было с этой самкой?
— Не было.
— Врешь ведь. Приводил ее в нашу комнату?
— Нет, это было бы грязно.
— Тогда где у вас бывали случки?
— Перестань, Лида, тебе не к лицу хамство.
— Где, я спрашиваю.
— Нигде. Не было ничего. Она не из таких.
— Чистенькая? А роль у меня забрать не постеснялась.
— Я рад, что ты бросила пить, выглядишь на все сто. Сейчас я бы тебя взял на роль.
Она отошла. Через несколько дней приблизилась к нему уже с другим видом:
— У тебя точно ничего с ней не было?
— Не было.
— Все тоже говорят, что она неприступная оказалась. Слушай, Мурлыка, я готова тебе всё простить.
— А что — всё?
— Всё, понимаешь?
— Я ни в чем не виноват перед тобой, не я тебя спаивал, не я настоял, чтобы ты избавилась от нашего ребенка, не я убегал к родителям.
— Мурлыка...
— Не называй меня так. Если я и виноват перед тобой в чем-то, так это в том, что люблю теперь другую.
— Любишь? Ее?
— Да, Веронику.
— Да она вульгарная до кончиков ногтей. А голос какой противный.
— Я все тебе сказал, Лида. Давай подавать на развод.
В тот же вечер она наглоталась таблеток на Таганке, но родители вовремя вызвали врачей, и Лиду спасли. Тесть в гневе приехал в общагу:
— Бессовестный человек! Из-за тебя мы чуть не потеряли дочь! Немедленно проси у нее прощения и восстанови семью.
— Мне не за что просить у нее прощения. И семью нашу уже невозможно восстановить.
— Ее смерть ляжет на твою совесть!
— Постарайтесь не допустить этого.
Вскоре Эол и Лида развелись, семейную комнату у них отняли, точнее, к Эолу в нее снова подселили испанца. На все летние каникулы Незримов отправился в Сибирь, зашибал деньгу в Туруханском крае на золотодобыче, а в конце августа примчался в Новокузнецк, явился на проспект Строителей:
— Ника, я приехал за тобой. Будь моей женой.
Она оглянулась на застывшую в дверях кухни мать. Грустно улыбнулась:
— Простите, но, кажется, ты женат.
Он молча достал паспорт, показал отметку о разводе.
— Чудной какой-то... Даже не сообщил. А если бы я за это время себе другого нашла?
— Значит, судьба. А ты не нашла?
— Нет. — И она засмеялась своим некрасивым смехом, который он уже так любил.
— Пожалуй, вот что... — Марта Валерьевна отошла от «стены плача», села за письменный стол Эола Федоровича, включила компьютер, ввела пароль: «Эолова арфа», — нашла папку «Мое кино», в ней файл «Кукла». Ей не хотелось смотреть этот фильм, но он сам рвался начать собой ритуальное колдовское действо. Огромный плазменный экран, подключенный к компьютеру, загорелся, на нем высветилось: «Московская киностудия имени М.Горького». Появилась сидящая на скамейке красивая кукла, ее перечеркнула надпись: «Кукла». На фоне зимних лесных пейзажей пошли начальные титры: сценарий Александр Ньегес, постановка Эол Незримов, мастерская ВГИКа Сергея Герасимова и Тамары Макаровой.
Эол терпеть не мог титры на бесполезном фоне, он считал, что действие уже должно сразу начинаться, нельзя терять время и кадры. И вот уже появилась машина, из нее вышли Ворошилов и Тимошенко в исполнении Белова и Ключарёва. Камера медленно поплыла вокруг них. Упор на операторские приемы Незримов делал с первого же своего дипломного фильма. В данном случае использовался прием, впоследствии названный параллаксом. А когда маршалы заговорили, начался зум — медленный наезд камеры на героев фильма.
— Вот с кого ты начал, потомок богов, — усмехнулась Марта Валерьевна. — С Ворошилова и Тимошенко. Не с Юлия Цезаря, не с Наполеона, не с Кутузова, даже не с Багратиона. Молчишь?
Она глянула на шелковый ярко-красный халат, под которым лежало неподвижное тело. Ставшее куклой. Взорвется или нет, неизвестно.
Глава вторая
Разрывная пуля
Возвращение Эола в Москву 1 сентября 1952 года выглядело не менее торжественным, чем триумфы Цезаря и Наполеона, возвращавшихся в свои столицы. Из Новокузнецка он и Вероника отправились сначала в Горький ради весьма холодного и сдержанного знакомства родителей с новой невестой.
— Говорят, у киношников это модно — жениться-пережениться, — проворчал отец.
В Москве они сразу отправились в квартиру, которую Эол застолбил еще в июне, дал задаток и договорился начать наем с сентября. Со второго этажа из окон открывался вид на «рабочего и колхозницу», с 1947 года ставших эмблемой «Мосфильма». Впервые они появились в фильме Григория Александрова «Весна», и теперь Эол считал добрым предзнаменованием, что ему совершенно случайно удалось снять квартиру с видом на них. И, сопровождая Нику в новое жилье, он первым делом повлек ее к окну.
— Ух ты, вот здорово! — восхитилась красавица сибирячка.
— Вот здесь мы и будем с тобой жить, — объявил он. И скромно добавил: — Если ты, конечно, не против.
— Нет, я не против, — сказала она и засмеялась своим павлиньим смехом.
Ни в первую, ни во вторую ночь ничего не получилось.
— Не могу... Не знаю, что со мной... Ну пожалуйста! — умоляла Ника, а он рычал от нетерпения и гнева.
По вечерам Эол угощал ее винами, шампанским и деликатесами, а в те времена всё, что не щи и не каша, не картошка и не тушенка, считалось деликатесом. И тем не менее только третья ночь принесла ему желанную победу! Лишь после этого студент пятого курса Незримов отправился в институт, а его невеста занялась поиском работы по своему основному профилю — в больнице или поликлинике.
В институте ждало много новостей. Лида Беседина отчислилась, Герасимов вошел в положение и помог ей перевестись в ГИТИС. Другая новость — Алка Ларионова снялась у режиссера Птушко в фильме-сказке «Садко». И не в эпизоде, а в главной роли Любавы. Все с нетерпением ждали премьеры, назначенной на первые дни 1953 года. И конечно же ходила жгучая для горемычного Рыбникова сплетня, будто на съемках Алка завихрила с исполнителем роли Садко красавчиком Столяровым.
— Кстати, Мухина именно с него лепила нашего рабочего, — сообщил Эол невесте.
— А колхозницу?
— Не знаю. Кажись, с какой-то метростроевки.
Впрочем, с заявлением в загс они не спешили. Снова заартачилась Ника:
— Не знаю, мне кажется, не стоит в этом году. Ты только недавно развелся с первой женой.
— Ну и что?
— Давай хотя бы в следующем.
В сентябре и октябре Незримов заканчивал работу над «Куклой», к ноябрьским праздникам завершил. На институтскую премьеру Герасимов пригласил двух непосредственных свидетелей событий Финской войны — знаменитейшего поэта Твардовского, чьего Теркина уже цитировала вся страна, и хирурга Шипова, маленького, тощего, с большими губами. Оба с интересом явились, ведь никто не снимал фильмов и не писал громких книг «о той войне незнаменитой», как назвал Финскую кампанию поэт. Посмотрев дипломную работу молодого режиссера, оба молча подошли к нему, пожали руку. У Твардовского на лацкане пиджака красовался орден Красной Звезды.
— Александр Трифонович, это вы как раз за ту войну получили? — спросил Шипов.
— Именно так. А помните, как мы с вами там встречались?
— Еще бы не помнить! А я, видите, тоже нацепил. Это мне тоже за Финскую. — У него на лацкане болталась медаль «За боевые заслуги».
— За ваши заслуги вам надо было Героя давать, — сказал Твардовский. — А вам, юноша, — он повернулся к Эолу, — хорошо бы из этой короткометражки большой фильм сделать. А то так и забудут.
— А забывать нельзя, — сказал Герасимов.
— Особенно как они, сволочи, разрывными пулями в наших стреляли, — добавил Шипов. — Во всем мире запрещено, а они стреляли. Я каждый день оперировал после таких ранений, это страшное дело что такое! Бойцов привозили перепаханных.
— Вот и название удачное может быть: «Разрывная пуля», — вскинул брови Твардовский. — Мы с Григорием Терентьевичем можем вас консультировать.
— Прекрасная идея, — сказала Макарова. — Вот он в следующем году окончит институт и может приступить к своей первой полнометражке.
— А это кто же с вами такая? — не мог не обратить внимания Твардовский на Веронику, явившуюся на показ фильма своего жениха вновь в том ослепительном черном платье, с плечами, покрытыми газовым шарфом.
— Невеста моя, — ответил Незримов.
— Хороша невеста! Откуда такая?
— Из Новокузнецка ее выкрал, — с гордостью заявил Эол.