Эту сцену снимали на «Мосфильме», еще живой Бухути Закариадзе без колебаний прилетел из Тбилиси играть Сталина. Тюркина играл эпизодический актер Вилен Шелестов.
— Очень важно, товарищ нарком просвещения, — говорит Сталин, — чтобы эти спасенные нами юные люди ни в чем не чувствовали ущерба. Какие у них появятся желания, надо по возможности исполнять.
— В основном, товарищ Сталин, они довольны. Правда, с трудом переходят на наше питание, просят испанских блюд.
— Пусть повара учатся их готовить. Но пусть и к нашей еде приучают. Неизвестно, как долго им придется жить в СССР. Республиканцы воюют все хуже и хуже, у них упадническое, пораженческое настроение. Франко одерживает одну победу за другой. Так что, возможно, этим детям придется долго жить у нас. Какие еще у них запросы?
— Есть и курьезные пожелания, товарищ Сталин. Воспитанники Обнинского детдома Калужской области, а их там пятьсот человек, потребовали бычью голову.
— Что-что? Бычью голову?
— Искусственную. Чтобы тренироваться в корриде.
— Ну надо же! Вот стервецы! — смеется Сталин. — Если просят, пусть для них изготовят. У нас на «Мосфильме» полно умельцев по всякой бутафории.
Цветное. На взлетную полосу приземляется небольшой пассажирский самолет. К нему спешат испанские летчики. Из самолета вылезает Эстебан, его радостно хлопают по плечам, кричат:
— Браво, Эстебан!
— Вот что значит русская школа пилотажа!
— С такими навыками ты далеко пойдешь.
Сепия. На фоне красивого здания Обнинского детдома маленький Эстебан катается на педальном детском автомобильчике, за ним бегут другие дети, возмущенно кричат:
— Эстебан, ты уже больше катаешься! Слезай, мерзавец! Нам, думаешь, не хочется?
Его силком вытаскивают из автомобильчика, швыряют на землю, он грозит им кулаком.
Цветное. Игнасио, мужа Эсмеральды, сыграл валенсиец Рафаэль Арансо, лучше всего подошедший на роль человека с внешностью мачо, но по натуре слабохарактерного. Дома он устраивает сцену ревности:
— Я все о нем узнал. Это летчик, репатриант из России, недавно вернулся. В тридцатые годы его увезли в Советский Союз, и он там вырос. Если он будет продолжать приставать к тебе, я убью его.
— Почему-то когда моей любви добивались другие, ты с этим мирился, — говорит Эсмеральда.
— Я видел, что тебе на них наплевать. А этот ублюдок тебе явно нравится.
— А почему он ублюдок, Игнасио?
— Потому что положил на тебя глаз и тебе это нравится! — кричит Игнасио, хватает со стола вазу с цветами и разбивает ее об пол, цветы жалобно лежат на полу.
— Зачем ты это сделал?
— Это он тебе подарил!
— А ты-то мне давно дарил цветы? Припомни когда.
Сепия. В Обнинском детдоме Эстебан прощается с Рубеном Ибаррури:
— Я буду скучать по тебе.
— Мне уже восемнадцать, и я должен быть там, где моя страна борется с негодяями из банды Франко.
— Я тоже хочу!
— Тебе еще расти и расти.
Цветное. Эсмеральда идет по вечерней улице, ее догоняет Эстебан:
— Здравствуй, Эсмеральда! Меня зовут Эстебан. И я люблю тебя больше жизни. Хочу, чтобы ты была моей.
— Ишь ты, какой быстрый! — смеется Эсмеральда. — Я, между прочим, замужем.
— Мне это известно. Как и то, что у вас с мужем плохие отношения.
— Ого! Да ты разведчик! Сколько тебе лет, Эстебан?
— Сорок пять.
— В это время уже поздно становиться тореро.
— А при чем тут это?
— Мне нагадала цыганка, что я встречу свою любовь с тореро. А ты, как я знаю, летчик.
— Да, летчик. Меня пригласили быть личным пилотом очень богатого человека, у нас не будет проблем с деньгами.
— Не деньги для меня главное, Эстебан.
Сепия. Над Обнинским детдомом снова пролетает самолет, дети гуляют во дворе и теперь уже не пугаются, лишь некоторые девочки опасливо смотрят в небо и пригибаются. Подъезжает грузовик, его начинают разгружать и вытаскивают бычью голову, сделанную из папье-маше, но с настоящими рогами, только подтупленными. Один из старших мальчиков, Хосе Лорреда, его сыграл пятнадцатилетний чилиец Алехандро Аменабар, чья семья бежала от Пиночета, первым подбегает, помогает нести, все радостно скачут вокруг этой бычьей головы.
Цветное. Эстебан разговаривает с тореадорами, среди которых и Пакирри. У них смеющиеся лица, а Эстебан горячо спорит:
— Я в советском детском доме тренировался с бычьей головой на колесиках. Если есть страстное желание, никогда не поздно научиться!
— Ну ты, приятель, и рассмешил! — говорит один из тореро. — Манолете в тридцать лет собирался уйти с арены, да его убил бык по кличке Ислеро. Ордоньес ушел в сорок.
— Я докажу вам, что способен! — кипятится Эстебан.
— Вали отсюда! Пакирри, пни его!
— Да ладно вам, ребята, — говорит Пакирри. — Домингин до пятидесяти оставался в прекрасной форме. А посмотрите на этого парня. Ни грамма лишнего веса, подтянутый, стройный, подвижный. Мне он нравится. Если хочешь, я попробую с тобой позаниматься. Говоришь, ты из России? Хорошее прозвище — Эль Русо. Такого еще не бывало.
Незримов бешено мечтал о том, чтобы роль Пакирри сыграл профессиональный матадор, и он прыгал от радости, когда согласился играть не кто-нибудь, а родной брат Пакирри, матадор Хосе Ривера Перес, по прозвищу Риверито! Конечно, у него не оказалось и десятой доли обаяния Пакирри, но некоторое внешнее сходство подкупало.
Кстати, об Ордоньесе. Испанское действие фильма происходит в конце семидесятых, когда Антонио Ордоньес Араухо, друг Эрнеста Хемингуэя и Орсона Уэллса, действительно ушел в отставку, но во время съемок «Эль Русо» он снова выступал, вернувшись на арену в 1981-м. И они с Мартой, Ньегесом, Наталией, Филатовым и Касаткиным видели его на арене в Валенсии.
Наконец-то в Испанию пришли фиесты, и первая — валенсийская огненная Фальяс, нечто невообразимое: с утра по всему городу гремят хлопушки, призывая граждан проснуться и идти гулеванить, в полдень грохот тысяч петард, которые тут называются масклета, такой, что кажется, вновь началась гражданская война и армия генерала Хосе Солчаги пытается взять город штурмом, и потом бесконечные кавалькады на улицах красивейшего города, гигантские статуи из дерева и папье-маше, множество людей в причудливых масках. Касаткин едва успевал снимать, и многие его валенсийские кадры вошли потом в пеликулу. А главное — коррида на арене Пласа де Торос, которую архитектор Эстельес создал в подражание римскому Колизею.
Ордоньес выступал великолепно, в своем особом стиле, элегантном, изысканном, лишенном того веселого озорства, которым всех подкупал незабвенный Пакирри с гагаринскими ямочками на щеках и обаятельнейшей улыбкой.
— Саня! Леня! — восторгался Незримов. — Смотрите! Этому парню пятьдесят пять лет! Наш герой на десять лет моложе. Значит, все у нас правильно. Ура, он вполне мог сделаться в своем возрасте профессиональным тореро!
По ночам Валенсия светилась многочисленными гирляндами огоньков, два дня проходило возложение цветов статуе Валенсийской Девы Марии с удивительно красивым ликом, цветы несли и в кафедральный собор, к чаше из полированного агата, признанной Ватиканом и профессором Белтраном как Святой Грааль, и Наталия Лобас сказала, что она уверена, это он и есть, а никто не захотел ей возражать, да, это он, о котором столько наслышаны и начитаны. Особенно яростным сторонником подлинности чаши выступил Ньегес, и его можно понять — во время гражданской войны в Испании священный сосуд прятали в тридцати километрах от Валенсии, в городишке Карлет, а тот в свою очередь расположен в километре от поместья Монтередондо и когда-то, еще будучи деревней, принадлежал предкам Сашули.
— Я уверен, что Святой Грааль прятали именно мои какие-нибудь родственники, — кипятился идальго.
— Жаль, что тебя там тогда не оказалось, — засмеялась Марта Валерьевна, — мог бы прихватить и увезти к нам в СССР.
— Ага, чтобы у вас его продали Арманду Хаммеру или какому-нибудь другому проходимцу, — огрызнулся Ньегес.
Праздник омрачила лишь демонстрация возле арены, требующая запретить в Испании корриду. После смерти Каудильо началась и теперь развилась до крупных масштабов целая кампания: бедные бычата, кровожадное зрелище, матадоры — садисты и убийцы, зрители — потенциальные убийцы, abajo con la sangre en la arena! — долой кровь на песке!
— Будь я быком, — рычал Санчо, — я бы предпочел гордо погибнуть в бою на арене, чем втихомолку на бойне!
— Тебе бы присудили индульто, — возразил Незримов.
Завершилась Фальяс грандиозной Ночью Огня, грохотало так, будто войска генерала Солчаги сошлись в смертельной схватке с войсками республиканского генерала Менендеса, небо горело от пиротехники, а на другой день началось сожжение всех гигантских кукол, и их было до боли жалко: сколько стараний, выдумки — и все в огонь. Лишь одна кукла, признанная самой лучшей, получила индульто.
В огонь следовало бросить какую-то свою вещь, чтобы вместе с ней сгорело все плохое.
— В моей жизни нет ничего плохого, — сказала Марта, — я полностью счастлива. Потому что у меня такой муж.
— И я тоже, — поддержала ее Наталия, она уже неплохо изъяснялась по-русски, во всяком случае, кое-что могла с ходу сказать.
Мужья поддержали жен, а вот Филатов и Касаткин бросили в огонь носовые платки.
— Меня в России... Не сказать, что жрут, но как-то покусывают, — объяснил Леня.
— А у меня с женой нелады, — честно признался Витя.
Сепия. В Обнинском детдоме ребята играют с бычьей головой, как это обычно делается в тореадорских школах: двое исполняют роль быка, держа голову, насаженную на два коротких шеста и поставленную на велосипедное колесо, нападают на Хосе Лорреду, который использует верблюжье одеяло в качестве капоте. Очень здорово торирует, все смотрят на него в восхищении, особенно маленький Эстебан, он вообще как завороженный.
Цветное. А теперь то же самое, только в настоящей школе тореадоров, где Пакирри учит взрослого Эстебана и тот орудует уже настоящим капоте.